– Кто здесь?
Голос со сна у меня был тонкий и невнушительный; я закаменела, вслушиваясь в малейшие звуки, пытаясь разглядеть незнакомца из-под прикрытых ресниц… и испытывая странное чувство дежавю.
– Друг, – со смехом ответила темнота. – Надеюсь, вы не станете вновь угрожать мне револьвером? Это становится дурной традицией.
– У вас тоже есть дурная привычка, – не замедлила откликнуться я. – Бесстыдно врываться в мою спальню. Так что, думаю, мы квиты.
Он снова рассмеялся. Я села, часто моргая, чтобы поскорее согнать сон; очертания комнаты представлялись мне слегка размытыми, но силуэт мужчины в старинном сюртуке и отблеск лунного света на медной маске были видны ясно.
– Тогда я должен принести вам глубочайшие извинения… и откупиться подарком.
– Каким? – переспросила я, невольно кидая взгляд на шкатулку для драгоценностей, где в потайном отделении хранился браслет – медные монетки и колокольчики, подвески и кожаные шнурки.
Такой же, какой был сейчас на руке у моего гостя.
– Позвольте подарить вам ночной карнавал в Серениссиме, – отвесил Крысолов глубокий поклон. Браслет на запястье звякнул.
У меня ёкнуло сердце.
Я очень, очень хотела попасть на первую карнавальную ночь; увидеть факельное шествие, прокатиться в гондоле, может, даже выпить на улице вина с пряностями… Но без дяди Рэйвена – не могла. Прошлая поездка с Крысоловом едва не завершилась трагедией. Да, я сумела спасти Лиама и чудом справилась с Душителем… но погиб невинный человек – возница кэба, ставший свидетелем моего неурочного возвращения.
Имела ли я право рисковать сейчас?
А у Крысолова были свои методы убеждения.
– Решайтесь, леди Метель, – прошептал он, склонившись ко мне так низко, что я даже слышала его дыхание, неровное и поверхностное. – Кто знает, как сложится жизнь? То, что сегодня кажется близким, завтра может быть утрачено навсегда. Пока мы стоим на разных берегах ручья, который зовётся мечтой, но вдруг завтра он превратится в бурный поток, такой, что не протянуть и не сомкнуть рук, не перейти течение вброд? – Он говорил всё более сбивчиво, алманский акцент – о, теперь я научилась распознавать его в совершенстве, благодаря Шварцам! – стал постепенно исчезать, пока не пропал совсем. – Я последовал за вами через море, и последую дальше… так я хочу. Да только ведь у вас путь другой, выше моего. И когда вы захотите, чтоб я исчез… а вы обязательно захотите, так уж мир устроен… Я исчезну. И это скоро случится, уж куда скорее, чем думается… Так зачем сейчас лгать себе? Если вы тоже сердцем тянетесь к карнавалу… если вам пока ещё желанно моё общество… Зачем отказывать себе? Потом наступит другое время – для других желаний. Но эта ночь… она для карнавала.
Последние слова он шептал мне в самое ухо, уже не легко прикасаясь к плечу – но стискивая пальцы едва ли не до синяков. И тонкая преграда медной маски казалась мне несущественной, и тепло дыхания – иллюзорное ли? Настоящее? – обжигало. Я невольно облизнула губы, прислушиваясь к себе. Сердце колотилось, как сумасшедшее.
Да, время бежало быстро и меняло нас неотвратимо. Арлин отбыла из Аксонии молодой женой при ненавистном муже – а прибыла в Серениссиму молодой вдовой… Кто-то на борту «Мартиники» стал убийцей. А Чендлер погиб, погиб глупо и жалко, и, хотя я нисколько о нём не сожалела, неотвратимость и внезапность его смерти меня пугали.
Мне было двадцать лет.
Почти год прошёл со дня знакомства с Эллисом. Так быстро и незаметно… И такими чудовищными и восхитительными событиями он был наполнен! Сейчас, оглядываясь на себя прежнюю, на юную наследницу дома Эверсанов и Валтеров, отчаянно страшащуюся подвести леди Милдред, разориться, показаться управляющим и её прежним друзьям слабохарактерной дурочкой… На себя – холодную, расчётливую, привязанную к прошлому и к дому нерушимыми узами… Нет, глядя на себя прежнюю, я не жалела ни об одной перемене, случившейся со мною за этот год.
Виржиния из прошлой весны даже не захотела бы сбежать на маскарад, потому что видела только работу – бесконечную вереницу дел.
Кто знает, чего будет желать Виржиния из грядущего года… если доживет до ещё одной весны?
– Пойдёмте со мной, Виржиния, – прошептал Крысолов едва слышно. – Хотя бы сегодня. Пожалуйста.
– Да.
Слово сорвалось с моих губ раньше, чем я это осознала. И, право, мне было совсем не жаль.
А Крысолов наконец расслабил пальцы, скользнув долгим тёплым прикосновением вдоль руки, до локтя, и тихо сказал:
– Спасибо.
Побег был торопливым и бестолковым.
Я поспешно выпроводила из комнаты Крысолова и надела самое простое платье – то, которое могла легко застегнуть сама. Меховая накидка от костюма леди Метели пришлась совсем некстати южной ночью, зато плащ от второго моего костюма – какого-то невероятного цвета, сине-зеленого с переливом, точно панцирь у жука-бронзовки – оказался достаточно лёгким. Ботинки от костюма я отыскать так и не сумела, поэтому взяла простые ботиночки серой замши.
На этом трудности не закончились.
Идти через главный вход было нельзя – портье наверняка бы заметил. И Крысолов предложил мне прыгать из окна. Надо сказать, затея не была лишена здравого смысла, потому что второй этаж располагался не так уж высоко. Но меня мучила одна мысль – как потом забираться обратно.
– Не волнуйтесь, – шептал снизу, из сада, Крысолов, протягивая руки. Кажется, он искренне веселился. – Я всё устрою, обещаю.
– Так устройте сейчас, – шипела я, не решаясь прыгнуть с подоконника.
Наконец Крысолов не выдержал и рассмеялся, а мне стало стыдно за свою трусость. Я всё же спрыгнула – прямо к нему в объятия, и, к его чести, он только слегка пошатнулся и отступил назад, но меня не уронил. Мой задравшийся плащ накрыл нас облаком шелестящей ткани.
– Маска, – пробормотала я растерянно, цепляясь за плечи Крысолова, не спешившего меня отпускать. – Я забыла маску. И, кроме того, револьвер, трость…
– … и бухгалтерскую книгу, – совершенно серьезно закончил он. – Ужасная беда. Маска в подарок у меня есть, а за револьвер сойду я сам… как вы полагаете?
– Вполне, – царственно кивнула я. – А теперь не соизволите ли поставить меня на землю?
– Ах, да, – спохватился он. – Как я мог забыть…
Меня поставили, расправили плащ – и увлекли по узкой тропинке вглубь сада, к потайной калитке. Мы оказались на тёмной улице; откуда-то отчётливо веяло морем, в небе перламутрово мерцал млечный путь, а я пыталась на ходу застегнуть перчатки, но мелкие пуговички выворачивались, точно намыленные. Крысолов повёл меня дальше, дальше, дальше – пока не показалась набережная. Там он остановился и отстегнул от пояса полумаску шута, сделанную из папье-маше и раскрашенную золотой и белой краской.
– Я хотел просто подарить вам её на память, но раз уж так вышло… – сбивчиво зашептал он, протягивая подарок. – Наденьте, пожалуйста. Конечно, в темноте лодочник вряд ли вас опознает, да и плату он получил хорошую, но лучше всё же не рисковать вашей репутацией.
У меня вырвался вздох.
– О репутации мне стоило думать раньше, сэр Крысолов, – произнесла я, завязывая ленты от маски, оказавшейся неожиданно лёгкой. – Ведите к лодке – плыть, как я понимаю, далеко?
– Не так уж, – уклончиво ответил он. – Меньше часа.
Однако путь до Серениссимы показался невыносимо долгим.
В лодке было целых два гребца; Крысолов сидел на скамеечке напротив меня, и, чтобы разговаривать, приходилось наклоняться друг к другу. Гребцы со значением переглядывались, но я старалась обращать на них не больше внимания, чем на сырость под ногами. Даже не знаю, от чего защищал меня заслон из великосветского высокомерия – от чужих пересудов или от собственного стыда?
А Крысолов, подавшись вперёд, нашёптывал истории о городе на воде.
– …Серениссима стоит на сваях из лиственницы, выросшей в горах далеко к северу отсюда. Это дерево не боится ни воды, ни холодов, ни жары, и держит город вот уже несколько столетий. Лодки, что скользят по глади каналов, называются гондолами, и управляют ими лишь те, кто состоит в гильдии гондольеров. Гондольеров в Серениссиме ровно семь сотен – не больше, но и не меньше. Если кто-то умирает или отходит от дел, то гильдия принимает в свои ряды нового человека… Есть легенда о Призрачном Гондольере. Говорят, в незапамятные времена он был сыном одного из дожей, но полюбил не кого-то, а саму Прекраснейшую. Однажды он встретил её на маскараде – и, увидев один раз, не смог забыть. Но человеку не место рядом с бессмертным духом. Не вынеся разлуки, юноша отрекся от своей души и стал призраком, скитающимся по волнам. И поговаривают, что если случайно сядешь к нему в гондолу, то уже не вернёшься в мир людей… а ещё говорят, что иногда рядом с ним видят саму Серениссиму.
– Значит, они всё же смогли быть вместе?
Крысолов кончиками пальцев прикоснулся к моей руке и выдохнул:
– Наверно, да… ценой его бессмертной души.
У меня по спине пробежала дрожь.
Когда мы прибыли на причал, Крысолов сперва помог мне подняться, а затем вернулся в лодку и о чём-то договорился с гребцами. Я успела немного прогуляться по пирсу прежде, чем мой спутник вернулся. Город пах странно, но не сказать, чтоб неприятно – морем, солью, сырым деревом, чем-то кисловато-грибным, как почва в лесу… Издалека ветер доносил музыку, смех, запахи дыма и уличной еды. Вода плескалась под сваями, и я чувствовала себя как на корабле – неустойчиво и ненадёжно. Не до конца заживший перелом тянуло дёргающей болью, не слишком сильной, но навязчивой.
– Они будут ждать нас здесь за час до рассвета, – сообщил Крысолов, нагнав меня. – Так что у нас есть ещё три часа. Где хотите побывать в первую очередь? На площади, где танцуют? У храма? Перед дворцом дожей? Я хорошо знаю этот город, а он знает меня; только намекните, где желаете оказаться – и мы доберёмся туда кратчайшим путём.
Я прислушалась к своим ощущениям – и рассмеялась.
– Знаете, пожалуй, больше всего мне сейчас хотелось бы поесть чего-нибудь. Эти переживания и волнения…