– Да, – рассеянно согласилась мисс Ишервуд. – Арчи, бедолаге, его чуть ли не на себе таскать приходится.
– Арчи? – переспросила я. И тут же повинилась: – Простите, возможно, вы уже о нём говорили, но я не запомнила. Это помощник доктора Брута?
Фея качнула головой:
– Нет, Арчи Ярвуд – наш униформист, на арене подсобляет, да и вообще – мастер на все руки, золотой парень. Прибился к нам в Марсовии.
– О, какие бывают повороты судьбы, – заметила я, скрывая возрастающий интерес. – Масовиец? А имя у него аксонское.
– Да из Бромли вроде. Служил в какой-то семье, да не пришёлся ко двору, мы особо и не расспрашивали, – пожала плечами она. – Главное, что парень ловкий. И манеж почистить может, и реквизит собрать, и обруч подержать, когда зверьё на арене.
– И давно он с вами?
– Да с год… Вы ж не на него думаете? – недоверчиво посмотрела Фея на меня. – Он никак не мог Нору убить, его пять человек в то время видели, ваш детектив-то, Эллис, уже под него подкапывался, да так ничего и не накопал.
«Неудивительно, – подумала я. – Ведь роль униформиста – это роль ассистента. Вот только помогает он не циркачам, а убийце… Неужели правда тот доктор замешан, Брут?»
Но вслух сказала только:
– Нет, что вы. Не дело леди – размышлять и делать выводы, – и виновато улыбнулась. – Но я могу выслушать вас и успокоить, насколько это в моих силах. И защитить, – добавила я, чуть повысив голос. – Потому спите сегодня спокойно.
Она моргнула растерянно, затем качнула пальцем чашку с остывающим, позабытым за разговорами шоколадом.
– Я, пожалуй, прямо сейчас и прилягу. Что-то меня с ног валит – видать, докторовы капли наконец подействовали, и половины ночи не прошло.
– Конечно-конечно, – поднялась я с пуфа, подбирая юбки домашнего платья. – Отдыхайте, мисс Ишервуд. Я пришлю служанку забрать чашки, но потом вас больше никто не потревожит, обещаю.
– Хотелось бы верить, – вздохнула Фея.
Пожелав друг другу доброй ночи, мы расстались. Затем я нашла дядю Клэра и обменялась с ним парой слов, убедившись, что он справедливо распределил между Лайзо и Джулом обязанности, и лишь затем отправилась в свою спальню. И лишь голова коснулась подушки – всё померкло.
…темнота расступалась медленно, неохотно, словно невидимая рука отдёргивала одну газовую занавесь за другой. Мой особняк с высоты выглядел сияющей детской игрушкой посреди чёрного-чёрного города, хрупкой, уязвимой. Дремал на краю Спэрроу-плейс «гусиный» патруль – два несчастливца, вынужденных коротать ночь на площади только потому, что неподалёку располагался дом начальника Управления спокойствия. Если присмотреться повнимательнее, можно было различить ещё одного человека рядом с особняком – неприметного, скромно одетого, почти обезличенного, подобно многим «осам». Дальше расстилался сплошной мрак.
Но он казался монолитным лишь на первый взгляд.
Один участок, чуть более чёрное пятно на фоне остальной темноты, постепенно продвигался от края «бромлинского блюдца», полз, как паук, смещаясь то в одну сторону, то в другую.
Меня замутило от отвращения, однако я заставила себя смотреть.
– Здесь я могу всё, – прошептала я, опускаясь на сияющую крышу особняка. – И нечего бояться ни мне, ни моим гостям… Эй, ты, в тенях – откройся!
Словно отзываясь на слова, подул ветер. Сперва слабый, но затем всё сильнее и сильнее; в неудержимом потоке воздуха проскальзывали искры, словно их порождало столкновение завихрений, подобно удару камня по камню. Ветер этот врывался в темноту и рвал её на кусочки, растирал в порошок и сносил к горизонту, разоблачая пристыженный город. Яснее проступали силуэты домов, шпилей, строгий узор брусчатки, человеческие фигуры в окнах – о, бессонные ночи над учёными книгами и над любовными письмами, у постели умирающих и на свадебном ложе, за работой и в пьяном безделье…
И то, что приближалось к моему дому, тоже становилось видимым – чудовищная марионетка, кукла, собранная из множества неподходящих друг к другу частей, подвешенная на нитках. Нитки с крестовиной уходили ввысь; можно было различить пальцы, направляющие движения марионетки, но лицо кукловода оставалось сокрытым.
Меня едва не вывернуло от отвращения.
От этой чудовищной химеры за милю несло смертью – застарелой, иссохшей, и совсем ещё свежей – резкой и едкой.
Она подобралась уже совсем близко – копошилась на той стороне площади, за спинами у беспечно дремлющих на лавке «гусей».
– А ну брысь, – шепнула я и махнула в её сторону веером. – Поди прочь! Сюда ты сегодня не войдёшь.
Поток ветра закрутился вокруг веера, намотался – и сорвался с него, вылетел, как снаряд из катапульты. Разогнался – и ударил в марионетку, да так, что она пошатнулась, отлетела обратно в извилистые улицы Бромли, в низину, к реке. Но этого было мало; хорошенько размахнувшись, я швырнула веер – и угодила аккурат по направляющей куклу руке.
Пальцы разжались. Крестовина с ослабевшими нитями упала в воду и потонула.
– Вот и славно, – кивнула я удовлетворённо. – Теперь можно и отдохнуть. Верно, Крысолов? – спросила я, обернувшись через плечо.
Пустота за моей спиной рассмеялась. А затем он, сияющий и куда более жуткий, чем любые марионетки смерти, присел на карниз рядом со мною.
– Спи, – произнёс он, обнимая меня и прижимая к своей груди. – Я посторожу.
От его одежд пахло сладостью надежды и горьким, масляным дымом грядущей войны, но сейчас он был здесь, рядом со мною.
«Пусть бы это продлилось подольше, – думала я. – Пусть бы это длилось всегда…»
Утро в особняке на Спэрроу-плейс наступило позже обычного. Завтрак пришлось перенести – вовремя не встали ни дети, ни гости, ни даже я. Фея Ночи, измученная переживаниями минувшей ночи, всё ещё спала, когда к десерту мне – вместе со свежей газетой и чашкой кофе – мистер Чемберс принёс весть о том, что явился неожиданный посетитель.
– Мистер Норманн желает вас видеть. И он, миледи, очень взволнован.
«О, немудрено», – подумала я, а вслух сказала только, что скоро спущусь.
Эллис встретил меня нервическим восклицанием, подходящим по тону больше Эмбер или Абигейл:
– Барбара Пфафф мертва! А Дороти Ишервуд пропала, но на месте преступления видны следы стрельбы! – выпалил он, подскочив с кресла. – Вы можете себе такое представить?
– Вполне, – кивнула я невозмутимо, присаживаясь. – Мисс Ишервуд вчера рассказала обо всём достаточно подробно, чтобы в деталях вообразить случившееся. К слову, ведите себя потише – она пока ещё отдыхает наверху, в гостевой спальне.
На мгновение Эллис застыл, осмысляя сказанное. Затем моргнул, хлопнул себя по щекам – и проникновенно обратился ко мне:
– Виржиния… я вас ненавижу.
– Не верю.
– И правильно делаете, – он расплылся в улыбке, скорее хищной, нежели приветливой. – Ну что ж, не вижу никаких причин, чтобы не скоротать время до пробуждения моей наиважнейшей свидетельницы в вашем особняке.
– За чашкой кофе с пирогом?
– Ну разумеется!
Обосновались мы в столовой, в это время дня обыкновенно пустующей. Юджиния должна была следить, чтобы никто посторонний не вошёл и не помешал разговору – в большей степени указание касалось семейства де Нарвенья, но и появление мисс Ишервуд сейчас помешало бы. Поначалу Эллис только слушал меня, не забывая воздавать должное пирогу в романском стиле – из пресного теста, с мягким сыром, шпинатом и яичными желтками – и сладкому крепкому кофе. Но чем дальше, тем меньше внимания оставалось на долю кулинарных изысков. Взгляд становился тревожным, углублялась складка между бровей…
– А теперь, Виржиния, – вздохнул детектив, когда я закончила описывать события прошедшей ночи, – расскажите мне всё с самого начала. И то, что вам по секрету поведал маркиз, и эти ваши вещие сны заново изложите, по порядку. И визит к герцогине постарайтесь припомнить… вас ведь там служанка пыталась предупредить?
– Мы, кажется, уже обсуждали это, и вроде бы ничего не упустили, – нахмурилась я. И добавила легкомысленно: – Но если вы полагаете, что нужно повторить – почему бы и нет?
О, если б я знала, на что соглашаюсь!
Перевести дыхание Эллис позволил только через два часа, когда у меня уже никаких сил не осталось. Бытует мнение, что отвечать на вопросы – работа несложная. Так и есть, но только до тех пор, пока в дело не вступает самый дотошный, придирчивый и пытливый ум Городского Управления спокойствия. Позабудьте слова «не знаю», «не помню» и «вроде бы»! О, его не удовлетворит ни приблизительный ответ, ни тем более отсутствие оного. Детектив буквально извёл меня уточнениями, и под конец я уже не помнила, в чём одета сама, но зато могла с точностью до складки на оборке описать наряд герцогини в день нашей встречи или расположение пятен крови на платье мисс Ишервуд.
Изрядно уязвлённое самолюбие тешил лишь тот факт, что сам Эллис выглядел ненамного бодрее меня.
– Кошмар, просто кошмар, – вздохнул он, опустошённо закрывая глаза ладонью. – Хорошие новости: я наконец-то начал понимать, что происходит, с кем происходит и как происходит. Плохие: мне предстоит очень, очень много работы.
– О, хотя бы намекнёте, какой именно? – откликнулась я – признаться, исключительно из вежливости, ибо в настоящий момент интересовала меня по-настоящему лишь тишина… и уединение, пожалуй, но Валтеры всегда отличались умением отбрасывать несбыточные мечты.
– Ни за что. За то, что вы утаили столько важных для следствия деталей, мучайтесь неведением, – усмехнулся детектив и, вздохнув тяжело, по-стариковски, выпрямился. – Не беспокойтесь, больше я пытать вас не стану. Но побуду ещё немного злодеем и задам напоследок пару вопросов самой мисс Ишервуд, так что придётся её разбудить.
Вспомнив, в каком состоянии вчера была Фея Ночи, я невольно подскочила со стула.
– Эллис, ради всего святого, вы же не собираетесь…