– Значит, мистер Уэст невиновен в убийстве? – торжествующим голосом произнесла Глэдис, оправившись от удивления. – Но тогда к чему эта статья? Почему он ещё в тюрьме, а не на свободе, оправданный и очищенный от клеветы?
– А это тайна следствия, – загадочно улыбнулся Эллис.
Право слово, мне захотелось его хорошенько стукнуть. Сначала выдать эти самые «тайны следствия» почти до самого донышка, а потом, в последний момент, заартачиться!
Впрочем, продолжить разговор нам не дали. Безликий молодой человек, которого я прежде уже видела в кабинете мистера Хоупсона, без стука отворил дверь и скучным голосом произнес:
– Мистер Норманн, к вам еще посетитель. Мистер Уэст-младший. Он хочет сделать некое заявление. Прикажете пропустить?
Эллис азартно подался вперед, как лис, почуявший добычу.
– Ну наконец-то! – и обернулся ко мне: – Леди Виржиния, передайте ла Рону, что он действительно мастер. Мастер убеждения!
Сказал это – и торжествующе уселся на свою колченогую табуретку, как на трон, нахально положив ногу на ногу.
Глэдис выглядела совершенно ошарашенной. Она нервно вертела в руках лорнет и покусывала нижнюю губу, то и дело поглядывая на меня. Я же, увы, ничем не могла помочь подруге, поскольку сама терялась в догадках.
Стучалась в сознание одна неприятная мысль: неужели та статья оказалась жестокой провокацией? Эллис, получается, был полностью уверен в том, что виноват Лоренс Уэст, и потому решил запугать его, сыграв на родственных чувствах?
Но где в таком случае гарантия, что сын в отчаянии не оговорит самого себя, чтобы спасти отца? Если б подобное случилось не с Уэстом-старшим, а с леди Милдред, то я не задумываясь выгородила бы её, даже ценой своей жизни! И это я, не особенно смелый человек. До той же бабушки мне, увы, ещё далеко…
А Лоренсу, мужчине, сама его природа, его честь велела спасти престарелого, немощного отца от ложного обвинения.
«Жаль, что Глэдис тут, – подумала я вдруг. – Останься мы наедине с Эллисом, и можно было бы спросить у него, почему он так уверен в виновности Лоренса».
Подумала – и почувствовала, как начинаю краснеть. Выходит, что я теперь свободнее себя чувствовала рядом с Эллисом, с этим беспардонным манипулятором, чем со старинной своей подругой?
Ох…
– Леди Виржиния, у вас что-то больно виноватый вид, – весело подмигнул мне детектив, подтверждая репутацию самого бессовестного существа во всем Бромли. Нет, во всей Аксонии! – Я могу подумать, что на самом деле это вы заварили кашу с похищением… Да-да, входите!
Как только в кабинет постучали, Эллис поспешно выпрямил спину, облокотился на конторку, состроил мрачную физиономию и исподлобья уставился на дверь.
– Добрый день.
Лоренс поздоровался ещё из коридора и вошел после еле заметной паузы. Он был смертельно бледен и, кажется, умудрился исхудать за то время, пока мы не виделись. Светлые волосы немного потемнели, словно впитав холодную влагу бромлинских туманов, и отчего-то «липли» к голове.
Присмотревшись, я поняла, что туманы тут ни при чем. Просто Лоренсу в последние несколько дней явно было не до мытья волос.
«Он так переживал из-за статьи?» – предположила я про себя и вдруг вспомнила, что газета-то вышла только вчера. Неужели Эллис был прав?
– Добрый день, мистер Уэст, – тем временем хмуро поприветствовал визитера Эллис. Лоренса аж передернуло от этого обращения. – Что привело вас сюда? Эй-эй, Смит, не уходи, свидетелем будешь. А то скажут потом, что я над подозреваемыми издеваюсь.
«А что, разве нет?» – хотела я спросить, но вовремя прикусила язык.
Лоренс глубоко вдохнул, будто перед тем, как нырнуть в омут, и произнес, тихо и чётко:
– Я хочу написать заявление. И признаться.
– В чём? – с деланным интересом подался вперед детектив, демонстративно подвигая к себе исчерканные бумажки и химический карандаш.
– Во всём, – твердо ответил юноша и поднял глаза на нас. Губы у него немного дрожали. – Отпустите отца к врачу, я тут же напишу признание.
– Отпустить? Обязательно, как только вы изложите нам правдиво все события, что произошли в ночь перед так и не состоявшейся выставкой, – добродушно пообещал Эллис.
Возможно, общение с ним дурно влияло на мою подозрительность, но в этих словах мне почудился какой-то подвох.
– Но отец…
– Сначала признание, – серьёзно покачал головой Эллис и протянул Лоренсу мятый листок бумаги и химический карандаш. – Пишите. Всё, как было, без утайки. А я почитаю и решу, что делать.
Лоренс растерянно оглянулся и, похоже, только тогда заметил нас. Столкнувшись с ним взглядом, Глэдис отвернулась, прижав пальцы к губам, и побледнела. Я успокаивающе коснулась её плеча и холодно поинтересовалась у Эллиса:
– Может, нам лучше выйти?
– Не стоит, – обворожительно улыбнулся он, глядя исподлобья. – Будете свидетелями. Ну, и развлечетесь заодно, – добавил он совсем тихо. Глэдис вздрогнула. – Мистер подозреваемый, вы не стесняйтесь, садитесь вон на ту коробку, на пятна внимания не обращайте, ага… Вы картонку или книгу на колени подложите?
– Книгу? Зачем? – глядя на детектива глазами побитого щенка, тихо спросил Лоренс.
– Как зачем? А записывать признание вы на весу будете, да? – наигранно удивился детектив. – Вы же не думали, что я вас на своё место пущу? Берите книгу, рекомендую, я на ней уже столько отчетов написал, что она скоро, наверно, превратится в конторку. Пишете? – Эллис несколько секунд понаблюдал за тем, как старательно строчит признание Лоренс, и отвернулся от него. – Милые леди, кофе вам не предлагаю – его просто нет, но если желаете взбодриться, Смит может принести сюда пару чашек той бурды, которую наши зовут чаем. Не знаю, из чего её делают, но пробирает лучше виски.
– Вы, видимо, с утра уже этого «чаю» пригубили, – вздохнула я, смиряясь. Когда Эллиса несло, его было не остановить. Самое лучшее в такой ситуации – смириться и дождаться, пока нёумное веселье у него схлынет. – Глэдис, вы не хотите выйти и подышать свежим воздухом?
– Я останусь, – ответила она странно высоким голосом. – Хочу убедиться, что…
Лоренс свистяще выдохнул и ещё ниже склонился над клятым листком.
Следующие четверть часа прошли в тишине. Смит незаметно стоял у двери, ожидая дальнейших приказаний. Глэдис покачивала лорнетом, вперив взгляд в пространство, и едва дышала. Эллис опять уткнулся в свои бумажки и что-то сосредоточенно перечитывал, беззвучно шевеля губами. Я же бездумно переводила взгляд с предмета на предмет, стараясь ни о чём не думать. Забитые чудными коробками и мешками полки на стене по правую руку от входа; рисунки, пришпиленные булавками к полотну, растянутому на противоположной стене – портреты, схемы, планы, маршруты, странные закорючки, похожие на чжанские иероглифы; маленькое узкое окошко под самым потолком; две новенькие электрические лампы – над столом и над дверью; вбитый под окошком здоровенный гвоздь, служащий вешалкой для двух, по крайней мере, курток и одних замызганных штанов блёклого черного цвета; стопки исписанной бумаги и папки, разложенные прямо на полу, под столом, у входа…
– Я закончил, – сухо произнес Лоренс. Эллис оторвался от своих записок и сладко улыбнулся:
– Прекрасно, просто расчудесно. А теперь давайте мне, я почитаю.
Двигаясь медленно, будто в толще воды, Лоренс поднялся, пересек, спотыкаясь, захламленный кабинет и протянул Эллису помятый лист.
– Горю от нетерпения, – прищурился детектив, вчитываясь в строчки. – Вы присядьте, присядьте пока, мистер Уэст, вы мне здоровым нужны. А от стояния на нетвёрдых ногах развивается синячная болезнь. Слышали про такую?
– Нет, – как в забытье, Лоренс качнул головой и послушно вернулся на свой испятнанный чернилами ящик.
Эллис грустно цокнул языком.
– Сразу видно человека, воспитанного не улицей, а благороднейшим семейством. Ну-ка, почитаем… – на минуту или две он замолчал, а потом вновь широко улыбнулся: – Я так и знал. Леди и джентльмены, вы только послушайте. Какой образчик эпистолярного жанра! – Лоренс сгорбился, но детектив не обратил на это ни малейшего внимания и начал зачитывать запись вслух, голосом скучным и сухим: – «Признание. Я, Лоренс Юджин Уэст, двадцати лет отроду, находясь в здравом уме, заявляю. Тра-та-та числа, тра-та-та месяца сего года в ночь на понедельник…» А это разве был понедельник? Ну, потом уточним… «В ночь на понедельник около четырёх утра проник в галерею своего отца, воспользовавшись ключом, чтобы выкрасть картину Нингена для последующей перепродажи…» А чего не указали, кому продавать собрались? Для следствия это очень, очень важно. «…для последующей перепродажи с целью получения денежных средств и затребования страховки». О! Какие формулировки, нужно запомнить! Затребования страховки, как же. «Изъятие картины с законного места прошло успешно. Будучи замечен сторожем, мистером Пулом, испугался и ударил его ножом в грудь, который впоследствии выбросил в Эйвон». Во как! Ножом, значит… «После этого отнёс картину домой. Однако в страхе перед разоблачением уничтожил её путём сожжения в камине сегодня ночью». Дата, подпись. Прелесть! – восхитился Эллис и сочувственно поинтересовался у Лоренса: – Мистер Уэст, а как же это вы умудрились забыть, что убили сторожа аж четырьмя ударами, нанесенными в область левого плеча, в часть спины под лопаткой и в тазовую область? Причем все удары были сделаны не ножом, а маленьким топориком, которым, кстати, была вскрыта и задняя дверь в галерее? Как же это вы забыли такую важную подробность? Э? То-то же.
Лоренс низко-низко опустил голову, заливаясь краской до самых ушей. Мне одновременно и жалко было его, и хотелось смеяться. Тоже мне, горе-преступник…
– Отпустите отца, – прошептал он. – Пожалуйста. Он уж точно не виноват, зачем вы его?..
– Отпущу, – легко согласился Эллис. – Как только вы расскажете мне всё, что знаете, мистер Уэст.
– Я всё рассказал. И вам же нет разницы, кого сажать…
– Нет разницы? Эх… Хорошая же репутация у «гусей» в Бромли, – вздохнул Эллис и вылез из-за стола. – В «осы», что ли, податься? Там и платят лучше, и начальство замечатель