– Скоро прибудет детектив Эллис, – рассеянно сообщила я Мадлен, пока мы обе наслаждались крохотными порциями чёрного имбирного кофе перед тем, как окунуться в омут общего зала. Она – отдыхала от утренних забот, я же настраивалась на деловой лад. – Вероятно, через час или около того. Как ты думаешь, стоит попросить миссис Хат сделать жульен? Или рыбного пирога хватит?
– Могу у себя его покормить. Ужин на два дня делала, – предложила Мэдди и вдруг ужасно смутилась. Щёки у неё стали нежно-розовыми, точно она снегом их натёрла. – Нет, не надо. Пусть миссис Хат приготовит жульен, у нас грибов слишком много.
Меня это удивило – и её слова, и то, как быстро она взяла их обратно.
– Но почему же?
Несколько секунд Мэдди жизнерадостно улыбалась, склонив голову к плечу – излюбленный способ свести неприятное положение к шутке и утаить настоящие мысли. Но затем всё же призналась тихо:
– А вдруг не понравится? Ой, Георг идёт, – подхватилась она и шмыгнула в сторону, механически разглаживая юбку, и без того безупречно сидящую.
Мною овладели подозрения. Не может же быть плохой стряпня у ловкой и умной девицы, несколько лет проучившейся у самих Георга Белкрафта и Роуз Хат! Не случилось ли чего-то, когда Эллис отсыпался в кофейне на втором этаже, перед тем как Финола сделала последний ход? В прошлый раз Мэдди тоже не стала присоединяться к беседе, хотя и принесла нам кофе с пирогом. Конечно, после она посокрушалась, что детектив ушёл, не попрощавшись с нею… Но искренне ли? Захотела б – и улучила бы момент, чтоб перемолвиться словечком.
Или я уже надумываю лишнего?
Пожалуй, стоит спросить у Эллиса.
Благо детектив не заставил ждать себя слишком долго. Он явился через полтора часа, аккурат после того как миссис Хат вытащила жульен из печи – просочился с чёрного хода, видимо, одолжив ключ у Лайзо, без спросу повесил пальто сушиться на спинку любимого стула Георга и проник в общий зал.
– Удивительно, как вам удаётся приходить точно к обеду. Вернее, к угощению, – шутливо заметила я, когда мы обменялись приветствиями.
– Особый талант? – смешно вздёрнул брови Эллис, усаживаясь за стол. – Рассказывайте, Виржиния. Неужели вы так быстро сумели проникнуть к Шелли в дом?
– И да, и нет, – ответила я. – Видите ли, мне приснился сон.
Надо отдать детективу должное, он не выказал ни тени сомнения. Только попросил негромко: «Продолжайте». Выслушал меня внимательно, лишь дважды перебил, уточняя детали; в первый раз его заинтересовали потоки разноцветного света вместо головы у хозяйки, а во второй – слова умирающей служанки.
– «Не хотела его брать»… – пробормотал Эллис и задумчиво постучал ложкой по краю тарелки. На звук обернулась одна из гостий кофейни, пожилая светловолосая леди в немодном платье, которая приходила каждый третий понедельник в полдень и долго смаковала единственную чашку горячего шоколада со сливками. – Что бы это значило, интересно. Впрочем, одно могу сказать с уверенностью – сон вас не обманул. Насколько я знаю, сегодня утром к Шелли снова вызвали врача, и он до сих пор не покинул дом. Выяснить, как зовут похожую по описанию служанку – дело получаса, а затем я возьму кого-нибудь из помощников порасторопнее, зайду к Шелли и попрошу предъявить мне её. Мол, кто-то из знакомых давно не видел бедняжку и забил тревогу, а моё дело проверить. Вот и повод, вот и причина… Виржиния, а как вам показалось – это была насильственная смерть? – спросил вдруг Эллис.
Я совершенно растерялась. Полузабытое ощущение от сна-предвиденья нахлынуло, как густая волна темноты – беспомощность, чужое сожаление и боль.
– Не знаю. Одно могу сказать: та смерть была несвоевременной. Внезапной. Никто не ждал ничего подобного. И вызвала её отнюдь не болезнь, – добавила я, вспомнив призрачный запах крови и красноватые отсветы в комнате.
– Убийство или снова несчастный случай, вот в чём вопрос, – вздохнул детектив и покосился на собственную пустую тарелку, затем на мою чашку. – Пожалуй, самое время для кофе, как вы считаете? М-м-м, а какие у вас десерты красивые сегодня, особенно у той дамы рядом с окном, – добавил он мечтательно. – И расскажите, как прошла беседа с дядюшкой. Вы ведь с ним поговорили?
Разумеется, я оценила попытку замять неудобную тему и даже расщедрилась на небольшую отсрочку – попросила Мэдди принести кофе с перцем и солью, а к нему мягкое пресное печенье с розмарином. И лишь когда он пригубил напиток, спросила невинно:
– Так мистера Шелли уже обвиняли в убийстве?
– Сказал же: «Снова несчастный случай», а никакое не… – начал было Эллис, но осёкся. – Вы меня подловили, Виржиния. Я сегодня слишком рассеянный, и это хороший урок мне. Да, в доме Шелли уже умирали. Роджер не сразу стал хозяином, – кривовато улыбнулся он, ясно давая понять, что не хочет продолжать. – Теперь вам, пожалуй, уже и не нужно нарушать запрет доблестного маркиза, дальше я и сам справлюсь. Большое спасибо… Кстати, о непростых отношениях. Повторю вопрос насчёт Клэра: вы поговорили?
– Сэра Клэра Черри, – поправила я по привычке. «Дальше и сам справлюсь» – какое нахальство! Нет, нельзя это так оставлять… – Дядя очень щепетилен в вопросах именования, не забывайте, пожалуйста. Да, мы поговорили, и он к тому же дал мне неплохой совет.
Я коротко изложила его размышления о причинах, побудивших дядю Рейвена столь жестоко обойтись со мною, и затем рассказала о решении, которое мы нашли. Эллис рассмеялся:
– Да уж, только стайки прелестных леди в роли политической оппозиции маркизу и не хватало. Попросите свою приятельницу, герцогиню Дагвортскую, послать увещевательное письмо на розовой бумаге, пропитанной розовой эссенцией с розовым… с розовыми… А розовые чернила бывают, Виржиния?
– Нет, но можно развести красные, – всерьёз задумалась я.
– Лучше не надо, – усмехнулся Эллис. – Слишком похоже на завуалированную угрозу. Что ж, действуйте. Я предупредил старину Хоупсона, кстати. Если на него станут давить «осы», он просто ушлёт меня на месяц-другой в провинцию, якобы в наказание, а потом вернёт. Хоть отдохну немного… Ну, до встречи. Пойду-ка я расшевелю наших ребят и попытаюсь проникнуть в дом к Шелли. Время не ждёт.
Уже на пороге я спохватилась и вспомнила о странном поведении Мэдди, которая, к слову, так и не спустилась, чтобы проводить гостя.
Эллис, против ожиданий, не стал отмалчиваться и отшучиваться. Он посмотрел серьёзно исподлобья и спросил:
– Вы действительно хотите знать?
– Разумеется, – с достоинством кивнула я.
Детектив вздохнул, надвинул кепи на самый лоб и предусмотрительно отступил на ступеньку ниже, под ледяную морось, точно его кто-то собирался преследовать.
– В тот день Мадлен зашла ко мне, когда, как она думала, я спал, – произнёс он негромко. – И поцеловала.
Только гордость многих поколений Валтеров не позволила мне охнуть, вцепиться в дверной косяк, изумлённо округлить глаза или сделать ещё что-то в подобном духе. Но, полагаю, мысли всё равно были написаны на лице, потому что Эллис хмыкнул виновато.
– Вы говорите, «как она думала»…
– А я не спал.
– И что же? – Голос у меня предательски дрогнул.
– Я открыл глаза и посмотрел на неё. Хорошего дня, Виржиния, – добавил он и, соскочив с последней ступени, быстрым шагом направился вниз по улице, на ходу поднимая воротник.
Сказать, что Эллис меня задел – всё равно что назвать легендарный Июльский шторм, сорвавший крышу с Адмиралтейства, лёгким бризом. И вовсе не из-за смелости Мадлен. Видят Небеса, я сама позволяла Лайзо много лишнего, и это несмотря на строгое воспитание в пансионе и обязывающий статус. Она же росла без родителей, скиталась на улице, долго работала в театре, а подмостки – отнюдь не оплот нравственности. У неё сильный характер, а упорства хватит на двоих. Если детектив считает, что взгляда глаза в глаза и минутной неловкости достаточно, чтобы охладить любовный пыл и избавиться от романтических чувств, то его ждёт разочарование…
Нет, глубокий отклик вызывало нечто иное.
Когда-то Эллис обмолвился, что девять – или уже десять? – лет назад он вынужден был отправить свою невесту на виселицу за несколько дней до свадьбы. Прошёл не просто через потерю близкого человека, но через предательство и муки выбора. Даже в то время законы Аксонской Империи были не столь строги, как, к примеру, полвека назад. Если девицу казнили, значит, она совершила нечто из ряда вон выходящее; смертью каралась кровь на руках, а не кража или мошенничество. И детективу пришлось решать, что важнее – любовь или долг.
Чувства Мэдди всё усложняли. Точнее, не сами чувства, а её характер и обстоятельства жизни.
Будь она обычной девушкой, робкой и скромной, то дальше ни к чему не обязывающих взглядов дело бы не зашло. Будь она даже смелой, горячей, но кристально чистой, Эллис мог бы сдаться на милость победительницы и позволить себе стать счастливым. Но Мадлен и предавала, и лгала. Пусть бы и раскаивалась потом, но говорят ведь, что пятна на репутации – единственные, которые не выкипятишь, не отбелишь, слишком уж деликатная материя.
Я решила верить Мэдди, несмотря ни на что, приняла её как подругу.
Детектив же, обычно такой разумный и предусмотрительный, оказался ослеплён собственным прошлым… и, возможно, страхом повторения?
Когда-то давно – в иной жизни, кажется – Абигейл рассказывала мне о проклятии, которое-де обрушилось на замок Дагворт, о фамильном призраке и прочей ерунде в подобном духе. Некоторые люди после череды бед начинали считать таким проклятием уже себя. Если у мужчины погибают от болезни или несчастного случая две супруги, то он крепко задумается перед третьим браком – разумеется, речь идёт о джентльмене, а не о негодяе или бесчувственном чурбане… Уж не возомнил ли Эллис себя «проклятым»? Не потому ли открыл глаза?
И поняла ли Мэдди, что им двигало, или придумала иное, унизительное для неё объяснение?
«Нам нужно поговорить, – решила я. – Но не сейчас, естественно, иначе она снова увильнёт от ответа».