От неожиданности я слишком резко раскрыла веер и едва не опрокинула собственную чашку – вот конфуз бы вышел. Но то, о чём рассказал Эллис…
– Получается, что кто-то прикидывался герцогом и приходил злить медведицу? А что говорит сам мистер Конделло, как он описывает покойного?
Детектив подался вперёд, локтями налегая на стол. Улыбка у него сделалась зловещей.
– А вот здесь начинается самое любопытное. Барнаба Конделло никого не может уже описать, потому что не далее чем четыре часа назад его самого нашли на задворках за амфитеатром Эшли. А нож под лопаткой затыкает болтливые рты куда надёжнее, чем любые деньги…
Честно признаться, первым – и недостойным – порывом было тотчас же поехать в особняк и извлечь из сейфа два запечатанных конверта с предсказаниями Луи ла Рона и миссис Скаровски. Вторым, столь же постыдным – зажать уши, чтобы не услышать больше ничего ужасного. Отчётливо вспомнился сон, залитая кровью арена…
Закралась устрашающая мысль: неужели и это убийство не последнее?
– Вы не думаете, что это только начало? – спросила я вслух, тоже невольно понижая голос. Так, словно боялась, что беда услышит – и заглянет ко мне в дом. – Ходят слухи о проклятии…
– И я даже знаю, кто их распускает, – едко откликнулся Эллис. – Леди из общества достопочтенных куриц… Или курицы из общества почтенных леди? Словом, крикливые птички, которые в последние годы всю столицу замусорили своими лозунгами. Впервые речь о проклятии зашла в выпуске «Бромлинских сплетен» месяца три назад, в авторской колонке Сибиллы Аксонской, это псевдоним мистера Пека, щелкопера, который по чьему только заказу не строчит статейки. Поспрашивайте-ка о нём у вашего приятеля ла Рона, только заранее приготовьтесь к ушату помоев, который, без сомнений, заслуженно прольётся на голову Пека.
У меня вырвался вздох. Было нечто лицемерное в том, чтобы отстаивать женские права руками нечистоплотного журналиста-мужчины. Не зря миссис Скаровски возмущалась, когда движение её обожаемых ширманок сравнивали с «Благодетельными леди».
– Про покойного герцога, к слову, говорили, что он когда-то повздорил с этими пресловутыми леди, – припомнила я. – Да и у амфитеатра Эшли, кажется, они тоже повстречались и обменялись любезностями…
– Ну-ка, ну-ка, – оживился Эллис. – Расскажите. Лишнее свидетельство из первых уст мне не помешает, тем более что вы, Виржиния, умеете подмечать детали. Нейт, разумеется, тоже, но бедняга тогда был вторые сутки на ногах, а потому толку от него мало.
В который раз уже за последнее время я подробно изложила события того злополучного вечера. Нелепые плакаты «Общества благодетельных леди», появление герцога с супругой, язвительные дядюшкины ремарки, наконец, безобразное происшествие на ступенях… Детектив выслушал внимательно, а потом рассмеялся:
– Ну, конечно, вот и последняя деталь головоломки! Вы говорите, герцог отряхивался после того, как на него налетела монахиня? Готов поспорить, что его окатили какой-нибудь вонючей микстурой, и наверняка так же благоухал и лжегерцог. Мало похожей шубы и яркого жилета, чтоб зверюга взбесилась – глаза у медведей слабые, а вот нюх острый, лучше даже, чем у гончих собак. А злопамятность вообще выше всяких похвал: мне тут рассказывали историю о том, как медведь спустя три года преследовал охотника, то ли лапу ему раздробившего, то ли медвежат пострелявшего. Я догадывался, что медведицу натравили на герцога с помощью запаха, но не мог понять, когда и чем его облили… Стоит побеседовать с «Благодетельными леди». Впрочем, готов поспорить, что и монахиня фальшивая, и у амфитеатра её видели в первый и последний раз.
Я с ним согласилась. Теперь, по прошествии времени, мне самой казалось странным, что кто-то из лона церкви счёл возможным присоединиться к экстравагантному шествию с плакатами, лозунгами и выкриками. А уж отвратительный скандал на ступенях… С другой стороны, монашеский наряд позволял укутаться с головы до ног: скрыть фигуру, цвет волос, даже часть лица, если надвинуть платок пониже. Свидетели же в первую очередь станут описывать приметный костюм, а не черты злоумышленника.
И ещё кое-что не давало мне покоя.
– Как вы полагаете, смерти герцога Хэмпширского и мистера Конделло – дело рук одного человека? – спросила я, преодолев сомнения. Эллис поощряюще кивнул. – Да, разумеется, глупо было бы думать, что там два убийцы… Но ведь тогда получается, что у преступника уж слишком длинные руки. Он раскидывается направо и налево деньгами, которые даже на мой взгляд велики; он знает и повадки зверей, и привычки покойного герцога; он обладает талантом к лицедейству; он легко сумел войти в доверие к «Благодетельным леди»; наконец, смог пробраться в цирк и избавиться от главного свидетеля. А ведь романец-дрессировщик наверняка заподозрил неладное, не зря он сразу же скрылся с арены и не показывался, хотя его искали…
Эллис откинулся на спинку стула, большими пальцами машинально зацепляя подтяжки; взгляд его потемнел.
– Ваша правда, Виржиния, – подтвердил детектив мрачно. – Мне самому мерещатся сдвоенные следы…В принципе, всё прекрасно укладывается в политическую линию. Профессиональный убийца, нанятый людьми со связями, а значит, и с деньгами – вот вам и навыки, вот и средства. Заинтересованные лица… Да кто угодно! Скажем, алманские шпионы подсуетились или аксонская провоенная клика избавилась от могущественной фигуры в стане противника. Но, скажите на милость, зачем тогда медведя натравливать? Да я вам сотню способов попроще назову, причём куда более естественных. Есть яды, которые не оставляют следа. Автомобили часто ломаются, лошади скидывают седоков, в конце концов, бывает, что и черепица с крыши падает! А здесь – такая сложная схема…
– Чем сложнее действо, тем больше вероятность, что что-то пойдёт не так, – кивнула я. – Сэр Клэр Черри рассказывал однажды об одной нелепой партии, сыгранной пятью колодами сразу… Или я неправильно поняла вас?
Эллис ответил не сразу.
– Здесь два аспекта. Насчёт первого – вы правы. Убийство слишком сложное. А второй… – Он помолчал. – Виржиния, у вас ведь есть фабрика? – Я кивнула. – Хорошо, значит, процесс производства вы представляете… Ваша «Железная Минни» собрана на конвейере. Хорошая машина – и она точно такая же, как у какого-нибудь мистера Смита в Колони. Или мсье Ревю в Марсовии. Понимаете, к чему я клоню?
– Не совсем, – призналась я. Потом задумалась. – Погодите… Они одинаковые, поскольку их собирают на конвейере из одних и тех же деталей. Но прикажите трём мастерам-самоучкам сделать свои машины – и сходство будет лишь приблизительным. Так?
– Так, – улыбнулся Эллис. – Профессиональные убийства… По сути дела, это тот же конвейер. Детали разнятся в зависимости от цели – от «модели». Должна ли смерть быть тихой – или взбудоражить всю столицу, погибает ли жертва в одиночестве – или её топят в море чужой крови… Бывает по-разному. Но на мой вкус профессиональные убийства отличаются этакой… ну, скажем, чёткостью. Приёмы отработаны, навыки отточены. А здесь… здесь я чувствую вдохновенный полёт фантазии, вижу язык знаков, понятный лишь убийце. Помните Душителя с лиловой лентой?
Я содрогнулась и подавила желание тотчас же вскочить и отправиться к Лиаму и убедиться, что он в порядке.
– Как забыть такой кошмар!
Эллис дважды кивнул сосредоточенно, словно в такт собственным мыслям.
– Вот и тут похожий душок… Есть ощущение, что для убийцы место было даже важнее жертвы. Однако цирк – сообщество крайне замкнутое. Чужаков туда не пускают. А преступник не только растравил медведицу, но и, очевидно, повредил решётку аккурат напротив того места, которое выкупил герцог. Да и от Барнабы Конделло избавился средь бела дня, ловко подставив самих же циркачей. Я упоминал о том, что его убили метательным ножом?
– Кажется, да, – откликнулась я рассеянно. И вспомнила, как с ножом обращался Лайзо – образ нарисовался зловещий. – Значит, убийца мистически силён и ловок? И как можно не заметить такого атлета?
Эллис моргнул – и рассмеялся.
– Святая наивность! Готов спорить, что вы про младшего отпрыска Маноле подумали, – и он подмигнул мне. – Нет, Лайзо берёт меткостью, даже ему не под силу убить человека со спины, ударом под лопатку. Спереди, в глаз или в шею – другое дело… Нет, я хотел сказать, что убийца очень хитёр. Вы сегодня назвали меня призраком, но это он, подобно бестелесному духу, прошёл среди циркачей, никем не замеченный, и украл один нож у метателей, брата и сестры Томпкинсов. Затем приблизился к Барнабе Конделло, не возбудив у него никаких подозрений, бесстрастно воткнул бедняге нож под лопатку – и, наконец, ретировался. Маловероятно, слишком маловероятно! – раздражённо повысил голос детектив. – Для чужака – и вовсе невозможно. Выходит, что убийца или его сообщник – один из циркачей. Но мисс Ишервуд поручилась за каждого из своих товарищей. Да и деньги… Что-то не сходится.
– Вы, кажется, доверяете мисс Ишервуд, – заметила я.
Получилось несколько ревниво, и от внимания Эллиса это, разумеется, не ускользнуло.
– Не то чтобы всецело, – улыбнулся он. – С моей профессией верить кому-то – непозволительная роскошь. Разве что Лайзо, ну, и ещё одному удивительному человеку… Но дело в том, что как раз тогда, когда убили Конделло, я имел беседу с мисс Ишервуд в Управлении спокойствия. Она, разумеется, может быть в сговоре с убийцей… но не многовато ли тогда у него сообщников?
– Может, вся труппа? – предположила я наобум.
Эллис, надо отдать ему должное, не стал насмехаться надо мною или кричать «Абсурд!», как делали сыщики из романов Игнасиуса Монро. Он нехорошо сощурился и пообещал подумать. А когда прощался, попросил напоследок:
– К мисс Ишервуд присмотритесь. Я ей намекнул, что-де лишь ваше заступничество и свидетельство спасло её лично и других циркачей от обвинений в убийстве. В какой-то степени это так: вы ведь добились, чтоб маркиз Рокпорт обратил на дело самое пристальное внимание, а расследование и вовсе препоручил мне. Так что не удивлюсь, если Фея Ночи наведается к вам, дабы лично выразить благодарность. И…