Последние несколько раз этим занимался Лайзо, но, разумеется, признаться я не могла, а потому солгала, не моргнув глазом:
– Эллис. Но оказывал мне такую услугу он мне довольно давно, потому лучше было бы Тисдейлу держаться подальше от моего особняка. Однако довольно шуток. Вы ведь утверждали, что Джул связан с цирком, не так ли? Мне не послышалось?
– О, слух у вас отменный, – елейно протянул Клэр. – Признаться, я не собирался рассказывать историю Джула – ни сейчас, ни позже, будь моя воля – я бы похоронил её в самых тёмных тайниках памяти. Если бы Тисдейл не открыл охоту на мисс Ишервуд, а Джул не считал себя должником этой вульгарной женщины…
– Не злословьте хотя бы сейчас, – мягко попросила я.
Клэр, вопреки ожиданиям, даже не отпустил шпильку в ответ – напротив, взгляд его сделался задумчивым.
– Итак, Джул… Если опустить все и всяческие подробности и оставить лишь суть, то шестнадцать лет назад одной душной июльской ночью я выиграл его в карты у двух отменных мерзавцев. Тогда они показались мне исчадиями ада, и, боюсь, я не так уж сильно ошибся. Сами посудите, племянница: я подбираю на улице окровавленного мальчишку, а в полночь – ровно в полночь, ни минутой позже – является пара цирковых уродцев и требует своего «братца» назад. Тогда я не боялся рисковать, а потому шутки ради втянул их в партию, которую, разумеется, выиграл. Уходить ни с чем они не желали, но пришлось. Я же долго ещё вспоминал их с содроганием, особенно первого, по которому ползали мухи, но и второй, смердящий машинным маслом… – Клэр сам себя оборвал; его передёрнуло. – К счастью, они больше не возвращались. Я же использовал все рычаги, все связи, чтобы понять, что за мальчишку ко мне занесло и почему за ним охотятся. И докопался до истины, хоть не сразу. Джул – тогда, разумеется, он носил другое имя – был одним из трёх, как они себя называли, «удивительных братьев-акробатов». В родстве они, ясное дело, не состояли; сценические имена их были Чёрный, Белый и Красный.
– Красный – Джул? – предположила я.
– Вы очень наблюдательны, браво, – откликнулся Клэр, но в его ответе была лишь десятая доля обычного ехидства. – Да, именно так. Он в этой троице был младшим. Другие двое не стеснялись проворачивать не вполне законные делишки, переезжая из одного города в другой, и прибивались к разным труппам удобства ради… В то время «братья-акробаты» путешествовали вместе с мисс Ишервуд и её наставником-фокусником. И, как пишут в скверных детективах, пролилась кровь – и кровь непростого человека. Старшие «братья» попытались ложно обвинить в убийстве Джула, мисс Ишервуд по доброте душевной помогла ему скрыться, и в конечном итоге он оказался под моей опекой. Я ни мгновения не жалел об этом, – признался Клэр неожиданно, и выражение лица его стало уязвимым. – И Джул всегда слушался любого моего приказа. Любого. Но сейчас… Он сказал: «Тисдейл такой же, как мои братья, нельзя его отпускать, он убьёт её, достанет из самой глубокой ямы». И это, дорогая племянница, самая длинная фраза, которую я слышал от него за последние пять лет.
Дядя Рэйвен кивнул:
– Вполне достойная причина, чтобы применить оружие. Пожалуй, мне стоит согласиться на ваше любезное предложение.
Он должен был пошутить, но, готова поклясться, слова его прозвучали вполне серьёзно, и оттого по спине у меня пробежал холодок. Однако я смогла найти в себе силы и с улыбкой возразить:
– И всё же не стоит действовать наперекор закону. Насколько мне помнится, Эллис почти раскрыл преступление и даже предположил, кто мог направить Тисдейла на путь мести и даровать ему новую личину. И Особая служба могла бы в любой момент вступить в дело, загвоздка была лишь в том, что не хватало доказательств вины этого загадочного покровителя. А если арестовать лишь Тисдейла – покровитель скроется от правосудия и продолжит творить зло. Верно?
Клэр, разумеется, не сказал ничего, поскольку не знал всей предыстории; а дядя Рэйвен произнёс коротко:
– Приблизительно так.
В библиотеке точно сделалось холоднее; с некоторым трудом я заставила себя улыбнуться и непринуждённо продолжить:
– В таком случае, проблема решена. Дело в том, что сегодня некто по фамилии Пек передал мне смертный приговор для этого покровителя.
И с этими словами я протянула дяде Рэйвену снимки, замотанные в вощёную бумагу.
Несколько минут он изучал их молча, затем вновь сложил вместе и завернул, так же не проронив ни слова. Я, признаться, смутилась, потому что ожидала хоть какого-то отклика; Клэр напротив развеселился:
– Судя по вашему лицу, фотографий достаточно для двух смертных приговоров, – смиренно, как святоша, протянул он. – Циркачи спасены, справедливость восторжествовала, весна будет ранней, а парламент непременно снизит налоги.
– Два утверждения верны, одно сомнительное, одно ложное, – вздохнул маркиз и провёл пальцами по свёртку, разглаживая мятую бумагу. – Даже не спросите, что на снимках?
Клэр поморщился:
– Увольте. Я похож на человека, который из любопытства ворошит осиные гнёзда? Да и в целом это порок, который больше подобает юным неразумным девицам.
Мне стало самую малость обидно, и я воскликнула:
– О, как интересно! Может, расскажете ещё, какие пороки подобают умудрённым жизнью мужчинам?
– Все перечислить не возьмусь, но уныние нынче определённо в моде, – в тон мне ответил Клэр. – Ведь считается, что весёлость ходит вместе с глупостью, а человек рассудительный и трезвый должен неизменно иметь кислую физиономию, иначе грош цена его словам. И кстати, о словах и поступках: что нам всем теперь делать? Смиренно напомню, что мисс Ишервуд, при всей моей к ней неприязни, гостья этого дома – во-первых, а во-вторых, она желанная добыча для кровожадного убийцы.
– Ничего, – спокойно откликнулся маркиз и поднялся. – Драгоценная невеста, вынужден признать, что на сей раз ваша опасная репутация действительно принесла пользу. Мистер Пек, обратившись к вам, оказал моим людям и мне лично неоценимую услугу, и теперь остаётся лишь подождать. Думаю, дело разрешится не позднее завтрашнего полудня. Пек, Пек… – повторил он вдруг, нахмурившись. – Стюарт Пек, если не ошибаюсь?
– Так он представился, – кивком подтвердила я. – Однако газеты знают его как «Сибиллу Аксонскую» – под этим псевдонимом он прославился, сочиняя пасквили для «Общества благодетельных леди».
Маркиз задумчиво постучал связкой фотографий по ладони, словно рассеянная престарелая кокетка – кружевным веером.
– Мне приходилось слышать об одном Стюарте Пеке. Лет пятнадцать тому назад он прославился тем, что прошёл весь материк из края в край, делая фотографии на полях сражений. Но, разумеется, вряд ли это ваш Пек… Однако не смею больше задерживаться, – попрощался он и со мною, и с Клэром. – Надеюсь, что следующая встреча будет в более благоприятных обстоятельствах.
Однако не успел дядя Рэйвен подойти к дверям, как они распахнулись – да с такой силой, что створки ударились о стены. Выход преграждала Юджиния, раскрасневшаяся и запыхавшаяся, точно ей пришлось бежать всю дорогу.
– Мисс Ишервуд пропала! В спальне её нет! – выпалила она.
Клэр подскочил; маркиз опустился в кресло, схватившись за голову.
– Может, мисс Ишервуд проголодалась и спустилась в столовую? – предположила я. – Или даже на кухню?
Юджиния замотала головой.
– Нет, нет, миледи… И ещё пропали ваши тёплые ботинки. И плащ на меху.
Долгих три удара сердца ушло у меня на то, чтобы совладать с собою. И, лишь успокоившись немного, я смогла ответить, сохраняя достоинство:
– Что ж, она хотя бы ушла сама, а не была похищена. Затрудняюсь, правда, сказать, хорошая ли это новость…
На улице было темно, хоть глаз выколи – пока мы предавались светским беседам в библиотеке, ночь окончательно вступила в свои права, а северный ветер пригнал целую орду грозовых туч, и теперь они бесновались в небе, громыхая и полыхая. Разумеется, «гуси», обязанные нести вахту на площади, укрылись в такую погоду в будке на другой стороне, и не могли сказать, выходила ли из моего дома женщина, и если да, то куда направилась. Дядя Рэйвен послал одного из своих людей за Эллисом, другого – в лагерь циркачей, а между тем прислуга обыскивала дом сверху донизу в поисках хоть каких-то зацепок… Но тщетно – ни следа, ни записки.
Я тоже металась по этажам, словно перепуганная птица в клетке – и пользы, увы, приносила ровно столько же. Наконец, дважды едва не сбив Лайзо на лестнице и оставив изрядный клок юбки на каминной решётке, заставила себя остановиться, перевести дыхание и осмотреться по сторонам: не зря же говорят, что в спешке человеку свойственно упускать очевидное.
Из очевидного, впрочем, в гостиной на втором этаже обнаружилась только сеньора Ортезе, то есть «бабушка Энца», которая любовалась непроглядным мраком за окном… Хотя насчёт мрака я несколько поспешила с выводами: сад внизу, освещённый двумя фонарями, был виден достаточно хорошо, также как решётка, часть дороги, площадь, через которую стремглав неслась кудлатая собачонка, неровный ряд скудно освещённых домов вдали и расколотое молниями небо над всем этим.
И тут меня, как принято говорить, озарило.
Слуги продолжали носиться по дому, так что, выглянув из комнаты, я без труда поймала Юджинию и велела привести Паолу немедленно. А когда та явилась, попросила её узнать у бабушки Энцы, как долго та уже смотрит в окно.
– С тех пор, как стало слишком темно для кружев, – последовал ответ.
Кружева и корзина с нитками и крючками действительно лежали тут же, на столике; судя по объёму полотна, его хватило бы на трёх невест разом.
«Если она может выполнять столь тонкую работу, значит, зрение у неё не такое уж плохое, – подумала я, невольно всматриваясь в светло-серые, мутноватые глаза престарелой особы. – Темнеть начало довольно давно, а Юджи говорила, что Фею в последний раз видели около двух часов назад…»
– Скажите, сеньора Ортезе, – произнесла я вслух. – Вы не видели ничего необычного? Дело в том, что моя гостья ушла, никому не сообщив, и, боюсь, сейчас она в опасности.