словно: кровь зальёт арену и первые ряды, но до балкона не поднимется.
И револьвер. Мне определённо следует взять с собой револьвер. Сэр Клэр Черри, язвительный и блистательный, разумеется, изволил шутить, когда советовал мне это, но в каждой шутке есть доля правды, а иногда даже и не доля. И с нами ведь будет Эллис – а уж он-то загодя заметит любую беду!
Немного успокоив себя таким образом, к вечеру я готова была разобраться и со второй частью сна. Однако мне требовался совет знающего человека… другого колдуна.
– Мистер Маноле, зайдите перед ужином ко мне в кабинет, – приказала я в присутствии мистера Чемберса и дяди Клэра вечером. Возможно, беседа затянется; в таком случае лучше нам не таиться и иметь официальный повод для разговора. – Нужно обсудить кое-что касательно расписания на завтра.
– Слушаюсь, миледи, – ответил Лайзо ровным голосом, но глаза у него сделались встревоженные.
Когда мы оказались наедине и удостоверились, что нас никто не подслушивает, он вдруг обнял меня. И прежде, чем я успела возмутиться – или растаять – тихо спросил:
– Что с тобой творится, Виржиния?
– Ничего особенного, – вздохнула я и сделала попытку освободиться, нежеланную, а потому не слишком успешную.
В конце концов, нет ничего предосудительного в таких объятьях. У меня толстая шаль поверх домашнего платья, и он даже не касается обнажённой кожи, только его руки, такие тяжёлые и тёплые, лежат у меня на плечах, и…
…и сердце бьётся, как сумасшедшее.
– Этой ночью я внезапно почувствовал, что порвался ловец снов, – прошептал он и слегка отстранился, чтобы видеть мои глаза. – Стоял под дверью, как дурак, и ждал, не пора ли тебя спасать. Но ты перешагнула через моё колдовство и пошла дальше, да и потом ничего не сказала мне. Но весь день была сама не своя. Завтра представление, но с таким лицом не к развлечению – к драке готовятся.
Я глубоко вздохнула и нашла в себе силы выскользнуть из кольца его рук. Если хочу продолжать этот разговор, надо достать восковые цветы, а они в ящике стола.
– Мне приснился сон о цирке, – призналась я, занимая место за столом, и указала Лайзо на стул напротив – механически, по привычке. И сама улыбнулась: – И правда, присядь, здесь больше света от лампы. Сон был дурной, и я боюсь, что во время выступления что-то произойдёт. Для себя я угрозы, впрочем, не чувствовала, и надеюсь, что дело обойдётся…
, Но мне хотелось поговорить о другом сне.
– Я побуду рядом в амфитеатре Эшли, когда начнётся представление, – пообещал Лайзо, сощурившись. – Хотя вам лучше бы и вовсе не ходить, но тебе решать. Что за другой сон?
Я поколебалась, сама не зная отчего, но всё же открыла ящик стола и достала восковые цветы, завёрнутые в тряпицу.
– Мне снилась Абени, служанка мёртвого колдуна. И, уверена, действовала она без его ведома. Абени передала мне три цветка, украшавших её шляпку, и сказала, что это поможет найти её в городе.
Лайзо осторожно коснулся искусственных лепестков.
– Без его ведома… Любопытно. И прямо сказать, где её искать, Абени не смогла – видно, колдун запечатал ей уста, да так, что и во сне не отомкнуть. Следов никаких нет – значит, это сделано человеком, Виржиния, притом самым обычным, – добавил он, указывая на цветы. – Больше ничего не узнать, вещь-то чистая, я по ней разве что тебя и отыщу теперь. И работа весьма тонкая, такая шляпка дорого стоить будет. Тебе не меня просить о помощи надо, а своих подруг, особенно тех, которые частенько к модисткам наведываются. Так, сдаётся мне, и быстрее выйдет, и вернее, чем с колдовством.
В коридоре скрипнула половица; то была всего лишь Юджиния, которая пришла сообщить, что ужин подан. Но я знала, что если задержаться, то дядя, который бдительней иной дуэньи, заподозрит неладное и примчится нас проверять – он, похоже, до сих пор не простил Лайзо фиалок.
Оставшись в одиночестве, я поймала себя на том, что прижимаю ладони к пылающим щекам.
Таиться в собственном доме, скрывать чувства, в которых нет ничего дурного, стыдиться своей любви – и возводить стены там, где бы стоило навести мосты… Леди Милдред надо мной посмеялась бы, наверное; полвека назад казалось, что вот она, предпоследняя или даже последняя препона, за которой иной мир, свободный и счастливый. Но каждому времени – свои испытания. Моему отцу приходилось тяжелее: после мнимой раскрепощённости наступила чопорная, зашоренная эпоха, когда жениться на девушке из бедного, да к тому же ещё и не слишком знатного семейства было равносильно бунту.
Сейчас же вся наша жизнь, сама её основа сделалась неустойчивой. Чтобы взлететь в бескрайнее небо, надо не только разбить клетку, но и от чего-то оттолкнуться. И обломки для этого, право, плохо подходят… Иными словами, если я хочу быть с Лайзо вместе, он должен не получить новую жизнь в подарок, а добиться её. Если графиня Эверсан-Валтер разорвёт давнюю помолвку и решится на мезальянс, это, без сомнений, станет грандиозным скандалом, но лет через десять «ошибку» простят и забудут.
Но только графине – то есть мне.
А Лайзо в глазах моего окружения так и останется выскочкой, человеком, покусившимся на то, на что он не имел прав. Я верю в его сильную душу, в светлое чувство… но хватит ли их на многие годы косых взглядов, гадких пересудов, шепотков и смешков? Сколь долго даже самый благородный мужчина, даже колдун, которому нет дела до глупых светских клуш, сможет любить причину своего унижения?
Вот потому ему нужно стать равным – не только в моих глазах, но и в чужих.
– Ты сможешь, – прошептала я тихо, смыкая ресницы. В коридоре вновь послышался всё приближающийся перестук каблучков – видно, Юджи во второй раз отправили за мною. – Ты сможешь, и я это знаю без всяких вещих снов.
День двадцать второго марта выдался ясный и тёплый – пожалуй, самый приятный за целый месяц. Лиама с самого утра было не угомонить: он с гиканьем носился по лестницам, приводя в ужас прислугу, и, пожалуй, если б не вмешательство сэра Клэра Черри в самом строгом и угрожающем модусе, то до вечера бы особняк не простоял. Мне, впрочем, тоже не сиделось на месте.
До обеда – в кофейне, затем к швее, лично забрать новое платье, потом примерка, ответы на самые срочные письма, лёгкая трапеза – и вот уже пора одеваться и выезжать. В путь мы отправились на двух автомобилях: я с Мадлен – в «Железной Минни» с Лайзо за рулём, а Клэр с мальчишками, одетыми в почти что одинаковые коричневые костюмчики – в наёмном кэбе.
Крошечный, вышитый шёлком ридикюль оттягивал руку приятной, успокаивающей тяжестью – револьвер всё-таки перекочевал туда из ящика стола.
– Ой, смотрите, леди Виржиния! – тихонько окликнула меня Мэдди, когда автомобиль только-только отъехал от особняка. – Что это с ним?
– С кем? – рефлекторно переспросила я – и тут увидела у стены высокого человека, скромно одетого, неприметного, если б не красно-рыжие волосы, чересчур яркие даже для альбийца.
Джул, камердинер дяди Клэра, стоял, привалившись спиною к холодным камням и тяжело дышал. Солнце ласкало его запрокинутое вверх лицо, бледное, без кровинки. Ему дурно? Неужели ранен?
– Мистер Маноле… – начала было я, но Лайзо качнул головой, сворачивая на соседнюю улицу.
– Не стоит, миледи. Он бы вряд ли хотел, чтоб его таким видели – в минуту слабости.
Я оглянулась вновь; Джул исчез, точно в воздухе растворился. Зато позади показался наконец кэб с Клэром и мальчиками. Тень от набежавшего облака укрыла город, и сразу точно сделалось холоднее; ветер огладил голые ветви рябин и вязов, взметнул сор на обочине и забился в проулок.
– И давно неладное стряслось с мистером… – Я запнулась, осознав, что до сих пор не знаю, фамилия или имя это короткое слово – «Джул». – С дядиным слугой?
Лайзо пожал плечами.
– С месяц или два. Отлучается иногда, возвращается сам не свой. Но сэр Клэр Черри о его отлучках знает. Иногда, – он позволил себе усмешку, – даже сам его потом вашим коньяком отпаивает.
Я представила себе эту картину – и прикусила губу, чтоб не рассмеяться. Вот кто бы думал, что дядюшке свойственна трогательная заботливость о слугах!
– Что ж, значит, нам волноваться не о чем, – подытожила я после паузы. – А что до коньяка – оно и к лучшему. Хоть место освободится для самодельных ликёров баронессы Пауэл, которые она уже год грозится мне выслать с оказией.
– Если какие бутылки в подвале лишние, их можно мистеру Мирею отдать, – рассудила Мэдди разумно и отчего-то покраснела. – В его рецептах чего только нет.
– И правда, – улыбнулась я, вспомнив его последний эксперимент – песочную «раковину» с мёдом и цукатами, вымоченными в горькой полынной настойке.
Разумеется, странное поведение дядиного камердинера тут же вылетело у меня из головы; до самого прибытия мы обсуждали исключительно десерты – и нового повара. Чрезвычайно занимательная тема оказалась, право!
Вновь отстроенный амфитеатр Эшли располагался на восточной стороне бромлинского блюдца, в Ист-Хилл, за ипподромом и пустырями Дэйзи-Раунд, на изрядном отдалении от оживлённых улиц. К нему протянулось две дороги: одна по краю города, частью ведущая через предместья, а другая от центра, дважды пересекающая извилистый Эйвон. По ней мы и ехали; сегодня движение было бойким – и неудивительно, ведь те, кому не хватило билетов, хотели так или иначе прикоснуться к событию, весть о котором раструбили все газеты. Не посмотреть само представление, так взглянуть на амфитеатр и прогуляться вокруг. А потом – хвастаться перед знакомыми, обсуждая бесконечно, кого заметили у входа, кто и как был одет, на чём и с кем прибыл, уходил довольным или разочарованным…
Насколько помню, именно такие разговоры о том, что толком никто и не видел, и назывались «культурной жизнью», да сохранят от неё Небеса.
Само здание выглядело издали грандиозно, особенно на фоне запущенных садов пригорода. Афиши, растяжки – и стилизованный под старину фасад, чудное сочетание, на мой вкус. Близ амфитеатра слонялось порядочно народу: и зеваки, и журналисты, и торговцы с лотками… Прямо перед входом собралась публика посолиднее; экипажи и автомобили всё прибывали и прибывали.