Что-то в его облике казалось неправильным… Я недоверчиво моргнула – и ахнула: детектив был в новом, с иголочки, голубовато-сером костюме. Более того, рубашка выглядела тщательно отглаженной, а ботинки сверкали на солнце – так хорошо их начистили.
– Эллис…
– Ничего не говорите, – разом помрачнел он и поднял в вверх руки, точно сдаваясь. – Давайте для начала сделаем вид, что вы ничего не заметили, у меня и так сердце колотится, как… А, ладно! Так что там с завтраком?
Призвав на помощь всё своё воспитание, я чопорно кивнула:
– Так получилось, что и у меня сегодня маковой росинки во рту не было, поэтому буду вам весьма благодарна за компанию.
Поднимаясь по ступеням, я исподтишка посмотрела на Лайзо. От сердца отлегло: впервые с утра он улыбнулся, и уже за это стоило поблагодарить детектива.
Открыться «Старое гнездо» должно было только через несколько часов, так что о посетителях, разумеется, и речи не шло. Но кофейня уже наполнилась голосами и шумом: стучала посуда на кухне, Рене Мирей гнусаво напевал марсовийскую песенку, ворчал на него Георг, а Мэдди смеялась, кажется, над ними обоими, расставляя в зале свежие цветы. И когда она увидела нас – сперва меня с нарочито серьёзным выражением лица, а затем Эллиса, который сиял и одновременно трясся, точь-в-точь как закипающий медный чайник – то замерла на месте, и розы посыпались из ослабевших рук.
– Доброе утро, – поприветствовала я её.
Мэдди кивнула несколько раз, ещё раз посмотрела на Эллиса, одёрнула платье – и опрометью кинулась прочь, только каблуки застучали по лестнице.
– Это значит «нет»? – совершенно убитым голосом поинтересовался детектив.
У меня вырвался вздох. Пожалуй, я немного понимала её, но можно же было хотя бы постараться соблюсти приличия – и, ради всех святых, не толкать лучшего сыщика Бромли в могилу?
– Это значит, что не надо спешить с выводами. Возможно, она просто уколола палец, – неискренне предположила я, собирая розы, у которых, разумеется, были срезаны шипы. – Прошу, присаживайтесь, а то я и так уже чувствую себя негостеприимной хозяйкой…
– …что для владелицы кофейни совершенно недопустимо, – понимающе закончил Эллис и буквально упал на стул. – Вы всё-таки отберите какую-нибудь еду у ваших наводящих ужас поваров – про завтрак я сказал чистую правду.
Георг в своё время так и не успел сделать предложение Рози Фолк до того, как она стала миссис Хат, и потому по-особому относился к романтическим порывам молодых сердец, поэтому завтрак нам достался более чем сытный. Если бы пироги действительно придавали смелости и решительности, то Эллис, боюсь, стал бы храбрее легендарных героев и отправился бы немедленно завоёвывать свою желанную крепость. Но, по счастью, выпечка, даже очень свежая, волшебными свойствами не обладала, и мы спокойно провели время за неспешной беседой… точнее сказать, я всячески отвлекала Эллиса вопросами от печальных мыслей.
– В газетах о Тисдейле – по-прежнему ничего… Расследование пока идёт?
– Ничего? О, вы не правы, – буркнул детектив, сверля тарелку взглядом. – Ещё неделю назад я лично, не поверите, написал коротенькую статейку. Могу её зачитать по памяти. «Преступник пойман и помещён под стражу. Им оказался мистер Н., подметальщик цирка, а преступления были совершены из зависти и жажды наживы. В настоящее время причин для опасений нет». Точка, конец статьи!
От удивления я даже онемела ненадолго. Отборная ложь, кроме последнего предложения!
– Но неужели люди поверят этой заметке?
Эллис откинулся на спинку стула, задумчиво разглядывая десертную вилку с насаженным на неё куском пирога.
– А куда они денутся. В отсутствии правды, знаете ли, любое объяснение сойдёт, если оно напечатано на бумаге и подписано внушительным лицом. А под этой, с вашего позволения, чушью собачьей поставил своё имя сам мистер Хоупсон. Кому верить, если не начальнику Управления спокойствия? – выгнул брови он. – Но вас, конечно, выдумки не удовлетворят.
– Конечно, – с достоинством кивнула я. И быстро добавила: – Однако, признаюсь, я не хочу знать, что именно случилось с Тисдейлом. Скажите лучше, как здоровье его сопровождающих? Тех, что были в фургоне?
– Поверьте, Виржиния, это вы знать тоже не захотите.
На воображение мне жаловаться не приходилось, и завтрак тут же потерял свою привлекательность; только кофейная горечь немного привела в чувство. Ещё две смерти… Даже перед самым концом Тисдейл сумел утянуть с собою двоих.
– А мистер Ярвуд? – задала я наконец менее опасный вопрос. – Тот юноша, сообщник убийцы? Он что-то рассказал?
Эллис повеселел:
– О, да, и немало интересного! Я, так выразимся, немного пошутил – и предположил, как бы могли развиваться события, если б мы с вами не разоблачили Тисдейла раньше. После смерти Барбары Пфафф подозрения могли пасть на музыканта – есть у них в труппе занятный парень по имени Сильвен Ларивьер, играет на арфе, которую, представьте, обнаружили неподалёку от места смерти Барбары. Музыкант он, говорят, неплохой, но, кроме арфы, играет ещё и в карты – и ему не слишком везёт. Он уже должен кучу денег клоуну, Эрнесту Бейли, человеку весьма вспыльчивому. И вот, предположим, музыканта находят, до смерти забитым кочергой, на которой следы грима. Под подозрением – клоун… Мне продолжать?
Я сделала ещё глоток кофе. Как предусмотрительно было не добавлять сегодня ни молока, ни сахара!
– У вас… у вас хорошо получается подражать мыслям Тисдейла.
– Ярвуд тоже оценил мои способности, – недобро усмехнулся Эллис. – А, может, я и впрямь угадал кое-какие планы. Так или иначе, но эта история закончилась бы для Ярвуда не лучшим образом. Не так давно он повздорил с клоуном, поэтому «убийцей» клоуна Тисдейл сделал бы именно его. Вспыльчивый характер… м-м, предположим, Эрнест Бейли сгорел бы заживо, а подозрения пали бы на Ярвуда, у которого бы нашли горючее, и…
К горлу подкатило.
– Эллис, умоляю, перестаньте!
– Вот примерно то же самое сказал и Арчи Ярвуд, – усмешка детектива стала ещё злее. – И сразу же стал весьма разговорчивым. Не буду утомлять вам подробностями; если коротко, то именно он подбрасывал «улики» жертвам – и, что важнее, передавал новости от Тисдейла к Олбрайту и обратно, выступая промежуточным звеном. Вкупе с фотографиями Пека этого хватило для приговора мятежному баронету.
– Приговору? – откликнулась я, мелкими глотками допивая кофе. Надо будет попросить Мэдди принести чего-нибудь успокаивающего, скажем, ромашки. Да, ромашка придётся очень кстати… Ах, да, Мэдди же до сих пор не спустилась. – В некрологе писали о несчастном случае.
– Ну, счастливым его точно не назовёшь, – уклончиво ответил Эллис. – А я и представления не имею, как выглядит исполнение приговора в Особой службе. И, честно признаюсь, скромно надеюсь никогда не получить опыт в этой деликатной области.
Впрочем, несмотря даже на желание углубляться в тему, детектив поведал несколько любопытных подробностей об Олбрайте. К примеру, у него действительно нашли маску из кости, украденную из особняка Хэмпшайров. Само по себе это действительно ничего не значило, если б не фотографии Джеремии, которые он сделал с Луи ла Роном в роковую ночь смерти Леонарда Барнелла. «Мятежный баронет», как его обозвал Эллис, вообще любил трофеи – весьма опрометчиво для человека его профессии – и при обыске у него обнаружили довольно много вещей, проливающих свет на другие тёмные дела. А самым необычным предметом оказалось свидетельство о браке, выписанное в церквушке где-то на границе с Альбой.
– Леди Фэйт? – упавшим голосом уточнила я.
– Как выяснилось, нынче законная вдова, – подтвердил мои подозрения Эллис. И добавил совсем тихо: – Надеюсь, у него хватило хотя бы совести, гм, не консумировать брак, иначе её положение ещё больше осложнится. А так дело, конечно, замнут, свидетельство уничтожат, запись в приходской книге вымарают – у герцогини достаточно длинные руки. Леди Фэйт, думаю, уедет в длительное путешествие, а когда вернётся – будет смотреть на жизнь совершенно иначе. И к лучшему.
«К лучшему, – подумала я. – Особенно если они с матерью поживут отдельно хотя бы несколько лет».
Паоле, бесспорно, разлука с семьёй не помогла наладить отношения – но зато дала время разобраться в себе, что порой необходимо, чтобы наконец повзрослеть… К слову, после отъезда родичей она несколько дней ходила задумчивая и печальная, пока не приехал маркиз Рокпорт и не попросил о разговоре. Не представляю, о чём они беседовали целых два часа, но после этого Паола словно ожила, стала собой прежней, но только более сильной и спокойной – как будто надлом в её душе, существовавший с самого начала, наконец-то исцелился.
– Кстати, вот ещё необъяснимая деталь – в ряд к другим странностям, – произнёс вдруг Эллис. – Ваш маркиз мог бы и упустить Олбрайта. Тот, разумеется, готовился бежать за границу, но буквально в день поимки Тисдейла сломал правую руку и сильно повредил запястье левой. Что называется, не повезло – так не повезло.
– О, какие чудеса только не случаются в жизни, – пожала я плечами.
Деланое равнодушие тяжело мне далось, ведь на ум тут же пришли сны. И тот, первый, где я швырнула веер и попала кукловоду по руке, и второй, в котором с хрустом ломала чужие пальцы… Неужели мои видения сплелись с реальностью – и повлияли на неё?
Пожалуй, только леди Милдред могла дать ответ на этот вопрос.
«Или Абени, – подумала я вдруг, возражая сама себе. – Да, она наверняка знает».
– Мерзкая история получилась, – вздохнул тем временем Эллис. – Крайне мерзкая и не вполне складная. Так и не ясно, в какой момент Олбрайт наткнулся на Тисдейла. Да, тот совершил много лет назад покушение на герцога, ныне покойного, но расследованием занимался тогда совершенно другой человек – по крайней мере, бумаги говорят так. В том, что убийца – именно Тисдейл, сомнений никаких: тогда, в амфитеатре, он лично признался, запугивая бедную Фею. Но почему он выглядел, как глубокий старик? И хромота его… Нэйт сказал, у него и впрямь одна нога была покорёженная, как скрученная кочерга, видно, срослась неправильно. Но бегал Тисдейл при этом – куда там молодым, не угонишься, ваш ла Рон подтвердит. И сила его… На него надели, Виржиния, новенькие наручники из самой Колони, Хоупсон выделил, чтоб уж наверняка. Так Тисдейл их порвал, как бумажные! Я понимаю, если б он из них освободился, циркач всё же, но порвать… – он покачал головой. – Хоупсон собирается выставить компании «Пирлесс» крупный счёт за ненадлежащее качество изделий.