То ли в горячке бега, то ли от избытка впечатлений, трущобы уже не казались мне таким зловещим местом. Дважды навстречу нам попадались какие-то сомнительные личности, но обошлось. Один, правда, обругал нас «сумасшедшими» – есть что-то щегольское и роскошное в том, чтобы тебя признали сумасшедшим по меркам Смоки Халлоу – но на этом дело и кончилось.
Уже позже, пытаясь отдышаться в кэбе, я подумала, что, пожалуй, завтра надо дать Лайзо выходной. По состоянию здоровья.
В конце концов, мы же живем в гуманной, просвещённой стране.
Некоторые черты характера у Эллиса не менялись. Например, для детектива, как и полгода тому назад, было совершенно нормально усадить леди в кэб и отправить её домой, а самому тут же умчаться куда-то по своим таинственным делам, ничего не объясняя и не обещая. Впрочем, я уже давно привыкла к подобному раскладу вещей, перестав не только сердиться, но даже и удивляться.
Дома взволнованная Магда, после болезни Стефана взвалившая на себя большую часть его прежних обязанностей, сообщила, что вновь приходил посыльный от Рокпорта – с коробкой и письмом. У меня вырвался вздох сожаления. Откровенно говоря, я не собиралась столько времени дуться на маркиза и открыто игнорировать само его существование. Во-первых, это было глупо; во-вторых, он не сказал ничего такого, о чем мне не приходилось бы думать раньше. А что же касается формы, в которую маркиз облёк заботу о моём благополучии… Что ж, с тактичностью у него всегда имелись некоторые трудности.
Ещё отец говорил: «Рэйвена испортила служба». Какая именно, он не уточнял, хотя я догадывалась о роде занятий маркиза уже тогда. Но, переняв от отца полезную привычку не лезть слишком глубоко в чужие тайны, никогда не позволяла додумывать эти догадки до какой-то определенной мысли.
Так спокойнее жить.
– Непременно помирюсь с Рокпортом. В самом скорейшем времени, – пообещала я вслух, глядя в глаза своему отражению. Отражение скептически поджало губы, намекая на то, что обманывать себя нехорошо. – Хорошо, может быть, не скоро. Но как только разберусь с самыми важными делами – непременно нанесу ему визит или даже приглашу к себе.
От сердца немного отлегло, хотя дурные предчувствия продолжали витать вокруг невидимым душным облаком.
Пообедав и переодевшись в более подобающее графине нарядное платье я отправилась в кофейню – пешком. Погода не располагала к долгим прогулкам, но Лайзо, увы, пока не вернулся от матери. И у меня были подозрения, что до вечера его ждать не стоит, а то и до утра: мужчины, вопреки расхожей пословице, в действительности вовсе не считают, что их украшают шрамы – и уж тем более какие-то там приземлённо-неромантические синяки. А Лайзо, насколько я уже успела изучить его повадки, вообще не любил появляться на публике в непрезентабельном виде.
Впрочем, уж его-то внешность мало что могло по-настоящему испортить. По моему скромному мнению, даже отметины на лице, наподобие тех, что были у Бесника, только придали бы Лайзо шарма.
– Леди Виржиния, в зал только что вошла леди Клэймор, – ненавязчиво выдернул меня из тягучих размышлений Георг. Седые усы у него укоризненно топорщились, как будто он догадывался, о чём я думаю. Лайзо Георгу нравился ровно до тех пор, пока не появлялся в одной комнате со мной. А после этого следовало чудесное превращение из «юноши не без способностей и неглупого» в «этого гипси, мистера Маноле». – Пожелаете выйти к ней?
– Да, да, конечно! – тряхнула я головой, прогоняя сонливость. – Спасибо, Георг! И пусть Мэдди подойдет к нашему столику, как только поднимется из погреба, хорошо?
Зал был сегодня умеренно полон – два-три пустых столика, примерно пять или шесть одиночных посетителей, компания завсегдатаев – миссис Скаровски с мужем, Луи ла Рон, Эрвин Калле с очередной «дамой сердца», полковник Петер Арч и его младший сын Гарольд… С ними я уже перемолвилась словечком, а потому могла сразу направиться к подруге.
– Виржиния, ужасно рада вас видеть! – сходу сообщила Глэдис. – Я сегодня без предупреждения…
– Какие предупреждения! Вас, Глэдис, я рада вам в любое время.
Начали мы с обсуждения насущных и острых тем, вроде моей обновленной стрижки и свежекупленного аквамаринового гарнитура леди Клэймор, который она собиралась надеть на бал в ночь Сошествия, последнюю и самую таинственную в году.
– Виржиния, а вы будете на балу? Говорят, Его величество собирается возобновить полузабытую было традицию и с этого года устраивать маскарады… – заманчиво протянула Глэдис, поигрывая лорнетом. – Светские шумные праздники мне не нравятся, но маскарад пропускать нельзя.
Я улыбнулась и опустила глаза.
Ещё бы леди Клэймор его пропустила! Ей такие развлечения всегда были по душе. Маскарад Глэдис полагала игрой разума, мистическим действом, способом не просто взглянуть на окружающих, но увидеть их – настоящих. «Надев маску, мы расстаёмся с маской», – сказала она однажды, и эти слова накрепко засели в моей памяти.
– Мне не стоит появляться на таких праздника до истечения года со дня смерти… – начала было я, но внезапно осознала, что в ночь Сошествия будет как раз год и один месяц с тех пор, как леди Милдред покинула меня. И всех нас. – Не знаю. Нужно подумать.
– Думайте, Виржиния. – Глэдис легонько стукнула меня лорнетом по руке и рассмеялась. – У вас ещё шесть недель до того, как Его величество начнет рассылать приглашения.
– О, за это время можно решить что угодно, – улыбнулась я и вспомнила об одном деле: – К слову, Глэдис, вы говорили, что одно время интересовались романским языком…
– Нет, это мой драгоценный супруг увлекался, – небрежно взмахнула она рукою и подозрительно сощурилась: – А почему вы спрашиваете?
– Хочу немного расширить круг своих познаний, – уклончиво пояснила я. – А то недавно выяснилось, что даже прислуга образована лучше меня.
– Я давно говорила вам, что всегда готова заняться вашим образованием! – с энтузиазмом откликнулась Глэдис, мгновенно становясь похожей на сестру Анну из пансиона Святой Генриетты. И не важно, что старая монахиня была седой, крючконосой и полненькой, а моя подруга – стройной красавицей с волосами цвета рассветного золота. Этот взгляд, это желание просветить любой ценой, несмотря на сопротивление просвещаемого… о, как знакомо! – Я завтра же составлю список книг, которые непременно должна прочитать леди вашего положения, возраста и ума. А на следующей неделе в Королевском театре дают классическую «Трагедию Карпиты», и мы просто обязаны ее увидеть!
– Весьма благодарна вам, Глэдис, – предприняла я робкую попытку прервать поток красноречия излишне воодушевившейся подруги. – Однако для начала мне хотелось бы просто нанять учителя романского. Литература – это удовольствие, а вот иностранный язык может быть полезным для работы.
Глэдис вздохнула.
– Как всегда, вы далеки от искусства и нацелены на дело. Это ваше достоинство, Виржиния, не вздумайте огорчаться, – улыбнулась она. – Но пьесу мы всё же посмотрим.
– Было бы прекрасно, но не хочу пока загадывать на будущее. К слову, об искусстве… Вы ничего не слышали о мистере Уэсте?
– Нет, – помрачнела Глэдис, и шутливые нотки исчезли из её голоса. – Навещать его в тюрьме я больше не осмелилась, но слышала от доверенного человека, что якобы мистеру Уэсту стало совсем плохо. Даже поговаривают о том, чтобы отпустить его домой, на поруки. Всё-таки подозрения подозрениями, а содержать в тюрьме человека его положения и возраста – недопустимо, без серьезных на то оснований. А газеты в последнее время поутихли.
– Я заметила. Последняя статья была два дня назад, – кивнула я, машинально отмечая, что это совпало с последним днём отсутствия Эллиса. – Думаете, их кто-то заставил…?
– Не знаю, – качнула она головой. – Три дня назад я перемолвилась словечком с Лоренсом Уэстом. Он вроде бы наоборот собирался пойти в газету и дать какое-то интервью, но статья так и не появилась.
– Может, её пока придерживают? – вспомнила я один из излюбленных приемов ла Рона. – Прячут, как карту в рукаве? Или как нож.
– Ну и сравнения, Виржиния! – рассмеялась Глэдис. – Дружба с детективом не прошла для вас даром. К слову, а не могли бы вы нас познакомить? – неожиданно попросила она. И добавила: – Говорят, он весьма красив и умён… Такая редкость среди мужчин!
– О, – глубокомысленно ответила я. – И кто так говорит?
– Многие, – не менее значительно откликнулась Глэдис.
Разумеется, после этого ни о каком обсуждении дел насущных и речи быть не могло. С другой стороны, романтически-абсурдные сплетни – замечательный десерт к кофе с лимоном и перцем…
Позже, когда Глэдис ушла, я поинтересовалась у ла Рона, приходил ли в редакцию Лоренс Уэст. Журналист сначала удивился, а потом огорчился и посетовал: дразнить его, Луи ла Рона, подобными предположениями должно быть стыдно. Из этого я заключила, что Лоренс не появлялся в «Бромлинских сплетнях». На вопрос о мистере Остроуме ла Рон тоже пожал плечами:
– Кажется, это кто-то из «вольных». Тех, кто пишет статьи в разные газеты под разными псевдонимами, и таким образом зарабатывает деньги. Судя по стилю, Остроум – тот же, кто под именем «Призрак старого замка» освещал ту нелепую историю с привидениями у герцогини Дагвортской. Поздней весной, вы помните?
– Нет, – честно ответила я. – Кажется, мне тогда было не до газет.
– Я могу прислать статью, – услужливо предложил ла Рон, но я отказалась.
А «мистер Остроум» отчего-то начал внушать мне острую неприязнь.
Лайзо и впрямь вернулся только к ночи. Он, как и полагается хорошему слуге, подогнал автомобиль к дверям кофейни точно в срок и без напоминаний. Однако дневное происшествие не прошло бесследно. Лайзо был на удивление молчалив – никаких нахальных вопросов о моих мыслях, самочувствии и прочем; только «Да, леди» или «Нет, леди». Он даже взглядом со мной избегал встречаться, надвинув серое кепи на лоб и спрятав глаза под козырьком.
– Как ваша матушка? – не удержалась я от шпильки.