Мирей немедленно закипел:
– Я работал в лучших аксонских…
– …репутации не заработал, но зато в кофейне сразу опозорился… то есть прославился, – подмигнул детектив.
Вид у него был настолько хулиганский и лукавый, что рассердиться по-настоящему я не смогла. Но собралась с душевными силами – и укоризненно погрозила веером:
– Эллис, прекратите это немедленно.
– А я что? Он первый начал…
– Леди Виржиния, не стоит беспокойства, – неожиданно заговорил повар с деланным безразличием. И добавил тем же тоном: – Я не жду, что подобный человек оценит моё искусство. Для этого нужно обладать тонким вкусом, а какой вкус у приютского оборванца?
– Мистер Мирей!
У меня в груди похолодело. Кто додумался выдать ему столь деликатную часть биографии Эллиса? Искренне надеюсь, что не Георг – он-то понимал, к чему идёт дело, в отличие от Мэдди, которая могла болтать о своём любимом детективе дни напролёт и совершенно искренне верить, что окружающие питают к нему столь же тёплые чувства.
– От приютского оборванца до лучшего сыщика в Бромли – неплохая карьера, – усмехнулся Эллис. – Мы с вами в чём-то схожи, месье – и вы, и я, можно сказать, художники, каждый в своей области. Разница в том, что мне позволяют творить свободно и импровизировать, а вас уже четырежды прогоняли… Прошу прощения, конечно же, вы уходили сами.
Пальцы у меня онемели от напряжения.
– Это уже не кажется мне забавным, господа.
– Конечно, – расплылся в улыбке Мирей, глядя только на Эллиса. – Сам ушёл. Так же, как вы во младенчестве с колыбелькой под мышкой…
Терпение у меня лопнуло.
Костяной веер – вещица изящная и лёгкая, но только не когда складываешь его и с размаху бьёшь по упрямому лбу. Детективу досталось сильнее, зато у повара лоб оказался звонче, а ругательства – смешнее. Я, правда, ровным счётом ничего не поняла, но зато прекрасно осознала другое: кроме меня, прекратить этот балаган некому.
– Замолчите оба, немедленно, – тихо сказала я. – Мистер Мирей – не слуга и не манекен для упражнения в остроумии, он мастер, чей талант я высоко ценю. Эллис же – мой друг и человек, которому я обязана жизнью. А эта кофейня – не место для склок и взаимных оскорблений.
– Виржиния…
– Леди Виржиния…
Видят святые Небеса, я не представляла, что они собираются сказать, но выслушивать их в любом случае не желала. И знала подспудно: если как можно более жёстко не пресечь свару сейчас, то потом мы все пожалеем об этом.
– Молчите, – повторила я, складывая и раскладывая веер. Две пары глаз следили за ним, как приворожённые; Георг стоял за порогом, не решаясь войти в кухню – и правильно. – Только попробуйте развязать войну. Пикируйтесь сколько угодно, однако границ не переходите. Иначе вы, Эллис, рискуете моим добрым расположением, а вы, мистер Мирей…
– Уволите? – кротко спросил он.
– Даже не надейтесь отделаться просто увольнением, – пообещала я. Ничего конкретного в виду не имела, но повар побледнел и сглотнул… Эллис отчего-то тоже. – А теперь пожмите друг другу руки, джентльмены, и пообещайте больше меня не расстраивать.
Они нехотя принесли взаимные извинения и скрепили их рукопожатием. Взгляд у Мирея бегал, однако, и весь вид выражал опасение.
– Вот и помирились, – промямлил повар наконец, не спеша выпускать ладонь Эллиса. – Честное слово, я не задумываю ничего дурного… Поэтому сразу предупреждаю: в ближайший выходной мы с мисс Рич договорились прогуляться по городу.
Сказал – и уставился на меня чистыми невинными глазами.
Я, право, не нашлась с ответом.
Эллис сбежал в зал.
Разумеется, после такого вступления разговор точно задеревенел; любая реплика звучала, как скрип несмазанной двери, что, как известно, раздаётся всегда не вовремя. Через четверть часа Мирей на цыпочках прокрался к двери с чёрного хода и, не прощаясь, удалился.
– Он не со зла, ручаюсь, – успокаивающе прикоснулась я к пальцам детектива, нервно отстукивающего по столешнице военный марш.
– Охотно верю. Но с его неистощимым любопытством, нетерпимостью к скуке и страстью рисковать он и без всякого злого умысла может такого натворить…
– Тогда верьте хотя бы Мадлен.
– С доверием у меня туго, как вы знаете, – кисло ответил он. – Нет, я понимаю, что Мадлен отнюдь не смиренная юная послушница, она запросто сломает челюсть любому наглецу, который позволит себе лишнее… Вопрос в том, захочет ли. Он высокий, красивый, одет с иголочки …
– Эллис…
– …у него смешные шутки и этот забавный акцент, а женщинам нравится марсовийский акцент, и…
– Да Эллис же!
– …и он не станет колебаться, поцеловать ли хорошенькую девушку, или это сломает ей судьбу, а его лишит покоя, – заключил детектив. – И не надо смотреть на меня с такой жалостью, Виржиния. Я прекрасно понимаю, что у меня есть некоторые, э-э, трудности, например, тяжёлое прошлое, грустный опыт и дурацкие мысли. Но я совершенно не представляю, что делать! Хотя… – он задумался. Потом словно засиял, обретая надежду: – Есть одна идея. Клэр сейчас не в отъезде?
Я пожала плечами:
– Дядя, увы, передо мною не отчитывается… И не «Клэр», а «сэр Клэр Черри», он не прощает фамильярности. Страшно даже представить, что он способен с вами сделать! – в шутку попугала я Эллиса.
– О, это вы ещё не знаете, что он уже со мной сделал, – в тон ответил детектив и трагически задрал брови. – Но если кто и может дать дельный совет… Впрочем, пока оставим мои сердечные неприятности, – усилием воли переменил он тему. – Посмотрите-ка лучше, что я раздобыл.
Эллис торжественно вручил мне слегка промокший клочок бумаги. Чернила в углу расплылись, однако я сумела различить написанное.
– «Твайлайт-Гарден, сто четырнадцать, мистер Г.Р. Монк»… – прочитала я вслух. – Неужели Горацио Монк, похоронных дел мастер? Но я ведь Лайзо просила найти его.
– Мы с Лайзо по старинке махнулись обязанностями, я кое-что разузнал для него, а он – для меня, – хмыкнул детектив, припадая к кружке; он наконец ожил достаточно, чтоб оценить тёплый пирог и имбирный чай. – Не сомневайтесь, Виржиния, это тот самый Монк, который когда-то изготовлял гробы и готовил покойников к погребению, а кроме того, мастерил прелестные безделицы вроде искусственных цветов из воска и ткани. Ему уже девяносто лет, он похож на сгорбленного цверга, а его лавка переехала на окраину города, однако он по-прежнему берётся за несложные заказы. Детей у старика нет, подмастерьев тоже, за исключением одной презабавной особы. Словом, наведайтесь к нему. Не пожалеете.
Разумеется, после такого вступления я не могла не загореться любопытством и мысленно переиначила своё деловое расписание на ближайшие дни, освобождая для визита второе апреля.
– Благодарю за заботу, – улыбнулась я. – А что за новости вы хотели рассказать, согревшись – до того, как увлеклись перепалкой с моим поваром?
Эллис снова помрачнел.
– Собственно, это они и были – адрес похоронных дел мастера. Что же до расследования, то я, признаться, в тупике. Лайзо по моей просьбе завёл дружбу с чжанцем, Ченгом – помните, он ещё одним из первых примчался на помощь, когда Фея пристрелила медведицу? Однако новые показания ещё больше всё запутали. Нож, которым убили дрессировщика, принадлежал метательнице, Норе Томпкинс по прозвищу Ягодка. Прелестная женщина, хотя и вспыльчивая. Однако алиби у неё железное – выяснилось, что она в то время, когда произошло убийство, ходила вместе со своим братом и напарником Джоном и с берейтором Салихом на рынок.
– А не могли они солгать, выгораживая её? – засомневалась я. – Вы упоминали, что другие циркачи не любили мистера Конделло. Может, они только рады его смерти? Вдруг это сговор?
– Допускаю – исключительно теоретически, ибо её на рынке видела куча народу, – отмахнулся Эллис. – А между тем исследование ножа ничего не дало – на нём отпечатки пальцев только самой мисс Томпкинс. Я рассказывал вам о дактилоскопии, Виржиния?
– Увы, нет.
Нечто подобное точно упоминал ла Рон, излагая историю о кошмарном происшествии в Колони, когда мать изобличили в убийстве собственных детей по невидимым следам, оставленным на рукояти топора… Но стоит ли верить журналисту? Наверняка историю он приукрасил до полной неузнаваемости.
– Напомните мне как-нибудь рассказать, интересный метод. Довольно новый, а значит, большинство преступников пока перед дактилоскопией бессильны: они не представляют, что это такое и как избавляться от следов на орудиях убийства. Весьма удобно, знаете ли. Но, увы, не в случае с тем клятым ножом, ибо всё, что я могу сказать по результатам исследования – никто не прикасался к орудию убийства, кроме владелицы, у которой алиби. Похоже, что преступник носил перчатки – на гарде была крохотная металлическая заноза, под которой мы нашли кусочек перчаточной кожи. Но что это даёт?
Эллис произнёс это с таким пренебрежением, что меня словно молнией ударило.
– Носил перчатки, и никто на это не обращал внимания? Значит, он был джентльменом. Лайковые перчатки или замшевые? Какого цвета? Белые перчатки – вечерние, для весьма богатого человека, который не пачкает рук, или для человека в форме. Цветные, например, зелёные, серые, коричневые перчатки – дневные, для выхода в город, по тону они должны соотноситься с верхней одеждой, а тёмно-жёлтые или светло-рыжие подходят для загородного костюма… А вы говорите – что даёт!
Свою импровизированную речь я произнесла на одном дыхании, и к концу её голос у меня сделался глупым и писклявым. Однако Эллис не рассмеялся, напротив, лицо его стало торжественным и задумчивым. Он молча обошёл стол и поцеловал мне руку, затем вернулся на место.
– И что это значило? – улыбнулась я. – Кроме того, что теперь, пожалуй, очередь Мэдди ревновать.
Он тяжело вздохнул, взъерошил себе волосы – и уставился исподлобья.
– Однажды, помнится, мне довелось вас упрекнуть в том, что вы, описывая человека, обозвали его просто «слугой», не упомянув, был ли то мужчина или женщина, старик ил