– Не уверена, что у меня получится опрашивать свидетелей, Эллис.
– Вы сможете, – твёрдо ответил он. – Вы умны, Виржиния, и много раз видели, как это делал я. К тому же с любопытствующей аристократкой те, кому есть, что скрывать, могут потерять бдительность и рассказать больше, чем рассказали бы «гусю». Понимаете? – Я только кивнула. – Хорошо. Ваша помощь, Виржиния, может спасти невинного человека. Вы ведь поможете мне?
Что я могла ответить в таком положении?
– Конечно, да, Эллис.
С тех пор прошло уже четыре дня. Бромли по-прежнему утопал в туманах, и такой же туман клубился в моей голове. Как нарочно, откуда-то навалилась тысяча срочных дел: наш поставщик молока внезапно разорился из-за пожара на ферме; провалилась крыша в доме у одного из арендаторов, и пришлось изыскивать деньги на ремонт; а Стефан, вечный Стефан, помнивший ребёнком саму леди Милдред, слёг – сердце подвело. Сама мысль о том, чтобы нанять другого дворецкого, казалась не просто абсурдной, а кощунственной. Однако я хорошо понимала, что даже когда Стефан поправится, ему будет попросту тяжело исполнять свои обязанности. В нашей семье всегда назначали хорошие пенсии тем из слуг, кто работал на благо дома больше пятнадцати лет. Наверное, и для Стефана теперь пришло время отправиться на покой; но как человек, который всю жизнь посвятил службе, воспримет подобную новость? Сомневаюсь, что обрадуется… А огорчать Стефана мне не хотелось, особенно теперь, после обострения сердечной болезни. Управляющий предложил хитрость – нанять для старенького дворецкого «помощника», который возьмёт большую часть работы на себя.
– Отнюдь не совершенный вариант, леди, но он хотя бы позволяет сохранить настоящее положение дел, – мудро заметил мистер Спенсер. – К тому же вы убьете одним махом двух зайцев: во-первых, Стефан получит помощника, а во-вторых, обучит преемника всем премудростям работы дворецкого и убедится в его благонадежности. К слову, у меня есть троюродный племянник в Хэпшире, весьма достойный человек, семейный. Зовут его Говард Чемберс. Он долгое время помогал отцу с гостиницей, однако по завещанию та отошла к младшему сыну. Теперь Говард подумывает о переезде в столицу вместе с женою и двумя дочерьми. Думаю, его кандидатура не так уж плоха, – скромно закончил мистер Спенсер.
Мне этот тон был хорошо знаком. Он означал, что с управляющим в данном вопросе лучше согласиться. Мистер Спенсер иногда проявлял пугающую настойчивость, пристраивая в тёплые местечки своих родственников, близких и не очень, но, надо сказать, ещё ни разу не порекомендовал ненадёжного человека. Поэтому в итоге я согласилась – так или иначе пришлось бы искать человека в помощь Стефану…
Хотя в итоге большая часть проблем удачно разрешилась, времени на это ушло предостаточно. Эллис же не появлялся ни в кофейне, ни в Управлении – по крайней мере, отосланные туда записки не находили адресата. Газеты продолжали трепать имя Уэста, и с каждой новой публикацией совесть мучила меня всё сильней. Но когда я уж было собралась навестить эту загадочную мисс Дюмон, ко мне самой наведалась гостья.
Оказывается, леди Клэймор вела своё собственное расследование. Она появилась в кофейне рано утром, сразу после открытия,
– Я навещала Уэста в тюрьме, – громким шёпотом объявила она, едва присев за самый дальний столик, за ширмой. – Святая Роберта, наверное, я сошла с ума! Виржиния, дорогая, я ходила в тюрьму! Что скажет мой милый Сеймур, если услышит об этом!
Только тут я заметила, что у Глэдис руки дрожат. Сначала удивилась – что такого произошло? – но потом осознала. Это от графини Эверсан, наследницы блистательной леди Милдред, ждали экстравагантных поступков. Историю с безумным парикмахером или то, что я лично застрелила преступника-сектанта, покушавшегося на мою жизнь, газеты приняли восторженно. Конечно, сплетен в высшем свете избежать не удалось, но неодобрения никто не высказывал – напротив, многие посчитали нужным выразить мне уверения в том, что моё «мужество достойно уважения». Пожалуй, вряд ли бы кто-нибудь удивился, посети я тюрьму для встречи с осуждённым по нашумевшему делу, это бы наверняка списали бы на унаследованное от леди Милдред любопытство, помноженное на фамильную жажду справедливости.
Но леди Клэймор была совсем других кровей. И репутация её, как земля в старину, стояла на трех китах – устранение от светской жизни, пытливый ум и поведение, исполненное достоинства.
Визит к преступнику прямо в тюремную камеру никак не вписывался в эти рамки.
– Глэдис, прошу вас, успокойтесь, всё хорошо, – прошептала я горячо и окликнула Мэдди: – Два горячих чая, один с мятой и ромашкой, другой с имбирём! И «Летнее блаженство», две порции!
Ароматы выпечки и кофе, уютное тепло, негромкие беседы, отрывки которых долетали до нас неразличимым шумом – всё это успокаивало не хуже настоя пустырника. Вскоре леди Клэймор перестала нервно теребить бахрому на скатерти, покусывать и без того обветренные губы и даже улыбнулась. Я дождалась, пока Мэдди принесет чай и десерт, а затем попросила:
– Не томите, Глэдис, рассказывайте. Уверена, у вас в запасе крайне любопытная история.
– Не то слово, – тем же свистящим шёпотом откликнулась леди Клэймор. – Думаю, даже «гуси» не знают о том, что рассказал мне мистер Уэст… Виржиния, право, я не знаю, что делать!
– А давайте вы поделитесь своей тайной со мною, и тогда мы решим, что предпринять, – предложила я и подвинула к Глэдис её вазочку со сливочно-малиновым муссом. – Попробуйте, не пожалеете.
– У вас тон искусительницы, Виржиния, – вновь улыбнулась Глэдис и тут же помрачнела, словно вспомнив что-то. – Всё так запуталось… Я узнала, у кого «Островитянка» находилась прежде. Уэст назвал человека, у которого выкупил её.
– И где же он сейчас? – чувствуя, как в крови закипает азарт, я подалась вперед.
– На Салемском кладбище, – мрачно ответила Глэдис. – Настоящее имя убитого сторожа галереи – Льюис Пул. В молодости он был актером и некоторое время жил в Марсовии, оттуда и привёз свою «Островитянку». На родине Льюис Пул не имел успеха, к концу жизни потерял почти всё и пустился в беспробудное пьянство. Он был очень привязан к своей «Островитянке», но о настоящей стоимости картины не подозревал. Уэст, добрая душа, выкупил у Пула картину за два хайрейна и предложил ему работать сторожем в галерее. Так Пул мог находиться рядом со своей обожаемой «Островитянкой», а Уэст заполучил редкое полотно Нингена и в довесок – преданного слугу.
– Что?
Я ушам своим не поверила. Значит, прежний владелец картины… убит при похищении этой самой картины?
– И это не всё, Виржиния. Оказывается, делами галереи в последнее время управляет Лоренс Уэст, и только потому она держится на плаву, – ещё тише прошептала Глэдис. – Лоренс придумал, что можно пускать учеников из Художественной академии, делать списки с известных картин, а потом продавать эти копии всем желающим – естественно, большие проценты шли и галерее. Многим доморощенным «ценителям искусства» ведь неважно, какая картина висит у них дома – оригинал или талантливая подделка, они покупают изображение, а не уникальный дух творчества… Вы понимаете?
– Кажется, да, – нахмурилась я. У меня в кофейне тоже висела одна картина-список. Что-то в осеннем стиле, художника я не знала и платить тысячи за оригинал не стала бы, а копия вполне вписалась в интерьер «Старого гнезда» и стоила всего двадцать хайрейнов. – Эти дела Лоренс Уэст держал в тайне? Он хоть с позволения отца действовал?
Глэдис растерянно попыталась отпить из пустой чашки. Я потянулась к чайнику и сама долила подруге новую порцию напитка. Щёки у меня отчего-то горели – то ли от пряного чая, то ли от взвинченного состояния. Как я хорошо понимала теперь Эллиса, приходящего в восторг от каждой крупицы новой информации!
– Поначалу Уэст-старший ничего не знал, – продолжила она, поблагодарив меня улыбкой. – Он давно болел. С каждым годом… нет, с каждым месяцем память у него становилась хуже и хуже. В последнее время Уэст даже не мог запомнить, какие были новые поступления в галерею. Так что заботу об отцовском деле пришлось взять на себя Лоренсу. И он подошёл к этому творчески. Списки с картин – это лишь малая часть того, чем он занимался. Ведь порою картины покупаются себе в убыток, немногие из них потом перепродаются и приносят выгоду… По крайней мере, Уэст вёл дела именно так, потому и свободных денег у него всегда было немного, несмотря на невероятные суммы, в которые оценивали стоимость его галереи со всеми картинами.
– Интересно… – начала было я, но Глэдис меня перебила:
– Дослушайте, прошу! Впрочем, это моя вина, я сбилась, но мысли так и скачут… Как сумасшедшие белки, честное слово! Так вот, о делах Лоренса. Уэст плохо помнит события, предшествовавшие краже, кроме одного: его сын поссорился с Льюисом Пулом. Очень сильно, Льюис даже обещал проклясть Лоренса! Лоренс тоже кричал, что уволит пьяницу, которому не место рядом с драгоценной картиной. Вдруг-де тот подпалит галерею, пребывая в пьяном забытьи? А началось всё с того, что Лоренс захотел сделать список и с «Островитянки». И поступить с ним не так, как обычно: на сей раз юноша хотел тайно продать настоящую картину какому-нибудь коллекционеру, а в галерее оставить лишь копию. От старого хозяина картины такой манёвр, конечно, скрыть было невозможно, да и нанимал его Уэст с условием, что старик будет жить подле своей ненаглядной «Островитянки». Лоренс честно рассказал Льюису о своих замыслах в надежде, что тот поймет его и согласится. Вот после этого Льюис Пул и взбеленился. Кажется, во время ссоры всплыло упоминание о каком-то секрете, который-де опозорит Уэста… Сам Уэст никакого такого секрета не знает.
Я никак не стала отзываться на эти слова Глэдис, но сама подумала, что если Уэст-старший не знает ничего – значит, секрет породил Уэст-младший. Лоренс.
Уж не его ли махинации поставили галерею под угрозу? В погоне за деньгами, пусть и с благой целью, легко забыться и преступить порог закона…