От ее слов повеяло смертельным холодом.
– Ему? – растерянно переспросила я.
– Душителю с лентой, – негромко ответил Лайзо вместо Зельды.
У меня появилось чувство, что я не знаю чего-то очень важного.
– Какой еще душитель? Убийца?
– А кто ж еще? Ох, не к ночи будь он помянут, – понурилась Зельда. – Ох, Лайзо, сыночка, уже приехали, что ль?
– Да, матушка, – ответил он с необыкновенной нежностью, сворачивая к обочине и останавливаясь. – Автомобиль быстрее кэба.
– Охохонюшки, чудно-то как, – вздохнула Зельда, глядя на метель за окошком. – Значит, пойду я… Благодарствую, птичка, за помощь, – обратилась она ко мне уже в третий раз. – Теперь я дома с дюжину дней пересижу, а там – как будет, так будет. Удачи тебе, – улыбнулась она, и морщинки-лучики разбежались от уголков глаз, напоминая о ее настоящем возрасте. – Кстати…
Зельда вдруг цапнула мою руку и перевернула ладонью вверх, вглядываясь в линии судьбы. У меня по спине пробежали мурашки. Накатило страшноватое и одновременно смешное ощущение, похожее на щекотку.
– Вот тебе мое предсказание в благодарность. Ждет тебя от судьбы нежданный подарок, по крови чужой, а сердцу милый. Сперва ты за ним пойдешь, после – он за тобою, а после вы вместе пойдете… Ну, до встречи, пташка моя, вспоминай Зельду-гадалку почаще!
И была такова.
Несколько секунд я потратила на то, чтобы справиться с ошеломительным эффектом прощальной «благодарности» Зельды, а потом коротко приказала Лайзо:
– Идите и проводите свою мать до дома, мистер Маноле. В конце концов, она же подвернула ногу и едва идет. Ну же, поторопитесь, – и я демонстративно уставилась на хаотическое белое мельтешение за окном. Хотелось прижаться к запотевшему стеклу пылающим лбом и закрыть глаза. Святые небеса, сколько же еще будет длиться эта зима? Так не хватает света, все время клонит в сон…
– А как же вы, леди? Тут район-то не спокойный, люди всякие похаживают… Как же вы одна ждать будете?
Лайзо медлил, хотя ясно было, что ничего он не желает сейчас больше, чем пойти за своей матерью.
– С помощью Святой Генриетты Милостивой и Святой Роберты Гринтаунской, – механически отшутилась я и, скосив взгляд на Лайзо, не смогла удержаться от смешка: – Мистер Маноле, не делайте такое лицо. Разумеется, у меня в сумочке лежит револьвер. Дядя Рэйвен… то есть маркиз Рокпорт настоял на том, чтобы после того случая на балу я всегда носила с собою оружие. Идите и ничего не бойтесь. Я не трепетная лань и могу за себя постоять.
– Слушаюсь, леди, – с облегчением выдохнул Лайзо и заглушил мотор. – Я скорехонько обернусь, одна нога здесь – другая там, и получаса не пройдет. И, это… спасибо.
Он улыбнулся – совершенно сумасшедшей улыбкой; в ней не было ни тени наигранности, самодовольства или желания произвести впечатление, как обычно. Нет, только искренняя благодарность – и светлое счастье.
Щеки у меня загорелись.
Как заколдованная, я медленно отвернулась и кивнула деревянно – мол, поторопитесь. Хлопнула дверца машины. Послышались удаляющиеся торопливые шаги, потом радостный и удивленный возглас Зельды – и стало тихо.
Я осталась одна.
…холод оконного стекла не прогнал ни жар, ни дурные мысли.
Иногда пропасть между разными слоями общества становилась болезненно очевидной. Бедные кварталы, если судить по рассказу Зельды, сейчас превратились в бурлящий котел из-за разговоров о «душителе с лентой». А я, владелица «Старого гнезда», на которую каждый вечер обрушивалась целая лавина разнообразных слухов и великосветских сплетен, ничего не знала об этом убийце. И все потому, что людей нашего круга он не трогал – только детей из бедных, а потому беззащитных семей.
«Ему чистенькие нужны…» – отчетливо вспомнился мне вдруг голос Зельды, и я вздрогнула.
«Бедные», но «чистенькие» – это звучало странно. Если Зельда имела в виду более-менее обеспеченные семьи низшего класса, бедные только с точки зрения аристократов, то почему тогда пострадавшие не обращались в Управление спокойствия, а предпочитали вершить самосуд над случайно подвернувшимися гипси, а которыми издавна закрепилась слава дурного народа? Или… сердце у меня замерло… или они обращались, но «гуси» не стали начинать расследование, потому что знали настоящего преступника – достаточно богатого и влиятельного человека, чтобы замолчать преступление?
Нет, глупости какие.
– Леди Виржиния-Энн, графиня Эверсанская и Валтерская, – торжественно произнесла я, тщательно подражая маркизу Рокпорту. Дыхание оседало на стекле мельчайшими капельками воды. – Вы слишком много общаетесь с детективом Эллисом. Он скверно влияет на ваше воображение.
Сказала – и сама рассмеялась. От сердца отлегло.
Но одна здравая мысль во всех этих рассуждениях была. Эллис. Если кто и мог прояснить ситуацию, то только он.
В тот же вечер я попросила Лайзо отнести детективу записку. Ответ пришел утром – его занес один из мальчишек, околачивающихся возле Управления в надежде выполнить несложное поручение какого-нибудь сыщика или «гуся» и получить за это рейн-другой.
Записка Эллиса оказалась витиеватой, загадочной… и изрядно разочаровывающей.
Виржиния,
Безусловно, я ценю то, что вы меня не забываете. Однако на сей раз помочь Вам не могу. Дело «душителя с лентой» ведет другой детектив. Скажите за это спасибо Р.Р.Р., который решил, что я полезнее буду на расследовании сами-знаете-чего, а не на своем привычном месте.
В итоге моего расчудесного Душителя отдали старшему детективу Дженнингсу, что весьма прискорбно, ибо дураку и должность ума не прибавит.
Если же объяснить в двух словах, то выходит вот что. Уже несколько месяцев в Бромли пропадают светловолосые мальчики тринадцати-четырнадцати лет. Убийца душит их и подбрасывает к городским храмам и монастырям с лиловой лентой на шее. Более ничего сказать не могу, так как к материалам дела допущен не был, а Дженнингс жадный, информацией не делится. Да и вообще он уже неделю в Управлении не появлялся. Вот мерзавец, да?
За сим откланиваюсь.
Если появятся подробности, обязательно сообщу.
Всегда Ваш,
Эллис
P.S. Намекните при случае Р.Р.Р., что я ненавижу политику. Как-нибудь так, чтобы он проникся, но голову мне не снял.
P.P.S. У Вас получается очень вкусный кофе. После него аж тянет на откровенность, даже если кое-кто строго запретил говорить кое-кому кое о чем.
P.P.P.S. Вы ведь умная леди, да?
Последняя фраза была написана очень неразборчиво, да еще и перечеркнута сверху.
У меня вырвался вздох.
Возможно, я и не была такой умной, как считал Эллис, но вот его намеки научилась читать так же хорошо, как язык жестов Мэдди. И сейчас по всему выходило, что дядя Рэйвен просто-напросто запретил Эллису рассказывать мне о расследованиях. Немудрено – тогда, на балу, я едва не погибла. И если бы не Крысолов…
Я машинально прикоснулась к скуле, хотя синяк давно зажил без следа – спасибо лекарствам Лайзо.
Даже если и забыть о риске для жизни, оставалась еще репутация. Маркизу тогда стоило больших усилий, чтобы инцидент со взятием меня в заложники не просочился в прессу. Наверняка пришлось даже злоупотребить служебным положением, чтобы надавить на газеты. Я, безусловно, понимала мотивы дяди Рэйвена, но все равно попытка решить за меня, что мне делать, вызывала приступ глухой злости.
Я позвонила в колокольчик и приказала Магде вызвать Лайзо.
– Мистер Маноле, – начала я, едва он переступил порог. – Будьте так любезны, найдите еще раз Эллиса. И скажите ему, что он может спокойно прийти в кофейню через четыре дня. Маркиз уезжает на север страны по делам и пробудет там неделю.
– Будет сделано, леди, – поклонился Лайзо, скрывая улыбку.
Почему-то вспомнилось предсказание Зельды. Не сделала ли я сейчас шаг навстречу ему?
Впрочем, еще до разговора с Эллисом мне предстояло решить одну проблему. И, в отличие от интереса к расследованию, частично объясняющегося привычкой быть в курсе последних новостей и желанием пойти наперекор дяде Рэйвену, она касалась напрямую моей личной жизни.
И – статуса в обществе.
– Магда, – негромко окликнула я служанку, составляющую на стол чашку с горячим шоколадом, приправленным чили, и вазочку со свежей творожной выпечкой. – Ты ведь давно работаешь у нас в доме, так?
– Давненько, – охотно подтвердила она и улыбнулась: – Скоро восемь лет сравняется. Сперва прачкой трудилась, после меня экономка заприметила да и в помощницы себе взяла. Ну, а потом-то сама леди Милдред, да пребудет она на Небесах в покое, к вам меня приставила. С тех пор так и работаю.
– Значит, восемь лет… – я механически постучала карандашом по губам. – Честно признаться, последние годы для меня прошли как в тумане. А детство я провела, за исключением самых ранних лет, в пансионе Святой Генриетты, поэтому не могу вспомнить кое-что очень важное. Магда, скажи, как леди Милдред праздновала день рождения?
Про отца я спрашивать не решилась. Он в силу характера избегал шумных праздников и свое рождение отмечал среди бывших сокурсников в «Клубе Двадцати Трех», но раз в год устраивал в замке Эверсан бал в честь именин моей матери и годовщины свадьбы – эти даты совпадали… Но подражать отцу мне не хотелось. Во-первых, к балу нужно было бы готовиться за несколько месяцев. Во-вторых, слишком дорого выходило. В-третьих, подобные мероприятия были все же привилегией семейных пар, вдов или холостяков, но никак не девиц, числящихся в невестах.
Да и замок после пожара так и не восстановили.
– Леди Милдред... – Магда растерянно прижала к груди поднос. – Ну, на деньрожденье-то у нее, значит, в кофейне бывало сборище. Без танцев всяких там, только разговоры. Вот, помнится, придумала она раз, чтоб всякий гость пришел с историей про привидения, а нет истории – так и входить нельзя. И после эти истории за столом по кругу рассказывали.