– Затем, что лучше известное лихо, чем незнакомое, – загадочно ответил он.
Я помедлила, осторожно подбирая слова; мне перестал нравиться наш разговор, но обижать детектива отповедью также было бы несправедливо.
– Эллис, а вы уверены, что не исходите сейчас из пристрастного отношения к мистеру Мирею?
Спросила – и тут же прикусила язык, ибо показалась в глубине коридора Мэдди с обещанным пирогом, а при ней рассуждения на подобные темы могли принять опасный оборот. И я хотела уже было аккуратно предупредить Эллиса, что стоило бы придержать ревность хотя бы в присутствии дамы сердца, когда он ответил – да так, что от моих благих намерений и следа не осталось.
– О, женщины! – закатил он глаза. – Виржиния, только не говорите, что и вас этот рыжий пройдоха очаровал. Нет в нём ничего хорошего – ну, может, кроме десертов и мясных пирогов, да и те покойная миссис Хат делала лучше. Начинки больше клала.
– Эллис!
– Что – «Эллис»? – поморщился он. Тем временем Мэдди с подносом остановилась прямо у него за спиной. – Разумеется, я к нему ни капли не предвзят, просто ведёт он себя крайне подозрительно. И совершенно естественно, что меня беспокоит, когда он увивается вокруг Мадлен. Они ведь всё-таки прогуливались вместе в выходные?
Мэдди позади него так потешно округлила глаза, что я едва не рассмеялась. И – решила немного подыграть ей; право, если детектив решил, вооружившись тяжёлой лопатой ревности, вырыть себе могилу, в моих ли силах ему помешать?
– Не вижу в прогулках ничего дурного, особенно в такую чудесную погоду, – ответила я весьма чопорно. И предложила, давая Эллису возможность поправить своё положение: – Если вам не нравится, как мисс Рич проводит свой досуг, почему бы вам не заняться им?
Он раздражённо взъерошил себе волосы.
– У меня сейчас пятый труп на подходе, тут, увы, не до праздных шатаний по городу. О, Виржиния, я вот подумал, – И он наклонился ко мне, слегка понижая голос… К сожалению, недостаточно, чтоб Мэдди его не слышала. – Вы ведь её нанимательница, да и давний друг тоже. Можете посоветовать ей, конечно, из лучших побуждений, не болтаться рядом с этим рыжим пронырой? Ну что вы так смотрите на меня?
«Ох, Эллис», – только и подумала я. Однако, даже искренне сочувствуя ему, не смогла пойти против совести.
– Нет, даже не просите меня о таком, – покачала я головою. – Она сама решает, что ей делать. Верно, Мэдди?
Он проследил за моим взглядом, побледнел и обернулся.
– Я вовсе не имел в виду, что…
– Ваш пирог, – отчеканила Мадлен, промаршировала по-солдатски до нашего столика, поставила блюдо и вернулась на кухню, всё так же печатая шаг.
На Эллиса было жалко смотреть… но, честное слово, он сам себя наказал! Ревность – неизменный спутник романтических порывов, и редкий человек остаётся глух к её вкрадчивому шёпоту. Но повторять вслух то, что она насоветовала, – верный способ уничтожить ещё неокрепший росток взаимных симпатий. И даже если оставить в стороне высокоморальные рассуждения и взглянуть на дело с другой стороны, не подлежит сомнению, что неразумно делать за спиной у предмета своих воздыханий такие заявления, которые этому предмету не придутся по нраву. Ведь что знают двое – узнает и третий, а что знают трое, то уже не тайна.
Судя по сконфуженному выражению лица Эллиса, он прекрасно всё понимал. Однако теперь над нами довлела неловкость, и мы не могли ни беседовать больше, ни даже просто находиться рядом. Пришлось распрощаться до срока. Разумеется, я уверила детектива в своих неизменно тёплых чувствах и пообещала всяческую поддержку – и не только в расследовании, однако он выглядел подавленным и мало меня слушал.
– Буду держать вас в курсе новостей, – пообещал он, горбясь в желтоватом свете фонаря. Затем махнул рукой и добавил зачем-то: – Не поминайте лихом.
Лайзо дождался, пока стихнут его шаги и лишь затем удивился вслух:
– Что с ним-то? Не похоже, чтобы он так пал духом из-за расследования. Обычно чем хуже идут дела, тем азартнее он становится.
Я покачала головой:
– Но сердечных дел это не касается.
– Ах, так… – Лайзо нахмурился. – Всё ссорится с Мадлен из-за нового повара?
В голосе его враждебности не было, и от сердца у меня отлегло. Признаться честно, мне было неловко, что я из принципиальных соображений вынуждена была защищать Мирея, что раззадорило Эллиса и в итоге стало причиной разлада между ним и Мэдди.
…Что-то метнулось к фонарю; на мгновение показалось, что мотылёк, и сердце тревожно сжалось – вот-вот хрупкие крылья обгорят. Но затем стало ясно, что это лишь клочок газеты, подхваченный порывом ветра.
«Довольно пустых терзаний», – подумалось мне.
– Скажи мне прямо, – обернулась я к Лайзо. – Как ты думаешь, какой он человек?
– Повар-то?
– Да.
Тот задумчиво прищурился, глядя на тёмную улицу.
– Занятный. Пожалуй, и не плохой, но может такого натворить, что у самого же потом волосы дыбом встанут… В одном Эллис прав: Мирей точно раньше видел, как люди умирают от мышьяка.
– Мы теперь тоже видели – ты, я, Эллис, – возразила я из чистого упрямства. – Что не делает никого из нас злоумышленником.
– Ты бы лучше самого Мирея расспросила, чем догадки строить, – улыбнулся Лайзо… А потом вдруг наклонился, подхватил мою ладонь – и поцеловал её.
Я вспыхнула так, что стало жарко.
– Мы на улице!
Он не отпустил моей руки, продолжая сжимать её; я не спешила отстраняться.
– Брось. Никто не смотрит, час поздний… Спасибо, – добавил Лайзо внезапно и невпопад.
Мной овладела растерянность, оттесняя смущение.
– За что?
– За то, что даёшь человеку шанс на оправдание и не торопишься осуждать.
И отчего-то мне показалось, что говорит он не о Мирее.
В особняк на Спэрроу-плейс мы вернулись за полночь. В глубине души я питала надежду, что мои незваные гости, утомлённые дорогой, уже спят. Однако супруги Бьянки… точнее, ныне де Нарвенья коротали вечер у камина, негромко переговариваясь; Паола была с ними. Откровенно признаться, я уже не имела сил, чтобы выполнять долг радушной хозяйки, и потому тихо отступила от дверей к лестнице.
– А, дорогая племянница! – окликнул меня Клэр внезапно. Он стоял на верхней площадке, опираясь локтем на перила, и выглядел довольно усталым. – Наконец-то. Я тоже только что вернулся, знаете ли, а Джул что-то прихворнул, так что я совершенно один нынче вечером. Как вы смотрите на то, чтобы составить мне компанию за поздним ужином? Горячее вино для меня, чай для вас и недолгая беседа, так сказать, по-родственному.
Предложение было, мягко выражаясь, обескураживающим; когда я возвращалась поздно, Клэр обычно отчитывал меня – или в лучшем случае оставался безразличен. К тому же сейчас больше всего мне хотелось оказаться в собственной спальне… Но отказываться было нельзя; пренебрежения он бы точно не простил.
– Конечно, дядя, с превеликим удовольствием, – ответила я со вздохом. И не удержалась от замечания: – Ведь вы так редко ищете моей компании.
Клэр немного оступился, спускаясь по лестнице, но тут же выровнялся.
– Обычно компанию вечером мне составляет Джул, – ответил он немного напряжённо. И зачем-то повторил: – Но Джул что-то прихворнул. Я велел ему оставаться в своей комнате и отдыхать, и пусть он только попробует встать с постели раньше завтрашнего полудня!
Невольно я обеспокоилась.
– Всё так серьёзно?
– Нет-нет, – тут же пошёл на попятную дядя. – Он…. Он утомился, да. И я тоже, так что, дорогая племянница, не будем вести разговоры на лестнице.
Мы действительно поужинали, если это можно так назвать; я выпила травяной чай из старых запасов Зельды, а Клэр предпочёл сильно разведённый глинтвейн, больше похожий на виноградный сироп, разбавленный водою. Немного обсудили трагическое происшествие в кофейне – к счастью, в газеты оно не попало – и неожиданный визит родителей Паолы, пока, к счастью, больше напугавший всех нас, чем причинивший настоящие неудобства. И я, пожалуй, вскоре выбросила бы маленькую дядину странность из головы, если б на следующее утро, за завтраком, «милая Клотильда» не принялась мне жаловаться в довольно несдержанной манере – разумеется, по-романски, так что я ни слова не понимала.
– О чём она говорит? – украдкой спросила я Паолу, не забывая улыбаться её матери и сочувственно кивать.
Паола немного нахмурилась.
– Не знаю, стоит ли мне это переводить… – произнесла она рассеянно и отчего-то взглянула на Клэра, невозмутимо изучающего утреннюю газету. – Если опустить блестящие литературные метафоры, достойные пера Джирмано де Ванцетти… о, это романский драматург, в Аксонии он известен мало, – пояснила Паола торопливо, возвращаясь к прежнему уверенному тону. – Словом, незадолго до рассвета моя матушка проснулась от дурного сна и решила пройтись по дому, но её до смерти напугал высокий мужчина. И теперь она интересуется, нет ли призраков в особняке, ибо то, несомненно, был призрак: его волосы были красны, словно кровь, и на рубахе у него багровело окровавленное пятно…
– Глупости! – взвился вдруг Клэр, в раздражении сворачивая газету. – Женщины не могут без пустых сплетен, ну и натура! Джул всю ночь провёл у себя в комнате, а если и выходил, то эта ваша романка никак не могла его встретить, если только не забрела в крыло для прислуги, где ей делать нечего.
Я поняла, что стоит взять поводья в свои руки, дабы удержать беседу в колее приличия.
– Миссис Мариани, скажите, пожалуйста, своей любезной матушке, что она беспокоится зря. Тот, кого она повстречала, разумеется, никакой не призрак, а всего лишь камердинер сэра Клэра Черри. А пятна крови ей, вероятно, померещились из-за кошмара. Воображение ведь порой играет с нами и не такие шутки.
Некоторое время Паола переговаривалась с матерью на родном языке, а мы продолжали спокойно завтракать. Недоразумение, казалось, было улажено; однако за чашкой кофе Паола улучила момент и обратилась ко мне, понижая голос до шёпота: