Итак, Паола покинула Бромли – пусть ненадолго, но столь стремительно, что отъезд несколько походил на бегство. А я, сама того не ведая, осталась наедине с катастрофой – точнее, с тремя катастрофами, ибо в отсутствие гувернантки Лиам в первые же дни наглотался невиданной с приютских времён свободы и совершенно отбился от рук, а мальчики Андервуд-Черри подражали ему во всём. Дядя Клэр, так и не позабывший фиалки в спальне, временно устранился от воспитания маленьких разбойников и благородно предоставил мне возможность метаться между кофейней и домом, выслушивая стенания прислуги и пытаясь спасти от надругательств широкие перила, бархатные портьеры – и вазы, привезённые ещё леди Милдред со всех концов света…
Казалось бы, что может грозить перилам? Но оставьте наедине с ними трёх сорванцов, кастрюлю с тягучим коричневым сиропом и две ложки – и результат вас удивит. Именно тогда я и услышала впервые, как робкая Юджиния повышает голос. Мальчиков это также глубоко поразило; впечатлений хватило на три дня, а затем на особняк обрушилось внезапное увлечение театром, и портьеры для голубой гостиной пришлось шить заново.
Потом пришли действительно дурные вести, и шалости были позабыты.
Пятого марта – я запомнила день удивительно отчётливо, точно расписав его в воображаемом дневнике по часам – умерла миссис Хат.
«Старое гнездо» закрыло свои двери почти на неделю, в четвёртый раз с самого основания. Георг был совершенно раздавлен; однако именно он пришёл ко мне вскоре после похорон и твёрдым голосом произнёс:
– Леди Виржиния, вы должны нанять нового повара. Рози… Миссис Хат никогда не хотела, чтобы место, которое она любила больше всего на свете, пришло в упадок.
И, хотя на сердце у меня было тяжело, я заставила себя ответить:
– Леди Абигейл рекомендовала одного марсовийца. Стоит хотя бы побеседовать с ним для начала… Кажется, его зовут Рене Мирей.
До сих пор Георг хорошо держал себя в руках, но всё же по лицу его пробежала тень; ему явственно не нравилась мысль, что на кухне «Старого гнезда» станет хозяйничать незнакомец.
– Мистер Белкрафт, – раздался вдруг мягкий, хрипловатый голос, такой болезненно-знакомый и невероятный сейчас, наяву, что дыхание у меня перехватило. – Не стоит бояться перемен.
Мы обернулись одновременно, однако кофейня была пуста; только плыл по воздуху призрачный аромат вишнёвого табака.
Нанять нового повара, к моему удивлению, оказалось отнюдь не просто.
Рекомендациям леди Абигейл я, безусловно, доверяла, но кое-что настораживало. Этот чрезвычайно обласканный похвалами сильных мира сего джентльмен, Рене Мирей, успел за год сменить четыре места. Всякий раз уходил сам, без ссор и скандалов, однако прежние наниматели не стремились рассказывать о нём – ни хорошее, ни дурное. Миссис Риверленд, вдова текстильного фабриканта Барти Риверленда, которая время от времени посещала «Старое гнездо» исключительно ради встреч со своей давней подругой миссис Скаровски, знала одно семейство, которому успел послужить этот повар. Но и она сумела припомнить немногое, буквально несколько фраз.
– Сэр Гордон поначалу очень хвалил его, – сообщила миссис Риверленд и подслеповато заморгала, как всегда делала, пытаясь ухватить нечто, ускользающее из памяти. – Говорил, что особенно ему удавались десерты, но и основные блюда тоже были весьма хороши, за исключением того, что мистер Мирей имел пристрастие к тимьяну и лаванде.
– О, у всякого повара свои причуды, – заметила я и невольно улыбнулась: недавно Георг как раз изобрёл новый рецепт кофе с лавандой и опробовал его нынче утром.
– Несомненно, – согласилась миссис Риверленд, и лицо её стало вдруг беспомощным. – Но потом сэр Гордон перестал его хвалить. Кажется, он упоминал о неких сложностях с характером…
Я, признаться, насторожилась.
– Горничные жаловались на него?
– Нет-нет! – испуганно взмахнула веером она. – Нет, что вы, такое я точно бы не забыла. Там было нечто иное… сэр Гордон упоминал, что мистер Мирей остёр на язык и… Ах, да! Вспомнила! Он говорил, что у мистера Мирея странные пристрастия.
Вдова Риверленд так многозначительно понизила голос, что в одну минуту все рекомендации леди Абигейл показались не стоящими и рейна. Наверное, дружба с Эллисом испортила меня; я сразу подумала о кровавых убийствах и изощрённых преступлениях, описаниями которых грешат дешёвые газеты.
– Прошу, поясните.
– Ах, нечего пояснять, увы! – огорчённо воскликнула миссис Риверленд и распахнула веер, густо расшитый шёлковыми бражниками и бронзовками. – Я так сожалею, что не сумела ничем помочь вам, леди Виржиния. Но, право, если бы мистер Мирей действительно позволил себе что-то дурное или непристойное, сэр Гордон тотчас бы прогнал его сам. Сэр Гордон – человек пожилой, очень строгих нравов.
Объяснение меня несколько успокоило. В воображении тут же возникла фигура вздорного, придирчивого старика и несколько взбалмошного марсовийца. Быть может, они просто не сошлись характерами? Случается ведь и такое…
В тот же день я попросила мистера Спенсера связаться с Рене Миреем и пригласить его в «Старое гнездо» для беседы. Управляющий выполнил моё поручение быстро и без осечек, как и всегда, но довольным он не выглядел.
– Этот юноша весьма высокого о себе мнения, – проворчал мистер Спенсер, когда я спросила, что он думает о поваре. – И, кажется, он вовсе не хочет работать. Видал я таких людей. Ему бы всё развлекаться да развлекаться. Какими бы талантами его не одарила судьба – ничто не пойдёт на пользу, если он заскучает, а заскучает он рано или поздно даже в пасти у льва. Мой вам совет, леди Виржиния, забудьте про этого гордеца, а уж я вам подыщу достойного кандидата. Может, и не столь умелого, зато чистого сердцем и усердного. А это, поверьте, бывает куда важнее талантов.
Разумеется, я поблагодарила управляющего за совет и мысленно приготовилась к худшему. Но одновременно ощутила необыкновенный азарт. Нельзя сказать, что у меня самой нрав лёгкий, однако до сих пор с любой прислугой, а также с адвокатами, управляющими и парикмахерами я находила общий язык. Рене Мирей же, судя по всему, не сошёлся ни с кем из нанимателей. Задержится ли он в «Старом гнезде»?
«Наверное, нечто подобное чувствуют светские кокетки, когда в высшем обществе разлетается слух о неприступном кавалере», – пронеслось вдруг в голове, и невольно я улыбнулась.
– Не расскажешь, над чем смеёшься? – искоса взглянул Лайзо.
Мы уже подъезжали к особняку; показались за поворотом фонари Спэрроу-плейс, утопающие в непроглядном бромлинском тумане.
– Над собой, пожалуй. Мне всегда казалось забавным, что с некоторых пор леди Вайтберри очаровывает мужчин уже исключительно для коллекции и чувствует себя уязвлённой, если новый в её обществе джентльмен не проявляет достаточно внимания. А выяснилось, что и мне кокетство не чуждо.
– Ах, так, – произнёс он негромко.
Это было очень выразительное «ах, так», уместившее в себе, пожалуй, целый роман в трёх томах с трагической развязкой. Странным образом оно не уязвляло, а льстило. Пожалуй, настоящая жгучая ревность показалась бы мне неприятной – ведь насколько бессердечной надо быть, чтоб наслаждаться мукой возлюбленного? Но такая, игрушечная, изрядно развлекала и его, и меня.
Я отвернулась к окну, скрывая выражение лица.
– О, не стоит волноваться. В отличие от леди Вайтберри, я склоняюсь, скорее, не к флирту, а воспитанию. Или приручению?
– Значит, Рене Мирей, – догадался Лайзо.
Неудивительно – последние два дня и в кофейне, и в особняке о поваре много говорили.
– Ты что-то слышал о нём?
– Достаточно, – усмехнулся он, однако продолжать не стал.
А я и не настаивала, умудрённая опытом. Важные сведения Лайзо таить бы не стал, а вот скрыть забавную подробность, чтобы понаблюдать затем, как другие люди справляются с головоломкой, было вполне в его духе… Что ж, значит, нам всем предстояло нечто интересное.
Но дома все мысли о Рене Мирее вылетели у меня из головы.
Мальчики снова устроили переполох, но на сей раз перешли границы допустимого. Виновником стал, к моему изумлению, рассудительный тихоня Кеннет. Когда для очередного «спектакля» в самодельном театре понадобилось оружие, он выкрал ключ у бедняжки Юджинии, пробрался в мой кабинет и отыскал в ящике стола револьвер. На выстрел и крики сбежалось полдома, дядя Клэр едва чувств не лишился, узрев близнецов, перепачканных в крови, и детскую ногу, торчащую из-за дивана.
И, право слово, я его прекрасно понимаю. Мне самой сделалось дурно, когда он дошёл в рассказе до этого места, а ведь мы с Лиамом к тому времени успели побеседовать. Мальчик отделался простреленной икрой, и кость, по счастью, не была задета. Ходил он с трудом, лицо его то и дело заливала смертельная бледность, но больше, похоже, испугались близнецы, когда увидели, как расползается по ткани алое пятно.
После бесконечных разговоров, разбирательств и треволнений семейный ужин не состоялся: мальчиков отправили в наказание по комнатам, а у меня, откровенно признаться, пропал аппетит. Но и в сон пока не клонило, потому мы с Клэром закрылись в библиотеке: я взяла чашку кофе с ореховым ликёром, а что плескалось в бокале у дяди – знать не желаю; но судя по тому, как быстро порозовели его скулы, даже иной моряк посчитал бы напиток непристойно крепким.
– Немыслимо, – вздохнула я. – Перила и лестницу в сиропе ещё можно пережить, да простят меня горничные. Но выкрасть револьвер… Всё могло закончиться очень печально.
– Вы считаете, драгоценная племянница, что дело закончено? – едко поинтересовался Клэр и сделал крошечный глоток. – Святая наивность! Мальчиков в благословенном возрасте от пяти до пятнадцати не учат ни ошибки, ни наказания. Оставить без сладкого – угроза разве что для ребёнка четырёх лет или для взрослого мужчины. Первую планку они уже переросли, а до второй, увы, пока не дотянулись.
– И что вы предлагаете? Заточить их до совершеннолетия в Королевской башне, то есть, прошу прощения, в собственных спальнях?