– Говорят, что, будучи запертой в бочке, она смогла поменяться местами с одной алманской княгиней, пока та сидела в запертой карете. А ключ оставался у князя, – добавила леди Клампси, с превосходством посматривая на явно менее осведомлённого сэра Хоффа.
После этого, разумеется, никто не сумел остаться в стороне. К концу вечера я, кажется, узнала о Фее Ночи и о других артистах труппы больше, чем о собственном дяде. И одновременно – потеряла последнюю надежду раздобыть билеты.
Размышления в дороге и за ужином не дали ровным счётом ничего.
Купить билеты всего за неделю? Невозможно, даже в пять раз дороже, чем они стоили. Обратиться к маркизу Рокпорту за помощью? Он, вероятно, сумел бы что-нибудь сделать, но не хотелось бы злоупотреблять его желанием завоевать моё расположение после нашей ссоры. Я всегда испытывала презрение к кокеткам, которые пользуются чувством вины у близкого человека – и теперь поступить так же? Ни за что.
«Может, попросить Лайзо?» – пронеслась под конец отчаянная мысль.
Но аккурат в тот миг, когда я протянула руку к колокольчику, чтобы вызывать Юджинию и через неё пригласить Лайзо в кабинет, дверь без стука распахнул дядя Клэр, взъерошенный, с тем азартным блеском в глазах, который наводил ужас в той же мере, что и вдохновлял.
– Вот! – и на мой стол легла пачка из семи аккуратных белых картонок, позолоченных по краям. – И не спорьте, дорогая племянница. Подобает это вашему положению или нет, но мы идём в цирк!
На некоторое время я лишилась дара речи. А затем сумела произнести только:
– Дядя… но как?
Клэр выглядел изрядно польщённым такой реакцией. Он слегка откинул голову назад – так кронпринцы позируют для парадных портретов в честь совершеннолетия – и улыбнулся:
– Скажем так, у меня есть свои способы, дорогая племянница. И широкий, гм, круг знакомств, в котором каждый пятый будет искренне рад отдать долг чести в столь необременительной форме. И не извольте волноваться, ничего противозаконного или аморального я не сделал.
Я прислушалась к собственному сердцу и сочла за благоразумие не углубляться в расспросы. Хотя угрозы маркиза Рокпорта и вынудили Клэра избавиться от наследия тёмного прошлого, «покерного клуба», некоторые связи наверняка остались: ведь даже когда человек сознательно выпускает из рук власть, он остаётся запачкан ею – так песок налипает на мокрые ладони.
– Семь билетов… Неужели ложа?
– Только балкон, – с деланным сожалением вздохнул Клэр. – Для выступления вновь открывают амфитеатр Эшли, эту двухсотлетнюю развалину. Его ремонтируют уже полгода. Надеюсь, перекрытия не обрушатся от аплодисментов. Вы уже придумали, кого пригласите?
Вопрос застал меня врасплох.
– Пригласить? Ах, да. Действительно, семь билетов, а нас только шестеро: мальчики, я сама и вы, дядя, вероятно, с камердинером. Что думаете о мисс Рич?
– Компаньонка вам не помешает, хотя я предпочёл бы общество миссис Мариани, – ответил дядя, немного помедлив. – Но в одном вы ошиблись. Джул не идёт.
– Почему же, он ведь всюду сопровождает вас, даже в театре? – спросила я и тут же поправилась: – Разумеется, это простое любопытство, я не настаиваю на ответе.
Выражение лица у Клэра стало невероятно сложным: казалось, что сочувствие, опаска и глубокая симпатия борются между собою, и ни одно чувство не может взять верх.
– Джул, к сожалению, состоит в особенных отношениях с цирковыми традициями, и с моей стороны было бы довольно жестоко заставлять его наблюдать за представлением.
– Вам виднее, – заметила я покорно и задумалась. Пригласить леди Абигейл? Она отбыла из Бромли. Глэдис подобные увеселительные мероприятия посещает вместе с супругом, а Эмбер и вовсе не до того… – Может быть, стоит позвать детектива Эллиса?
– Как вашего друга? Полно, пойдут сплетни, – отмахнулся Клэр, но, судя по блеску глаз, мысль ему понравилась.
Есть два вида возражений: непреклонное «нет» и кокетливое «нет – и попробуй-ка убеди меня». Вероятно, дядина реплика относилась, скорее, ко второй категории.
– О, после стольких лет сплетни пойдут, скорее, если мы перестанем время от времени встречаться за чашкой кофе. К тому же с нами будет Мадлен.
– А причём здесь мисс… – Клэр запнулся. А потом рассмеялся: – Ах, значит, вот как. Никогда не мечтал о славе волшебника, соединяющего сердца, но сейчас ваша идея кажется мне забавной.
Билет я отослала Эллису тем же вечером с сопроводительной запиской, а вскоре получила ответ: детектив сердечно благодарил меня за приглашение и извинялся, что редко заходит в последние дни: слишком много-де работы, буквально некогда спать. Однако на представлении он клятвенно пообещал быть – думаю, большую роль сыграло ненавязчивое упоминание о том, что Мадлен очень ждёт циркового представления. Ведь кто из влюблённых устоит перед возможностью увидеть предмет своего обожания с радостной улыбкой на устах?
В «Старом гнезде» известие о том, что мне достались сразу семь билетов, произвело фурор. Миссис Скаровски закатывала глаза, ахала, а под конец даже сочинила сонет «О дарах Удачи», который начинался так: «Кто коронован был Удачею Царицей, тот семикратно обретёт добро». Луи ла Рон, который только что явился и толком не разобрался в ситуации, тут же откликнулся пародией: «Кто был покусан охромевшею ослицей, тот должен опасаться и коров». Когда он понял, что случайно уколол меня, то страшно смутился, поэтесса не упустила случая всадить ему метафорическую шпильку остроумия промеж глаз, и разгорелась нешуточная битва. Гости поддерживали то одну, то другую сторону, кто-то подзуживал спорщиков, кто-то делал ставки – словом, все прекрасно проводили время.
Примерно в половине второго Мадлен подошла ко мне и шепнула:
– Там пришёл один джентльмен, с чёрного хода… Сказал, что ему не назначено, но что вы его обязательно примете.
Я нахмурилась, мысленно перелистывая своё расписание:
– И как же его зовут?
– Он не представился. Совсем. – На лице Мэдди читалось неодобрение, а речь её стала отрывистой и твёрдой – в минуты волнения побеждённый было недуг напоминал о себе. – Но он хотел пройти на кухню. Говорит с акцентом, но бегло.
– Наверное, это повар-марсовиец, Рене Мирей, – догадалась я. – Проводи его в комнату для отдыха и скажи, чтобы он подождал.
Мэдди кивнула понятливо – и юркнула в коридор между залом и кухней.
Разумеется, меня мучило ужасное любопытство – не терпелось взглянуть побыстрее на особу, о которой мы в последние дни столько говорили. Однако я не подала виду. Если Мирей явился раньше назначенного срока, это говорило, во-первых, о том, что он действительно необычайно нахален, а во-вторых – очень заинтересован в этой работе, даже если вслух и утверждает обратное. Не помешает сбить с него спесь, тем более что полчаса ожидания вполне вписываются в рамки дозволенного этикетом.
Но на столько Мирея не хватило.
– Леди Виржиния, он спрашивает, когда вы подойдёте, – склонилась ко мне Мэдди через четверть часа.
– Ты принесла ему кофе?
– Да, новый. С лавандой и тимьяном
– Как он к нему отнёсся?
– Сделал глоток, скривился, но когда я вышла за порог – выпил всё до капли.
– А пирожные?
– Рисовые, с начинкой из красной пасты.
– Которые прислали на пробу из кондитерской господина Яманаки? – обрадовалась я догадливости Мадлен. – Очень хорошо, потому что в зал я их подавать не решилась, а назавтра они испортятся. И что сделал гость?
– Он сказал: «О, Никкон!». А теперь разломал пирожное вилкой и разглядывает. Как Лиам – раздавленных жуков.
– Значит, с неподдельным интересом, – усмехнулась я. – Что ж, думаю, он довольно подождал. Забавно будет, если я ошиблась в предположениях, и это не Мирей… Побудь-ка пока в зале, а я побеседую с гостем.
В «Старом гнезде» никто и не заметил моего исчезновения, благо состязание между Луи ла Роном и поэтессой зашло на новый круг, и как раз сейчас звучала пародия на пародию, высмеивающую оригинал, содержание которого все уже давно позабыли. Кажется, всё свели к безжалостному обличению премьер-министра. Как обычно, впрочем, ведь любые памфлеты рано или поздно скатываются к политике, таково неоспоримое свойство мира: низкое – к низкому, бесчестное – к бесчестному, а смешное – к смешному.
…а скука тянется к скуке, и потому ширится, ширится, обращаясь в жаждущую бездну, которую невозможно утолить – как, например, у Рене Мирея.
Пятнадцать минут ожидания измучили его сильнее, чем графа Сен-Берга – многолетнее заключение в башне по ложному обвинению.
– Добрый день. Чем обязана вашему визиту, мистер?.. – произнесла я, переступая порог маленькой тёмной комнатки для отдыха, затесавшейся между кухней и чёрным ходом.
– Мистер Мирей! – подскочил он с кресла, хватая в охапку пальто, белое, как платье невесты, и цилиндр цвета мха.
Мой новый повар был модником.
Полосатые зелёно-коричневые брюки и рубашка из той же ткани, удлинённый тёмный жилет, широкий воротничок, притиснутый к шее то ли шёлковым платком, то ли небрежно повязанным галстуком – всё это выглядело пёстро, напыщенно, почти безвкусно, если бы сам Мирей не подобал своему наряду. Долговязый, рыжий, с ярко-голубыми глазами, он походил скорее на альбийца, чем на марсовийца; брови были вздёрнуты «уголком» и словно бы жили собственной жизнью – двигались, изгибались, смешно и пугающе одновременно. И разве что горбатый длинный нос, подходящий, скорее, мрачному поэту, несколько утяжелял его лицо и уравновешивал комично-живые черты.
Всё это я отметила, бросив один-единственный взор на визитёра, а затем, более не глядя на него, села в кресло и принялась обмахиваться веером. Без всякого кокетства – в комнате и правда царила духота.
– Я прождал вас целую вечность! – не выдержал Рене Мирей и, бросив пальто на подлокотник, рухнул в кресло напротив меня. Заложил ногу за ногу, поёрзал, затем сел ровно, потом скрестил щиколотки – всё за какие-то мгновения. – Вы, вероятно, не слишком заинтересованы в том, чтобы нанять лучшего повара в городе. Если не в стране!