Я нервно оправила на плечах пышную шаль, невольно оглядываясь на окошко, за которым мелькали зловещие пейзажи.
– Вот напугаете меня, сэр Крысолов, и я раздумаю подниматься на башню. Тем более что вернуться я должна на рассвете, потому что на десять утра у меня назначен визит в приют имени Святого Кира Эйвонского…
– Что ж, со святым Киром я спорить не осмелюсь, нрав у него тяжелый, да и рука не легче, – со всей серьезностью кивнул Крысолов. – Придется мне срочно рассказать что-нибудь хорошее, пока вы не испугались и не передумали… Вы знаете, что тот, кто увидит первый луч солнца с Часовой башни, может загадать любое желание – и оно сбудется?
– Звучит заманчиво, – я вздохнула. – Но это ведь значит, что мне придется задержаться до самого рассвета?
Кэб медленно, со скрипом, остановился. Лошадь зафыркала, но возница быстро успокоил ее негромким окликом.
– До рассвета… Почему бы и нет? Ведь до него осталось всего пять часов.
– Шутите?
Кажется, в тот момент я подумала, что пять часов – невыносимо долгий срок.
Крысолов вышел первым и подал мне руку, помогая спуститься. Розы я взяла с собою – конечно, цветов в особняк сегодня прислали много, но этот небольшой букет источал такой чудесный аромат… К тому же пока я держала его в руках, то никак не могла опереться на галантно подставленный локоть своего спутника.
Как там говорит Абигейл? Главное – подобрать благовидный предлог.
Стоило нам немного отойти в сторону, как возница тронул поводья, и кэб покатил по пустынной площади по направлению к реке. Когда перестук копыт стих, Крысолов повел меня к Часовой башне. Тут сквозь мое странное оцепенение чувств пробился слабый голосок тревоги: а вдруг у башни дежурят «гуси»? Или вовсе королевская гвардия? Конечно, площадь Клоктауэр находится на окраине города, не в самом престижном месте, но все же Часовая башня – одна из семнадцати Великих Башен Бромли.
Возможно, центральный вход и сторожил какой-нибудь бедолага, но Крысолов направился в противоположном направлении, осторожно следуя вдоль старой каменной стены. Через некоторое время впереди показалось то, что я поначалу приняла за груду булыжников; но вблизи стало ясно, что это крыльцо, только полуразрушенное. Чья-то заботливая рука уложила на полуобвалившиеся ступени несколько длинных досок.
– Не самый удобный путь, – негромко произнес Крысолов. – Однако другого нет. Вы позволите, леди?..
И, прежде чем я сказала «да» или «нет», он подхватил меня на руки. Не так уж легко – все же ростом я пошла скорее в бабушку и отца, чем в мать – но и не с натугой. На секунду замер, привыкая к весу – и быстрым шагом прошел по скрипучим доскам. Я, признаться, немного испугалась и даже зажмурилась, чтобы не видеть тот ужасный момент, когда Крысолов потеряет равновесие, и мы рухнем прямо на груду камней… Но обошлось.
Наверху, у двери, Крысолов со всем почтением поставил меня на ноги и отвесил шутовской поклон:
– Прошу прощения, леди. Без всяких сомнений, вы сумели бы подняться и сами, но я не смог удержаться. Слишком велико было искушение.
Алея, как майская роза, я поправила слегка сбившуюся назад шляпку – злосчастный револьвер все же изрядно мешался, вопреки моим оптимистическим расчетам – и пригрозила:
– Искушение – удел слабых… «Тот, кто слишком часто поддается искушению, рискует упустить истинную драгоценность» – так говорила святая Роберта Гринтаунская.
– Я не зайду слишком далеко, – он снова поклонился, на сей раз уважительно. – Прошу, леди. Нам предстоит нелегкий подъем – увы, такова цена за возможность увидеть звезды…
– Что ж, все на свете имеет свою цену.
Откровенно говоря, я подумала, что Крысолов слегка преувеличивает, когда говорит «тяжелый»… Но лестница оказалась настоящим испытанием. Не знаю, сколько было в ней ступеней, но последние преодолевала уже не леди Виржиния, а ее задыхающаяся, но очень, очень гордая тень.
Крысолов, что характерно, не стал останавливаться и предлагать мне отдохнуть. И за это я была ему весьма благодарна.
Отчего-то мне казалось, что путь наш должен был закончиться в комнате с часовым механизмом. Но мы поднялись выше – по подвесной лестнице, через люк, на открытую всем ветрам площадку над нею. С земли ее не было видно… Зато нам отсюда было видно все.
Город. Огни. Небо…
Некоторое время я просто стояла у края, опираясь на парапет и до рези в глазах вглядываясь в ночную даль. Луна давала достаточно света, чтобы рассмотреть контуры домов, ртутно-блестящую ленту реки, отметить темную громаду парка Черривинд… Кое-где виднелись желтоватые огни – не все горожане спали. В богатых кварталах горели фонари, бедные же были погружены в непроглядный мрак. Бледная луна, окруженная гало, нежилась над городом, как свернувшаяся серебряная змея.
Ветер трепал мою шаль и юбки, норовя сбросить за парапет, но мне было все равно. Я дышала ночью и городом, чувствуя себя невероятно свободной… и, пожалуй, это был лучший из возможных подарков. Какие там звезды!
– Леди Метель, – окликнул меня Крысолов. Я обернулась – он стоял у противоположного края рядом с… телескопом?!
– Помилуйте, Небеса… откуда вы его взяли, сэр Крысолов?
– Это секрет, – Крысолов шагнул и взял меня за руку. – Взгляните, леди. Я уже настроил его…
Крысолов позаботился не только о развлечении, но и о комфорте. Разглядывать звезды я должна была сидя на широкой скамье с деревянной спинкой, укрываясь теплым плащом. Впрочем, сразу приступить к занятиям астрономией не получилось – я случайно задела какое-то колесико, и изображение в окуляре стало мутным. Попыталась исправить положение – но сделала только хуже. Крысолов понял все без слов – по одному моему разочарованному вздоху – и предложил:
– Позвольте мне поправить… – а затем без лишних церемоний присел рядышком, на скамью, слегка оттеснив меня к краю.
Тут-то и сказалась усталость, долгий подъем, пьянящее воздействие свежего воздуха… да мало ли что! Поначалу я терпеливо дожидалась, пока Крысолов снова настроит телескоп, и только куталась в толстый шерстяной плащ. Но постепенно голова моя клонилась все ниже и ниже. Тепло волнами распространялось по телу… Последнее, что отложилось в памяти – сонные попытки держаться прямо, а потом – что-то теплое под щекой и чужие руки, удерживающие сползающий плащ.
Я уснула – самым позорным образом, даже не взглянув на звезды.
…на небе ни облачка. Оно невероятно густого, сочного синего цвета – немного похоже на подаренные дядей Рэйвеном сапфиры, только темнее. Луна словно напитана гранатовым соком – смотришь на нее, и на языке даже появляется кисловато-вяжущий привкус. Гало хищно шевелит огневидными лепестками – жуткое, похожее на ожившую корону, раскаленную докрасна.
Вокруг бесконечная равнина и снег, искрящийся, колючий, но мне совсем не холодно. Я почему-то облачена в мужской костюм – то ли марсовийский, то ли романский. Воротник оторочен мехом, а на руках медные браслеты с причудливыми подвесками. Трогаю одну – оскаленное солнышко на цепочке – и раздается сюрреалистически нежный и высокий звон.
Пахнет вишневым дымом.
– Ты заигралась, моя милая Гинни, – леди Милдред выдыхает густой ароматный дым, и он черными пятнами оседает на снегу. В узком черном платье с пышным воротником она напоминает мне ферзя. – Везение и легкие успехи заставили тебя поверить в собственную неуязвимость. Но все может пойти прахом в одно мгновение – репутация, доверие близких людей… Твоя жизнь может оказаться под угрозой, – бабушка умолкает, подносит трубку к бледным губам и вновь выдыхает дым. – Зачем ты рискуешь всем? Куда ведет тебя мелодия колдовской флейты, глупая девочка?
Бабушка говорит о Крысолове, и это почему-то задевает меня. Не обвинения в легкомыслии, нет – с ними я втайне согласна. Но намек на то, что Крысолов может оказаться злодеем… Мне хочется защищать его бездумно, как защищают опасную мечту, которой не суждено сбыться – и которой так сладко любоваться.
Медленно кладу руку на эфес шпаги. Движение отработанное, привычное – металл холодит ладонь, костяные пластинки инкрустации отзываются знакомым теплом. Сознание раздваивается – я наблюдаю за собственными действиями с легким удивлением, но точно знаю, что и как буду делать в следующий момент.
Моя тень на снегу – угольно-черный силуэт.
– Я смогу защитить себя. Опасность есть, но она лишь слегка щекочет нервы. Кто-то отправляется в кругосветное путешествие… Кто-то идет на свидание с незнакомцем.
– А если он переступит черту?
На том месте, где у леди Милдред должны быть глаза – размытое темное пятно. Как дым в воздухе или чернильная капля в воде.
– Я ему не позволю.
Она вздыхает и отворачивается.
Молчу.
Запрокидываю голову к небу.
Закрываю глаза и жду ответа.
– Милая, милая Гинни… С ним у тебя еще хватит сил справиться, потому что он сам боится ранить тебя. Теперь боится. Но если ты встретишь противника, который будет счастлив причинить тебе боль – и, по обыкновению, безрассудно кинешься в атаку? Что случится тогда?
– Я справлюсь.
Запах дыма становится сильнее.
– Не будь такой безрассудной. Гинни, Гинни…
На левое веко вдруг капает что-то теплое. Я вздрагиваю, вытираю влагу кончиками пальцев и в неверном свете пытаюсь разглядеть, что это было такое.
По коже расползается темно-красное пятно.
Того же цвета, что злая луна в небе.
Легкая дезориентация после пробуждения была мне не в новинку. Однако вопреки обыкновению, когда неприятное чувство рассеивалось почти сразу, сегодня оно затянулось. Я не могла понять, почему не лежу, а сижу, что это за странная жесткая подушка под щекой и отчего у меня ужасно мерзнут ноги. На талию что-то давило, а одеяло вовсе не было похоже на одеяло…
– Ох… Святая Генриетта…
– Ее здесь нет.
Воспоминания о вчерашнем дне возвращались ко мне стремительно – вместе со стыдом и досадой. Да, приготовления к празднику, сам званый ужин, покушение – все это выбивало из колеи и подталкивало к неразумным поступкам, но куда подевалась моя обычная осторожность? Как можно было убежать ночью на свидание с незнакомцем, да еще после столь горячего «привета» от Финолы Дилейни, страстно желающей увидеть меня на кладбище, причем не в качестве гостьи?