На запястьях у гипси тоже были синеватые «браслеты» – следы отнюдь не ласковых попыток удержать его, а вот содранные ладони уже поджили.
– Мистер Маноле, как вы думаете, что это? – взмахнула я смятым листком бумаги.
Лайзо прищурился:
– Это, кажется, моё прошение, леди… Что?!
Я невозмутимо чиркнула спичкой и поднесла трепещущий огонек к краю чуть влажного из-за погоды листа. Занялась бумага не сразу, но потом всё же разгорелась. Когда пламя начало подбираться к пальцам, я аккуратно положила её на медный поднос.
– Что? Очевидно, ответ на ваше прошение. Я его не подпишу. Даю вам три дня сроку на лечение. А потом извольте заняться починкой автомобиля и приступить к обязанностям водителя.
– Но…
– Вы чем-то недовольны?
– Нет. – Лайзо вдруг улыбнулся, так тепло, что у меня мурашки по спине побежали. Не такие, как бывают от испуга… Другие какие-то. – Я очень рад. Думал, леди, что вы меня теперь взашей прогоните. После всего-то. Я…
– Помолчите, будьте любезны. Я ещё не закончила. И, да, присядьте, я помню, что у вас болит нога.
Лайзо, кажется, пробормотал что-то вроде «садиться велят – к дурным вестям», но я не обратила на это никакого внимания.
– Мистер Маноле, я знаю, кто нанял тех людей. Точнее, кому они подчиняются.
– О.
Судя по красноречивому взгляду Лайзо, гипси прекрасно понимал разницу между наемниками и подчинёнными.
– Это человек – маркиз Рокпорт, – продолжила я тем временем. – Буду с вами откровенной, я не ожидала, что он зайдёт так далеко. Маркиз вмешивается в дела нашей семьи в исключительных случаях. Очевидно, он посчитал, что вы в достаточной мере… исключительны. Мне удалось уладить это недоразумение, но хочу вас предупредить, что отныне за вами будут следить очень пристально, – я сделала многозначительную паузу. – Не пытайтесь избавиться от слежки, они так или иначе узнают всё, что им нужно. Если на вас будут пытаться оказать давление – не лезьте на рожон, по возможности уходите от конфликта и как можно скорее докладывайте о случившемся мне. Ещё раз повторю – не пытайтесь перехитрить этих людей, вы просто не представляете, с кем имеете дело. Один раз вам повезло. Другой раз удачи может и не хватить.
– Вы говорите… слишком откровенно, – произнёс Лайзо спокойно, но кровь от лица у него отхлынула. – А могу я узнать, чем заслужил такое нерасположение маркиза?
– Конечно, можете. Скажем так, маркиз осведомлён о вашем прошлом.
– Насколько хорошо?
Напряжение в комнате стало почти физически ощутимым. Лайзо будто закаменел.
– Недостаточно хорошо, чтобы предъявить вам официальное обвинение. Кроме того, маркиз вряд ли захочет, чтобы арест водителя и судебный процесс повредили моей репутации, – честно ответила я. – Однако это не тот случай, когда нужны формальные обвинения. Думаю, не надо вам пояснять, почему. Да, кстати, говорит ли вам о чем-нибудь имя Саммершот?
– Розалин? – живо откликнулся Лайзо, и в глазах у него мелькнула тень некоего определённо приятного воспоминания.
– Вижу, что говорит, – ответила я, когда сумела справиться с неуместным чувством раздражения. – Так вот, та история вызывает у меня отвращение, не буду скрывать. Нельзя играть человеческими судьбами, это даже хуже воровства и ненамного отстает от убийства. Эллис сказал мне, что вы хотите оставить прежнюю жизнь. И только поэтому я взяла вас на работу. Прошлое исправить невозможно, но начать с чистого листа вы можете. И это, мистер Маноле, будет поступок сильного человека, заслуживающий самого глубокого уважения. Легко быть праведником с детства, под пристальными взглядами не менее благочестивых родителей или, к примеру, монахинь из пансиона. И куда как труднее отступить с пути лёгкого и сладкого, отказаться от ложной гордости и фальшивой свободы, стать… человеком.
Я замолчала. Прошение об увольнении медленно дотлевало на подносе. Может, следовало подписать эту глупую бумажку и избавиться от множества проблем разом?
Нет. Уверена, как только Лайзо лишится работы у меня, дядя Рэйвен завершит начатое. Самому Лайзо, конечно, знать об этом не стоит.
– Спасибо, леди, – сказал он, и я вздрогнула от неожиданности.
– За что?
– За откровенность, – улыбнулся Лайзо. Он выглядел сейчас так, как будто и не было последних нескольких дней – тот же легкомысленный кошачий прищур, что обычно, и чуточку нахальная поза. – А… что ещё рассказывал обо мне маркиз?
«Что ещё ему известно», – перевела я про себя.
– Э-э… Некоторые вещи. – Мне очень хотелось спросить про второе прозвище, про «Искусителя», но язык не поворачивался. – Настолько любопытные вещи, что теперь меня мучает один вопрос: если всё это правда, зачем вы согласились на место водителя?
Я спросила это шутливым тоном, но Лайзо неожиданно посерьёзнел.
– Не знаю, леди. Не спрашивайте. Только одно скажу – я б не променял сейчас свою теперешнюю жизнь на ту, прежнюю.
Что-то в его голосе подсказало мне, что дальше проявлять любопытство будет крайне неразумно. Да и разговор затянулся – наверняка Мэдди уже ждала меня под дверью, изнывая от нетерпения перед поездкой за шляпками.
Я уже думала, что сюрпризы у судьбы в шкатулке закончились – хотя бы на ближайшие несколько дней. Но тщетно. Когда мы с Мэдди прибыли в кофейню, нагруженные шляпными картонками, выяснилось, что на кухне меня ждёт Эллис с двумя новостями.
Во-первых, этой ночью были арестованы шестеро подозреваемых в ограблении галереи – все выходцы с Альбы, воры, промышляющие в основном предметами искусства.
Во-вторых, мальчишки нашли на берегу Эйвона странный обрывок, грязный и обгорелый.
– Мы показали его Уэсту, Виржиния, – азартно прошептал Эллис, опасливо оглянувшись на Георга. – И он, в смысле, Уэст, тут же рухнул в обморок, а когда очнулся, то опознал в обрывке фрагмент картины. Это почти победа, Виржиния! – Эллис помолчал. – И Уэста, кстати, сегодня утром свалила лихорадка. Совсем плох, бедняга, лежит в беспамятстве, едва ли не при смерти… В общем, нам сейчас не до скуки!
– Охотно верю, – ответила я, когда совладала с со своими чувствами. – Вы удивительный человек, Эллис. Всего несколько дней назад у вас были только догадки, а теперь в камере ждут допроса сразу шесть подозреваемых.
– Ерунда, – махнул рукой детектив неопределённо, показывая, насколько всё это дела незначительные. Потом сощурился и стянул с моего блюдца одно печенье. Я, подавив улыбку, как бы невзначай подвинула блюдце к нему поближе. – На самом деле не так уж много в нашем городе людей, которые плотно интересуются живописью. Я с самого начала подозревал, что картину могли попытаться выкрасть для чьей-нибудь коллекции, поэтому попросил одного своего друга подумать, кто с «тёмной» стороны Бромли мог принять такой заказ.
– О! – не удержалась я от удивлённого возгласа. – Вы прежде не говорили о своих друзьях.
– Ну, их не так уж много, и в основном это люди из управления, – пожал плечами Эллис. – Нэйта, то есть доктора Брэдфорда, вы уже знаете. А тот, кого я только что упомянул – это Николас Джеффри, он больше по кражам работает. Бывает, что и отпускает мелких воришек. А они потом и рады ему услужить… Вот и сейчас Николас с одним поговорил, другому пригрозил, с третьим выпил, а вчера утром мне уже назвал имена тех, кто мог быть причастен к краже картины из галереи Уэста. И один парень из арестованных кажется мне ну просто до неприличия перспективным. Вот сейчас допью этот дивный горячий шоколад и пойду разбираться, – беззаботно ухмыльнулся Эллис. – Как говорила моя тетушка Нэн, на голодный желудок и голова не варит.
– Разумно. К слову, Эллис, это не горячий шоколад, а кофе с шоколадом и мятным сиропом, изобретение Георга. Думаю, скоро этот напиток станет весьма популярен.
– Ну, передавайте Георгу привет. – Эллис поднялся из-за стола, накинул каррик и, воровато оглянувшись, ссыпал оставшиеся на блюдце печенья к себе в карман. – Вы не возражаете?
– Разумеется, нет, – вздохнула я. Этого вечно голодного детектива только могила исправит!
– Вот и прекрасно, – подытожил Эллис. – Кстати, если вечером у вас тут будет Луи ла Рон, тот газетчик, скажите ему, чтоб заглянул при случае в Управление и спросил детектива Норманна. У меня есть для него нечто любопытное и совершенно, совершенно исключительное. Всего доброго, Виржиния!
С этими словами детектив покинул кофейню. А вечером к нам и впрямь заглянул ла Рон. Услышав о предложении Эллиса, он необыкновенно воодушевился, быстро допил свой имбирный чай и торопливо распрощался. Глаза у журналиста буквально горели от азарта. Что ж, неудивительно: в последнее время с пьедестала любимца публики его всё чаще подвигал тот самый аноним, «мистер Остроум», чьи статьи появлялись в газете раз в два дня, словно по расписанию. Лично мне их далекий от художественного слог, нарочитая экзальтированность и подчёркнутая скандальность не просто не нравились – вызывали отторжение. Но, как ни странно, большинству читателей такой стиль пришелся по душе. Даже леди Клэймор, казалось бы, человек тонко чувствующий и прекрасно образованный, жадно глотала эти статьи.
– Как вы не понимаете, Виржиния, – снисходительно посмотрела она на меня сквозь стёклышки серебряного лорнета, когда я отважилась наконец спросить её о пристрастии к творениям мистера Остроума. – Он же единственный, кто говорит правду! Даже ваш детектив постоянно что-то скрывает и юлит, а вот мистер Остроум сразу выкладывает всё, что знает. К тому же у него такая смелая позиция… Впрочем, я сердита на него – кажется, он уверен, что в убийстве виноват мистер Уэст, а это полная чушь.
Отчаявшись уследить за логикой в рассуждениях вроде бы разумной и последовательной подруги, я согласилась со всеми ее доводами. Тем более что вреда от писулек Остроума было немного – всполошил общество, потрепал нервы семейству Уэст, но не более.
А через четыре дня в «Бромлинских сплетнях» вышла огромная – и разгромная! – статья Луи ла Рона.
ЗАКОН ЕСТЬ ЗАКОН,