Затем подряд объявили сразу несколько нравящихся мне контрдансов. Удержаться от искушения забыть ненадолго о расследовании оказалось совершенно невозможно, и я с величайшим наслаждением выбросила всех баронетов, заговорщиков и леди в розовом из головы ровно на два танца.
Потом, разумеется, врожденное чувство ответственности возобладало над тягой к удовольствию.
На сей раз я вознамерилась действовать с умом и предположила, что Абигейл может что-то знать о местонахождении Фаулера. Увы, надежды мои не оправдались. Герцогиня выразила свое отношение к баронету, его занятиям и всему с ним связанному совершенно однозначно:
– Век бы его не видеть! – и добавила заинтересованно: – А почему вы спрашиваете, Виржиния?
– Хочу убедиться в том, что он меня не узнал, – не моргнув глазом, солгала я и поспешила отвести от себя внимание: – Скажите, Абигейл, а как вообще этот человек с сомнительной репутацией умудрился навязать вам свое общество?
Герцогиня досадливо поморщилась и подняла отставленный было бокал с вином.
– Это все мои ужасные, ужасные мальчишки, – призналась она, сделав солидный глоток. – Виржиния, дорогая, вы не представляете, какими чудовищами они могут быть иногда! Особенно если речь идет об этом их любимом Фаулере, чтоб ему пусто было! Справедливости ради должна заметить, что влияние это обоюдное. Мальчики постепенно меняют манеры в лучшую сторону, – добавила Абигейл уже более спокойно после второго глотка. – Но вы только послушайте, что они сделали в этот раз… Угрожали мне, что уедут учиться на материк и оставят меня совершенно, совершенно одну! – голос у нее дрогнул. – А все потому, что этому мерзавцу Фаулеру срочно понадобилось повидать сестру. Вы ведь знаете, самая младшая сестра отказалась общаться с ним после того, как узнала о некоторых из его дуэлей. Тех самых, за вознаграждение от заинтересованных, – со значением прошептала Абигейл, на всякий случай оглянувшись по сторонам. – Случилось это после того, как к ней посватался виконт Уотердип. Богат, красив – прекрасная партия, но вот к Фаулеру у него свои счеты – карточные.
– Думаете, он заставил бедную девушку отказаться от собственного брата? – недоверчиво переспросила я. Каково бы ни было мое отношение к баронету Фаулеру, подобное поведение казалось по меньшей мере непорядочным.
Если не сказать – подлым.
– Кто знает, кто знает, – тяжело вздохнула Абигейл. – Но не будем больше о Фаулере. Когда я говорю о нем, у меня появляется такое чувство, будто он стоит рядом и подслушивает, – тут мы с ней вздрогнули одновременно – и рассмеялись принужденно, заметив это. – К слову, Виржиния, дорогая, а с кем вы сейчас так увлеченно разговаривали? Я имею в мужчину в никконском наряде, – она нахмурилась. – Только сейчас припоминаю – вы же пришли на бал именно с ним! На маркиза Рокпорта он не похож, особенно вблизи. Признайтесь, вы слукавили, когда отвечали мне в прошлый раз?
Когда Абигейл начинала говорить таким вот кокетливым тоном, спорить с нею было бесполезно. Видимо, вино оказалось для нее слишком крепким.
– Сложно объяснить, – пожала я плечами неопределенно. Абигейл любопытно подалась вперед:
– Это ваш тайный поклонник? Ах, наконец-то, Виржиния, милая! – торжествующе провозгласила она, придя к устроившему ее выводу. – А кто он? Судя по запястьям, осанке и манере держаться – кто-то из благородного рода. Или я ошибаюсь?
В смятении я отступила на шаг. Пауза неловко затянулась. И в этот момент ко мне обратились с отрывистым алманским акцентом:
– Прекраснейшая леди Метель! Вы обещали мне вальс. Я вернулся – за обещанным.
Порывисто обернувшись, я расцвела улыбкой.
Крысолов! И он спасает меня уже второй раз за эту ночь.
– Прошу прощения, мне пора идти. Обещания следует выполнять, – слегка виновато обратилась я к Абигейл. – Мы продолжим беседу позже?
– Непременно продолжим, – согласилась герцогиня.
А что ей еще оставалось делать?
Меня же ждал вальс – и Крысолов.
– Я у вас в долгу, – шепнула я, когда мы отошли подальше от Абигейл.
Он будто невзначай коснулся моей руки.
– Не стоит разбрасываться такими словами, леди.
Когда мы подходили к колоннаде, распорядитель звучным голосом объявил следующий танец. Хаотическая толпа гостей тут же пришла в движение, на глазах упорядочиваясь – пары выходили ближе к центру зала, а отдыхающие леди, почтенные матроны и мучимые подагрой старички отступали к диванам. Воцарилась тишина – выжидающая, нетерпеливая, романтически-взволнованная.
А потом – нежно вздохнула флейта, и я на мгновение зажмурилась, обращаясь в слух.
Мой любимый вальс – «Анцианская ночь». Одна из немногих мелодий, которые мама умела извлекать из старинного, отделанного перламутром и полированным агатом фортепиано.
Кажется, это было целую вечность тому назад.
– Вам идет улыбка, леди Метель. Она делает вас не такой холодной.
Я принужденно рассмеялась.
– Это комплимент или…?
– Комплимент. Все, что говорится о вас, может быть лишь комплиментом. Вы прекрасны во всем – и в холодности своей, и в каждой улыбке, и в задумчивой сосредоточенности, и в печали, и в гневе… Но счастье ваше особенное: оно похоже на горячее вино с пряностями, поданное озябшему путнику в угрюмый зимний вечер.
Крысолов вдруг согнул пальцы правой руки, легонько, почти невесомо царапнув ногтями по шелку платья у меня под лопаткой. Я прикусила губу, едва удержав судорожный вздох, и чуть не сбилась с ритма. Шаг, другой, третий… Шаг, другой, третий… Лицо пылало. И все из-за одного маленького, несомненно, случайного прикосновения.
– Вы говорите так, будто следили за мною. И я говорю не только об этом маскараде.
– Возможно.
– Это немного пугает.
– Так и должно быть… – шаг, шаг, шаг – полный оборот. – Я ведь из страшной сказки.
– Страшные сказки больше похожи на жизнь, чем сладкие, – уверенно ответила я. – Мне они нравятся.
– Звучит как признание.
– В чем? В любви к страшным сказкам? – я выразительно выгнула бровь… И только потом вспомнила, что за маской, вообще-то, этого движения видно не будет.
– Как признание в том, что вы запрещаете себе быть счастливой. Даже в мечтах.
У меня из груди словно разом вышибло воздух. В глаза как песку сыпанули.
– Леди… вам дурно?
Усилием воли я совладала с собою и улыбнулась.
– Все в порядке. Я… задумалась, да, просто задумалась.
Так же, как прежде, играл оркестр, пары летели в вальсе, снисходительно смотрели с громадных портретов мертвые королевы и короли. А я и впрямь погрузилась в размышления. Было нечто в словах Крысолова, что задело очень-очень важные нотки в моей душе. Стало тревожно и неуютно, как ночью в пустом парке, когда появляется странное чувство всепонимающего взгляда, направленного прямо в сердце.
По правде говоря, если б мне то же самое сказали, предположим, Эллис или дядя Рэйвен, я бы только отмахнулась. Что они, сильные мужчины, могут знать о жизни хрупкой леди, вынужденной в одиночку управляться с целым графством? Даже двумя графствами, если вспомнить о том, что изначально владения Эверсанов и Валтеров принадлежали разным семьям. Вот, к примеру, Абигейл… Ей не нужно было ничего объяснять. Но, кажется, именно от нее я слышала нечто подобное словам Крысолова – незнакомца, который не знал обо мне ничего, а потому имел право говорить что угодно, не боясь обвинений в предвзятости.
«Виржиния, дорогая моя, ты слишком часто говоришь о том, что должна сделать, и почти никогда – чего хочешь!» – сетовала леди Абигейл.
А чего я хочу?
Пожалуй, невыполнимого. Вновь увидеть отца и рассказать ему, что теперь-то я понимаю – его строгость была от любви, он просто не хотел, чтоб дочь повторяла его ошибки. Обнять мать и признаться, что ее простые песенки у изголовья кровати нравятся мне куда больше, чем изящные марсовийские баллады на роскошных поэтических вечерах в нашем доме; и все те возвышенно-утонченные доморощенные певички с презрительными взглядами и мизинца ее не стоят, и ей нечего стыдиться своих корней. А потом… потом присесть на ковер у кресла, в котором бабушка неспешно раскуривает трубку, и, прижавшись щекой к старомодным, жестковатым бархатным юбкам, слушать, слушать, слушать истории о тех краях, в которых мне никогда не достанет смелости побывать.
Я хочу снова стать младшей в семье, маленьким хрупким сокровищем, купаться в любви и заботе – и самой любить, помня теперь о том, что все на этом свете имеет конец.
– Леди Метель, танец закончен.
– О, простите, не заметила, – я снова улыбнулась. Кажется, вышло не слишком искренне.
– Вы бледны, – Крысолов не спешил выпускать мою руку. – Простите. Я сказал больше, чем следовало… Вы не хотите посмотреть на звезды? Прямо сейчас, – предложил он внезапно.
– Что? – от неожиданности я рассмеялась. – Метель ведь, какие звезды!
– Если вам угодно, мы можем заключить пари, – он слегка склонил голову к плечу. – А можем просто пойти и проверить, так ли это.
«Пари? Это может быть полезным», – промелькнуло у меня в голове. Конечно, рискованная затея, но что может потребовать незнакомец на маскараде? Разоблачение, танец, поцелуй? Последнее больше подошло бы напористому Фаулеру, чем загадочному Крысолову, но как знать…
В крайнем случае всегда можно сослаться на пресловутую честь леди и, пылая праведным гневом, покинуть настойчивого поклонника.
– Предпочитаю пари, – я улыбнулась невинно.
– На каких условиях? – охотно подхватил игру Крысолов, и мне стало не по себе. Неужели все идет по его плану?
– Если права я, и звезд не видно, то вы снимете свою маску. А если правда на вашей стороне… – я многозначительно умолкла, предоставляя Крысолову право следующего хода.
– Если прав я, то вы мне подарите еще одну встречу. Тогда, когда я попрошу вас об этом.
– Только встречу? – осторожно уточнила я. Очень хотелось принести откуда-нибудь чистый лист бумаги и письменно изложить условия пари, чтобы исключить в дальнейшем превратное толкование.