«Тоже не подойдет… – Мне стало тоскливо. – Надо было заняться приготовлениями еще до Сошествия, но сначала этот маскарад, потом продление аренды, потом судебная тяжба… Святые небеса, как же бабушка все успевала?»
Подленький голосок, который принято называть логикой, напомнил, что у леди Милдред сначала были прекрасные родители, затем муж, а после – сын. И в одиночку графством она управляла лишь последние четыре года перед своей смертью, и устроила за это время лишь один званый ужин. Не из-за траура – а потому, что слишком многому ей нужно было успеть меня научить.
– Ах, да, Магда, можешь идти, – спохватилась я и отпустила служанку, терпеливо ждущую дальнейших вопросов. – Спасибо за помощь.
– Рада стараться! – присела она в неловком реверансе и засеменила к двери.
А я осталась наедине с пустым листом бумаги – и собственными мыслями.
Конечно, форму для праздника я выбрала давно – званый ужин. Это будет мое первое мероприятие такого рода после снятия траура. Тематические вечера в кофейне не в счет – там я выступала в роли хозяйки «Старого гнезда» и всего лишь соблюдала традицию, начало которой положила леди Милдред. А званый ужин мне пришлось бы провести именно как леди Виржинии, графине Эверсанской и Валтерской.
Отсюда вытекал и список гостей – старые знакомые, друзья семьи, несколько влиятельных персон, добрые отношения с которыми пошли бы на пользу делам и укреплению положения в обществе, два-три врага, которым неплохо было бы утереть нос – к примеру, дядю по маминой линии… Почти все – аристократия, древняя кровь. Для развлечения нужно было пригласить кого-то из людей искусства. Эрвина Калле, пожалуй, Эмили Скаровски и Луи ла Рона. Знаменитый на всю Аксонию художник, популярная романистка да самый известный в Бромли репортер, в том числе освещающий светские хроники – чем не культурная программа вечера? Вместе с леди Вайтберри и леди Клэймор они не дали бы гостям заскучать. А вот приглашение новоиспеченной четы Уэстов, Лоренса и Джулии, было бы уже лишним – слишком эпатажные фигуры в свете обвинений, предъявленных недавно этому семейству.
Мне, знавшей истинную подоплеку истории, подобные суждения казались оскорбительными. Но я прекрасно понимала, что есть время для бунта и есть время для ритуальных плясок.
Ужин по случаю двадцатилетия графини Эверсанской и Валтерской – это ритуал.
Но, Святая Роберта, как же мне хотелось бунта!
Ведь мое двадцатилетие – это не просто юбилей, круглая дата. Это настоящее совершеннолетие, не формальное, какое было в восемнадцать; это мое доказательство себе, что я могу жить сама, без опоры на кого-либо. Это мой первый год в одиночестве – в трауре после бабушкиной смерти, в эйфории от свалившейся на меня свободы поступать как вздумается, в невыносимой тяжести первых ошибок и в опьянении от первых побед.
Я находила друзей и теряла их, брала ответственность за чужую судьбу в свои руки, старалась не засыпать над занудными цифрами бухгалтерских книг, балансировать между вызовом обществу – и ролью леди, гнала от себя дурман романтики и поддавалась ему на одну-единственную ночь маскарада…
Я училась быть собой.
И поэтому на праздник в честь двадцатилетия так хотела созвать, не тех, кому должнобыть там – но тех, кто был со мною весь этот год. Тех, кто сделал меня мною.
На мгновение прикрыв глаза, я выдохнула – и достала из стопки бумаги еще один чистый лист.
Через час на моем столе лежали два списка гостей – для званого ужина и для встречи в кофейне.
В самом верху первого значилось «маркиз Рокпорт».
Второй открывало имя Эллиса.
Кажется, это было правильно.
С тех пор, как я подготовила списки гостей, прошло три дня. До официальной рассылки приглашений оставалось еще примерно полнедели. Но людей со второго листка я начала потихоньку зазывать сразу же, по мере того, как они приходили в кофейню. Их было немного, и некоторые из них оказались сразу в обоих списках – как Эрвин Калле, например, или Глэдис. Кое-кто в «Старое гнездо» не заглядывал вовсе – взять хотя бы Лоренса и Джулию Уэстов, лишь недавно вернувшихся из свадебного путешествия. Их приходилось навещать, чтобы пригласить лично.
А на сегодняшний вечер у меня был намечен визит Эллиса – и разговор о расследовании… и не только.
– Леди Виржиния, все двери мы закрыли, кроме черного хода, – сообщил Георг, неодобрительно поглядывая на меня; причина его недовольства была ясна как день, но менять решение я не собиралась. – Вы уверены, что хотите, чтобы я проводил миссис Хат? Ведь тогда вы останетесь здесь в одиночестве.
– Ничего, со мною будет Мэдди, – улыбнулась я.
Мадлен задергивала занавески, беззвучно напевая что-то себе под нос – получались у нее только забавные шипящие звуки, но мы все уже привыкли к этому – и слегка приплясывая в такт. Но когда она меня услышала, то обернулась к Георгу, стукнула себя кулачком в грудь, указала пальцем на меня и состроила воинственную рожицу.
Георг поджал губы.
– Да, Мадлен, мы знаем, что ты готова защищать леди Виржинию до последнего. Однако мне все равно хотелось бы убедиться в том, что она благополучно отбыла домой, а лишь потом ехать самому.
– Глупости, – отмела я все возражения решительным жестом. – Вам действительно стоит проводить миссис Хат. Она плохо чувствует, и я беспокоюсь о ее здоровье. Она сегодня теряла сознание – от духоты на кухне, по ее словам, но ведь раньше за ней такого не водилось! А вы единственный, кто можете о ней позаботиться, и мне еще приходится вас уговаривать, – покачала я с укором головой. – Что же до меня, не извольте беспокоиться. Во-первых, мы же не пойдем бродить по городу, а просто посидим в кофейне. Во-вторых, мистер Маноле уже сидит на кухне и ждет лишь моего приказания – как велю, так сразу отправимся в особняк. В-третьих, скоро придет детектив Эллис, а уж с ним мне точно ничего не страшно.
– Одна, наедине с двумя мужчинами?
Голос у Георга посуровел.
– Мэдди побудет моей дуэньей.
– Мадлен сама – наивная, беспомощная девушка! – вспылил Георг. «Наивная, беспомощная девушка» развернулась резко, как змея, и грозно уперла руки в бока. Взгляд ее не обещал Георгу ничего хорошего. – Как она может уберечь вас от… от…
– У-у, мистер Белкрафт, не знал, что вы мне настолько не доверяете.
– Эллис!
– Мистер Норманн!
– Да-да, это я, всеми обожаемый, везде обсуждаемый и страшно голодный, – ослепительно улыбнулся детектив. – Мистер Белкрафт, не извольте волноваться. Идите уже провожать миссис Хат, а то она сидит на кухне с таким неприкаянным видом, что аж сердце кровью обливается. Честное джентльменское… нет, так вы мне не поверите… готов поклясться своим полугодовым жалованием, что в моем обществе леди Виржинии ничего не грозит, – подмигнул он мне. – Ну, а в крайнем случае она всегда может откупиться от меня каким-нибудь пирогом. Или еще чем-нибудь вкусным.
– Вот видите, Георг? Эллис пообещал, – улыбнулась я и заглянула кофейному мастеру в глаза. – Или вы ему не доверяете?
– Не доверяет… – трагически произнес Эллис. – Как теперь жить? К слову, насчет миссис Хат я был совершенно серьезен.
Георг хмуро оглянулся на темный коридор, связывающий кухню и зал.
– Ну, хорошо. Мистер Норманн, полагаюсь на вас. Доброй ночи!
Видимо, из двух боровшихся в душе страхов, за меня и за первую и единственную свою любовь, победил второй.
– Доброй ночи, Георг.
– Доброй, доброй, – благодушно закивал Эллис, мгновенно утратив всю свою трагичность. – О, Виржиния, а можно я брошу пальто вон на тот стул? Оно безобразно мокрое, там лепит такой снег с дождем, что, честное слово, мне даже жалко преступников, которые выйдут сегодня на улицы Бромли грабить и убивать под покровом ночи… М-м, а чем это пахнет?
– Смотря что вы имеете в виду, – неопределенно качнула я головой, присаживаясь за столик. – Я приготовила глинтвейн и оставила для вас два куска пирога с мясом и сладким перцем. Мэдди?
Девушка понятливо кивнула и убежала на кухню. Эллис оглянулся на опустевший дверной проем и потер руку об руку, то ли для согрева, то ли от нетерпения.
– Что ж, перейдем сразу к делу. Помните милашку Душителя? Расследование передали мне.
Я так и замерла на месте.
– Что? Почему?
– Вы не рады? – протянул Эллис, и в его голубых глазах появилась самая искренняя обида. – Эх, вот так всегда… Никто меня не понимает. Только Дженнингс понимал настолько хорошо, что даже жизнь отдал ради того, чтоб порадовать.
– В каком это смысле? – насторожилась я. Тон Эллиса, вроде бы и шутливый, показался мне зловещим.
– В прямом, – передернул плечами детектив. – Его давеча нашли в Эйвоне, недалеко от района Найтсгейт. Мертвым. Помер от удара тяжелым предметом по голове. То ли совпадение, то ли Дженнингс все-таки нашел Душителя, но неудачно попытался его арестовать… О, Мадлен, это же глинтвейн, как кстати! Я продрог, как бездомная собака, ух…
Я похолодела. Но не от того, что посочувствовала этому безвестному Дженнингсу, мир его душе, нет; просто в одно мгновение я четко осознала, насколько опасна работа Эллиса. Немного меньше было бы его феноменальное везение – и тогда Финола Дилейни вполне могла успеть и выстрелить, или Дуглас Шилдс заподозрил бы неладное и избавился бы от назойливого детектива, или… Да мало ли этих «или»! Каждый день Эллис рисковал жизнью.
И, очевидно, получал от этого удовольствие. Промокший и замерзший, вечно одетый в поношенные рубашки или, как сейчас, в великоватый «летчицкий» свитер, немного напоминающий те, что носил Лайзо – он все равно искренне радовался тому, что наконец заполучил еще одно расследование.
– О чем вы задумались, Виржиния?
Вопрос детектива застал меня врасплох, и я ответила искренне:
– О вас…
На лице Эллиса появилось презабавное выражение, и я поспешила уточнить:
– Нет, скорее, о вашей любви к работе. Вы готовы стольким жертвовать ради нее, – замешкалась я, пытаясь подобрать слова. Все они казались неуместными, слишком пафосными или неточными. – Вы работаете не за деньги и даже не за совесть – за идею. Ваша работа, расследования – это фактически и есть вы; поэтому вы можете поставить на кон все и действовать… бесстрашно, – я почувствовала, что краснею. Но Эллис не перебивал, не смеялся и, похоже, вообще был смертельно серьезен. – Я так не могу. Я с удовольствием помогаю вам в расследованиях… Но вот рисковать жизнью готова только ради близких людей. Как тогда, с Эвани, – добавила я совсем тихо.