– …но вы не героиня, Виржиния. Вы взбалмошная, беспечная и слишком засидевшаяся на одном месте молодая женщина. Я считаю, что смена обстановки пойдет на пользу и вам, и вашей репутации, а также убережет от встреч с посторонними мужчинами, назначающими свидания у Часовой башни.
Тут я наконец рассердилась. Незримый лед, до того будто бы сковавший мои губы и язык, наполнил сердце.
– Вы выбрали неправильный тон, маркиз, – четко произнесла я и посмотрела ему в глаза фамильным Валтеровским взглядом. Дядю Рэйвена это, разумеется, не смутило – наоборот, развеселило.
– Прошу принять мои извинения, – опасно улыбнулся он. – А вместе с извинениями – приглашение посетить особняк в Серениссиме. Вы обязаны непременно осмотреть подарок, полученный на совершеннолетие. И вот возражения, увы, не принимаются.
– Увы для вас – вам придется их услышать. В моих планах на ближайший год нет никаких путешествий.
– О, какой холодный голос, – дядя Рэйвен вновь надел очки и механически одернул рукава сюртука. – Ваше упрямство, Виржиния, может дорого стоить одному детективу, имевшему наглость втравить вас в расследование.
Это был подлый удар.
К счастью, я слишком хорошо знала дядю Рэйвена, чтобы подготовиться заранее.
Говорят, что в дипломатии есть хитрая тактика – вынудить соперника к некрасивым шагам, в ответ пригрозить разрушительными последствиями и прежде, чем соперник осознает, что это блеф – предложить альтернативу, которая и была с самого начала целью переговоров.
Мой отец, Иден, любил дипломатию больше других наук; а я, перечитывая его пометки на полях классических сочинений, со временем поняла, что те же законы работают и в торговле, и в управлении, и в простых человеческих отношениях.
– Значит, шантаж? – тихо сказала я и задумчиво прикрыла глаза, молясь про себя, чтобы все прошло удачно. – Не думала, что вы опуститесь до подобного. Не зря отец говорил, что… – маркиз разом напрягся, и я, будто бы спохватившись, оборвала себя: – Впрочем, неважно. Если вы действительно попытаетесь шантажировать меня благополучием друзей, то мне придется расторгнуть помолвку. Я никогда не стану женою подлого человека; и, конечно, не буду иметь с ним никаких отношений. Дядя Рэйвен… нет, маркиз Рокпорт, – твердо исправилась я. – Мой отец когда-то доверился вам. Но он и помыслить тогда не мог, что однажды вы предадите его и то, во что он верил, во что издавна верили Эверсаны – Честь.
Я умолкла, и когда дядя Рэйвен заговорил, было видно, что слова даются ему с трудом.
– Вы еще слишком юны, Виржиния…
– У меня не было возможности оставаться юной, – прервала я его. – И довольно об этом. Будем искренны друг с другом – подобного расклада я желаю еще меньше, чем вы. Из всей семьи, из по-настоящему близких людей у меня остались только вы. И я не хочу вас терять, дядя. Если придется – я пойду на этот шаг…
– …Виржиния…
– …однако всей душой стремлюсь его избежать, – твердо закончила я. – Давайте договоримся так, дядя Рэйвен. Я поеду в Серениссиму. Но только вместе с вами – это раз. Вы не станете вновь расспрашивать меня о том, что за встреча была той ночью у Часовой башни и поверите моему слову, что ни честь, ни репутация, ни даже здоровье у меня не пострадали – это два. И вы поможете совершить все необходимые действия для усыновления Лиама О’Тула – это три.
Маркиз резко выдохнул. Глаза у него округлились.
Похоже, мне выпала редчайшая возможность – понаблюдать за удивленным главой Особой службы.
– Помочь вам совершить что?
– Действия, необходимые для усыновления Лиама О’Тула, – спокойно повторила я. – Этот мальчик сражался за меня так же, как я за него. Ему пришлось запачкать свои руки кровью убийцы, когда тот покусился на меня. Если бы не Лиам, кто знает, когда бы мы выбрались из туннелей? Без него я не сделала бы и шагу из логова Душителя, ведь у меня был перелом ноги. И это Лиам первым услышал спасателей, а затем откликнулся на зов и помог им отыскать нас… Если бы не он, кто знает, как все могло повернуться? И наименьшее, что я могу сделать – принять Лиама в свою семью… – «…если он того пожелает», вертелось у меня на языке, но этого я говорить не стала. Что-то подсказывало, что Лиам согласится. – Таковы мои условия. Вы согласны на них, дядя Рэйвен?
Он молчал долго – смотрел в сторону, не желая встречаться взглядом. Я ждала и слушала, как часы отсчитывают время. На улице постепенно светлело – это небо расчищалось, и солнечные лучи ласкали черные ветви яблонь за окном, словно утешая их: весна недалеко, потерпите еще немного…
– Да, Виржиния. Я принимаю ваши условия.
Я сдержала улыбку.
Конечно, мой отец не был человеком без недостатков. Но кое в чем он разбирался превосходно – в том числе и в дипломатии.
Когда дядя Рэйвен ушел, я срочно приказала Магде принести горячего шоколада – мучительно хотелось пить, причем что-то сладкое, горячее и успокаивающее. Все же разговор не прошел для меня бесследно – руки тряслись, а сердце стучало, как сумасшедшее. Но две чашки шоколада с корицей и мускатным орехом и нежнейшие слоеные пирожные от миссис Хат сделали свое дело. Я даже нашла в себе силы исполнить перед ужином еще один обязательный пункт из планов на ближайшие дни – и вызвала для беседы Лайзо.
Он, в отличие от дяди Рэйвена, явился без опозданий и едва ли не светясь от радости.
– Леди, вы уже здоровы… – он сделал шаг, другой, будто собирался пройти через весь кабинет и обнять меня, но потом, видно, вспомнил о своем статусе – и почтительно остановился. Впрочем, улыбка с его губ никуда не делась. – Ох, ведь правду говорят – кто рискует, тех небо любит.
– Если б я пользовалась расположением небес, то счастливо избежала бы перелома, – пошутила я и указала Лайзо на кресло напротив. – Мистер Маноле, я почти ничего не помню о том, как нас нашли и вывели из туннелей… Однако Магда прояснила по моей просьбе кое-какие подробности. Ведь это вы рассказали о том, как спасают людей, потерявшихся в шахтах? И вы привели собак-ищеек?
Он отвел взгляд и ответил, как мне показалось, нарочно коверкая слова на простонародный манер:
– Рассказал – отчего ж не рассказать, коли знаю? Большой заслуги в том нет – вона, вас и гуси искали, и слуги из дому, и Эллис с маркизом под землей носились, как бешеной лисой покусанные…
– Тем не менее, способ, оказавшийся спасительным, предложили именно вы, – невольно улыбнулась я. Лайзо, похоже, был несколько смущен столь явно поощряющим тоном. Неужели я зарекомендовала себя настолько строгой хозяйкой, что простое проявление теплоты воспринималось теперь так остро? – И именно вы в конечном итоге отыскали меня и вынесли на поверхность.
– Ну, маркиз ваш, как меня увидел, вас и отобрал враз… – Лайзо увидел, как у меня поднялась бровь, и поперхнулся. – То есть я сказать хочу – рад, что, нашел вас, леди, а еще больше рад, что вы живы-здоровы. Нога вот подживет – совсем хорошо будет. Но я-то все сделал не потому, что героем хотел прослыть… а потому, что у меня сердце за вас болело, – просто и искренне сказал он. Я зарделась, сама не понимая, отчего, и поспешила перейти к главному:
–Я знаю это, мистер Маноле. И, поверьте, очень ценю то, что вы сделали… – слова звучали слишком официально, а потому неуместно, и я поправилась: – Словом, спасибо. Я действительно очень благодарна вам за все, – я замолчала ненадолго, а потом придвинула ближе заранее приготовленную шкатулку и продолжила: – Я расскажу вам одну короткую историю, и, может, тогда вы поймете… Когда-то давно семье Валтер служил человек по имени Грэм Хантер. Он был егерем и жил поблизости от нашего замка. Однажды, когда леди Сибилл, моя прапрабабка, каталась на лошади вдоль леса, на нее напала стая волков. Лошадь испугалась и сбросила седока, и быть бы беде, если б не Грэм Хантер. Он отогнал волков и спас леди Сибилл, но сам был тяжело ранен. Граф Валтер в память о его поступке заказал серебряные часы и приказал выгравировать на них надпись – «Долг не будет забыт». К сожалению, Грэм Хантер так и не смог оправиться от ран; он погиб той же зимою. А часы остались в нашей семье как напоминание. Они до вчерашнего дня хранились в старом кабинете Фредерика, моего деда, здесь, в особняке Валтеров. И сейчас я вручаю их вам… Вы второй раз спасаете мою жизнь, мистер Маноле. В первый раз – заслонив от пули собою; теперь – спустившись за мною под землю, – я немного поколебалась, но все же продолжила. – Откровенно говоря, в первые месяцы нашего знакомства я была о вас невысокого мнения. Но позже вы сказали, что каждый человек может ошибиться и главное не то, каким он был, а каким он стал. Не хочу думать о том, кем был авантюрист по имени Лайзо Маноле. Но тот Лайзо Маноле, которого я вижу сейчас – человек, заслуживающий уважения и благодарности.
Я открыла шкатулку и подвинула ее к Лайзо. Конечно, серебряные часы в ней не отличались изяществом, но это была… реликвия. И я надеялась, что Лайзо все поймет и оценит правильно.
Он понял.
– Видно, придется мне нынче от вашего маркиза по углам прятаться, – усмехнулся Лайзо. Но глаза у него были серьезными – зеленые, как малахит, как тинистый пруд, как бутылочное стеклышко на просвет в пасмурную погоду; никакой лукавости, как в зелени альбийских холмов, под которыми живет колдовской народ ши, или коварства зеленой полынной настойки. – Но пусть-ка он у меня эти часы забрать попробует – вместе с шеей рубить придется, верно.
У меня вырвался смешок.
– Часы, мистер Маноле, не носят на шее.
Лайзо напоказ поскреб в затылке, изображая деревенскую непосредственность.
– А это была, как ее… Метафора!
Тут мы рассмеялись уже вдвоем. Потом Лайзо еще раз поблагодарил меня, уже без шуток, и спрятал часы во внутренний карман. Уже собираясь уходить, обернулся на пороге – и неуверенно спросил:
– Леди, я вот еще узнать хотел… Вы тогда насчет шляпки всерьез просили? А то я ее нашел, почистил да дырку от пули заштопал. Так возьмете?
– Конечно, возьму, – ответила я совершенно серьезно. – И повешу на стену. Как трофей. А рядом можно повесить в рамке нож мистера Зелински – тоже памятный предмет. У деда была своя коллекция – чем я хуже?