Стоило закрыть глаза – и перед глазами начинали кружиться медные маски и карнавальные огни.
– …Всё дело в книжке. Рольфу нужен газ.
Дядя Рэйвен дёрнулся, словно порывался шагнуть вперёд, но в последний момент сдержался и остался на месте.
– Поясните.
– Рената… она немного талантливее, чем все считают, – сбивчиво начал Шварц. Темп его речи постепенно ускорялся, и слова превращались в какое-то неразборчивое бормотание, лихорадочный бред. – Она придумала способ… как получать один газ. Отравляющий газ. Не в пробирке! На заводе, да, на заводе… Как получать и хранить, для неё это была интересная задачка. Это случилось в тот вечер, когда я проигрался. Вино было такое крепкое… Кажется, я рассказал кому-то про газ, а потом появился тот шулер, а потом Рольф Чендлер всех нас спас.
– Разумеется, – не удержался от комментария капитан Мерри. – И предложил вам сотрудничество?
– Не сразу, – сник Шварц и сознался тихо: – Потом предложил, да.
Картинка вырисовывалась жутковатая.
Я спокойно дождалась окончания допроса, выслушав все ужасающие подробности того, как опасное химическое вещество планировали превратить в оружие – и вручить на блюдечке алманскому правительству. Причем идею эту подал сам Чендлер, попросив взамен разработать средства для противостояния ядовитому газу. На воображение я никогда не жаловалась, а симптомы отравления Шварц описывал даже слишком хорошо… К концу меня уже слегка мутило и очень хотелось пить, а повсюду мерещились язвы на пораженной газом коже.
– Воды? – тихо спросил Мэтью, наклонившись.
– Пожалуй, – слабо кивнула я. – Нет, лучше крепкого чаю. Горячего.
Он вышел, оставив меня в одиночества. Вскоре допрос был завершён. Шварца увели, а дядя Рэйвен перешел в мою комнату. Он снял морскую фуражку, словно на похоронах, и постоял так недолго, а потом сел рядом со мною на жёсткий диван.
– Теперь вы понимаете, почему я не хотел, чтобы покушение на вас стало достоянием общественности? – устало спросил дядя Рэйвен. Я кивнула. – Слишком много ниточек тянется от одного необдуманного поступка. Поэтому я прошу – сохраните всё в тайне. Ради Аксонии.
– Так вот в чём заключалась ваша «сделка»? Держать Шварца на коротком поводке – в обмен на неразглашение сведений о покушении? Что ж, вы могли бы и не просить об этом, я достаточно впечатлена рассказом, – созналась я нехотя. – Так чего добивается Чендлер? Неужели он рассчитывает… на войну?
– Полагаю, благодаря Уилфилду он получил доступ к некоторым совершенно секретным донесениям, – ответил дядя Рэйвен с деланым равнодушием, и это поведало мне о серьезности положения больше, чем самый подробный рассказ. – Вот и требование об исключении противогазов из набора пехотинца получило своё объяснение… Представьте себе войну, Виржиния. Аксонские солдаты, сражаясь в рядах союзных армий, вновь и вновь гибнут от ужасающего оружия, и тут появляется в сиянье света вечной истины, – дядя позволил себе саркастическую усмешку, – наш общий знакомый. И приносит не только, скажем, усовершенствованную модель противогаза, но и другие средства защиты. Возможно, антидот… Представляете, что это будет означать?
– Усиление влияния.
– Зависит от того, как преподнести спасительные знания. Но я почему-то не сомневаюсь, что с методами преподнесения у Чендлера всё в порядке.
– И тогда происхождение Арлин и наличие… – Голос у меня сел, и я лишь спустя несколько секунд смогла заговорить, уже хрипло, как старуха: – …и наличие детей, наследников дворянской крови, поможет ему получить долгожданный титул. И Небо знает, что ещё…
– Я бы не стал заглядывать так далеко, – вздохнул дядя Рэйвен и вновь надел фуражку. Видеть его без синих очков было немного странновато, и казалось, что я просто увязла в некоем мучительном сне. – Во время допроса Шварц постоянно пытался оправдать Чендлера, вы заметили? Говорил о его исключительных качествах… и о том, как он любит свою хрупкую молодую жену. Знаете, Виржиния, я тут подумал, что если это правда – тем хуже леди Кэмпбелл.
– Тем хуже, – откликнулась я эхом.
Пришёл Мэтью с чаем. От растерянности я обожгла язык, но мне почему-то было совершенно всё равно…
В каюту я вернулась в сопровождении дяди Рэйвена. Он проводил меня только до нужного коридора, извинившись и сославшись на срочные дела. Мэдди с Лиамом сидели на диване и вместе листали географический атлас. Едва открылась дверь, они вскочили одновременно, как игрушки на пружине. Но если мальчик явно мучился любопытством и надеялся на подробный рассказ, то Мадлен выглядела обеспокоенной.
– Что-то мигрень началась, – рассеянно произнесла я, механически расстегивая перчатки. Ряд пуговок казался бесконечным. – Отдохну, пожалуй…
Лиам хотел спросить что-то – или возмутиться, но заглянул мне в глаза и стушевался. Мадлен нахмурилась и притянула его к себе, обнимая за плечи. Я же прошла в спальню и, как была, даже не разуваясь, прилегла на край постели. За стеклом иллюминатора плыл холодный седой туман, и чудилось, что «Мартиника» застыла в безвременье, как монета, вмёрзшая по осени в мутный речной лёд.
Вскоре я действительно задремала, а проснулась только вечером. Ужин по указанию Мэдди доставили прямо в каюту – запечённая рыба, фаршированный картофель, пудинг, на сей раз классический, и ягодное желе. Трапеза проходила едва ли не в полном молчании; Лиам и Мадлен на удивление спокойно отнеслись к просьбе отныне не упоминать о покушении ни при каких обстоятельствах и на объяснениях не настаивали.
– К слову, леди Кэмпбелл не появлялась? – спросила я уже за десертом, вспомнив, что об истинном положении дел знали ещё и Арлин с Мэй, и надо бы их тоже попросить о молчании.
Мэдди покачала головою.
– Её и в обед не видать было, – пробурчал Лиам. – А эта алманка ваша с Хенрихом громко жаловалась, что у ней муж потерялся.
Я про себя удивилась – неужели Карла до сих пор не вернули с допроса? Но потом обратила внимание на первую часть замечания.
– Не было? Может, она отобедала раньше?
– Кто ж её знает, – по-взрослому пожал мальчишка плечами – и жест, естественный для Эллиса, вышел у него комичным. – Погодите, попозже придёт, может, вы же на вечер порисовать уговаривались. Неужто слово нарушит?
Но в тот вечер Арлин так и не появилась. Увиделись мы лишь на следующее утро, во время прогулки по палубе. Людей вокруг было много – кажется, разом все пассажиры поспешили воспользоваться относительным затишьем после нескольких дней ненастья, и вышли на свежий воздух полюбоваться пасмурным, хмурым небом с редкими окошками хрустально-чистой синевы.
Лицо у леди Кэмпбелл было заплаканным, и вместо приветствия она встретила меня надрывным возгласом:
– Он всё-таки до него добрался!
– Что, простите? – переспросила я и осторожно коснулась её руки. – Ну же, успокойтесь, что бы ни случилось, это не стоит ваших слёз, Арлин.
– Чендлер портрет забрал, – скупо объяснила Мэй, комкая в кулаке ткань широкой юбки. – Как этого вашего Уилфилда увидал – в лице переменился. Так свою клятую трость стиснул… Уж думала, сейчас огреет поперек спины.
– Ну что ты, Мэй, ты же не матрос, а женщина, – ободряюще улыбнулась сквозь слёзы Арлин. – Тебя бы он не стал… тростью.
Мне как-то некстати вспомнились синяки на руках у Арлин в нашу первую встречу.
– Тростью, может, и не стал бы, а в сундук уже как-то раз сажал, – мрачно возразила Мэй. – Думала, задохнусь там. Да и то, что портрет он уничтожил – полдела. Так мы утром сегодня поднялись, глядим – а кистей-то и нет. А Чендлер будто бы и ни при чём.
Взгляд Арлин неожиданно стал злым и колким, как декабрьский ветер.
– У меня ещё остались карандаши. И пусть Рольф только попробует их тронуть…
От её голоса, ломкого и нежного, как обычно, у меня вдруг пробежали мурашки по спине. Подумалось, что у каждого человека есть предел. Мы очень терпеливы по природе – можем вынести многие лишения и беды, но у любого в сердце найдётся уголок, который должен оставаться нетронутым, потому что именно на нём и держится всё остальное.
– Даже если не получится загнать Чендлера в ловушку с помощью ваших показаний – отыщется что-нибудь другое, – произнесла я ровно. – Он замахнулся на слишком крупную добычу. Помните ту старую притчу о тщеславном охотнике, что решил отправиться за самым свирепым кабаном в лесу?
Арлин недоуменно сдвинула брови и обернулась к Мэй. Та неуверенно протянула:
– О том самом охотнике, который не верил, что кабан был ростом с мельницу?
– Да, – улыбнулась я. – Он опрометчиво лёг спать в отпечатке от его копыта. К чему это привело, полагаю, напоминать не стоит.
Успокаивая Арлин, я одновременно думала о том, что Чендлер, чем больше его замыслы раскрывались, тем сильнее напоминал одержимого. Власть любой ценой – не вышло через богатство, так получится через титул, через интриги, хоть бы через предательство собственной страны…Было в этом нечто нездоровое, саморазрушительное.
– Что привело его к этому, хотела бы я знать…
– Леди Виржиния?..
– Ах, ничего такого, дорогая Арлин. Просто разговариваю сама с собой – глупая привычка, – отшутилась я. И сделала пометку в памяти – расспросить дядю Рэйвена о Чендлере.
В конце концов, что мне было известно об этом страшном человеке, кроме многочисленных свидетельств его безнравственности, жестокости и властолюбия…
Несколько дней прошли в тишине и спокойствии. Шварц то ли притворялся больным, то действительно всерьёз занемог – и в обществе не показывался. Уроки рисования продолжались благодаря капитану Мерри, в чьих неистощимых запасах нашлись и кисти, и даже акварельные краски, принадлежавшие когда-то «одному доброму другу» и восхитившие до глубины души леди Кэмпбелл.
«Мартиника» мало-помалу приближалась к Серениссиме. Погода налаживалась; туманы теперь появлялись только ранним утром, а дожди и вовсе сошли на нет. Днём палуба, залитая солнечным светом, манила на прогулку. Вечера будили странные романтические желания – вздыхать, стоя у перил; любоваться звёздами, таинственно мерцающими в темном небе; подставлять лицо под ласку тёплого бриза, прикрывая глаза, и слушать плеск волн… Правда, волнующий трепет в груди угасал, стоило вспомнить, что громадный лайнер к самому городу-на-воде не подойдёт, а причалит в бухте. И уже оттуда каждый отправится своей дорогой. Шварцы – в Алманию, ла Крус – в Романию, мы с дядей Рэйвеном и почтенное альбийское семейство – в Серениссиму, а леди Кэмпбелл со своим чудовищным супругом…