– Смею надеяться, что полученная сумма целиком пойдёт семьям тех несчастных, что погибли при исполнении, – не удержалась я от замечания.
Эллис выразительно изогнул брови:
– Ну, зная скаредность Хоупсона… Хотя нынче положение особое, дело громкое, думаю, на сей раз он скупердяйничать не станет. Похороны-то были за его счёт, – добавил детектив.
«А где похоронят Тисдейла?» – подумалось мне вдруг, но я отогнала от себя эту мысль: от неё веяло жутью, и она казалась неправильной. Так было, когда два года назад, вскоре после похорон леди Милдред, о ней спрашивали, как о живой, и мне приходилось говорить, что она умерла. И сейчас тоже – словно Тисдейл уже лежал в земле, и любые упоминания о нём оскверняли вечный покой. И ядовитой змеёй являлась другая мысль: «А что, если он вправду умер ещё тогда, и Барбара Пфафф зарыла тело в овраге? Что, если она не лгала? Кто тогда пришёл за возмездием?»
– Виржиния, вы что-то побледнели, – обеспокоенно наклонился ко мне детектив.
Я слабо улыбнулась:
– О, это всё слишком крепкий кофе. Надо было попросить Георга добавить сливок.
Разговоры настолько поглотили наше внимание, что мы едва не позабыли о главном – о том, ради чего Эллис вообще пришёл сегодня в кофейню. Или, точнее сказать – «о той, ради кого».
…Мэдди словно появилась ниоткуда, словно спустилась с Небес – смущённая до пунцового румянца, с тщательно уложенными волосами, в нежно-голубом платье, отделанном шёлковой тесьмой цвета сливок, которого я у неё никогда не видела. В спину её подталкивал чрезвычайно взволнованный Рене Мирей, приговаривая: «Вперёд, смелей, мон ами, смелей!» – впрочем, заметив мой недоуменный взгляд, он спрятался в полумраке арки, соединяющей кухню и зал. А Эллис подскочил на месте, потом сделал несколько шагов навстречу ей – и снова отступил, и замер, совершенно потерянный, пока она шла к нему, деревенея всё сильней с каждым вздохом.
И, наконец, остановилась – на расстоянии вытянутой руки.
В проёме арки появился Георг с платком; слегка запахло вишнёвым дымом; скрипнула входная дверь и тут же звякнул колокольчик. Однако ни Мэдди, ни Эллис ничего не замечали, вытянувшись друг напротив друга с пламенеющими лицами и блестящими глазами. Потом из полутьмы арки послышалось отчётливое шипение с марсовийской гнусавостью: «Кольцо, кольцо» – и детектив встрепенулся, а потом буквально рухнул на одно колено, вытаскивая из-за пазухи крохотную коробочку.
– Мадлен, вы… – начал он было пафосно, а потом лицо его исказилось, будто он собирался чихнуть. – Нет, не так. Мэдди, я тебя совершенно не понимаю. Ты – главный провал в моих теориях, моя главная загадка. Я думаю о тебе вот уже год, но ни до чего дельного до сих пор не додумался. Зато даже до такого дурня, как я, дошло наконец – это-то и хорошо. Я хочу быть рядом с тобой ещё долго, хотя бы лет пятьдесят, если получится – с моим-то образом жизни. Я хочу разгадывать тебя каждый день, но в то же время – разгадать не хочу. Да и не смогу, потому что я рядом с тобой становлюсь глухим, слепым и очень глупым. И очень счастливым. Пожалуйста, будь рядом со мной. Ты ведь будешь?
Выражение лица у Мадлен стало вдруг очень напряжённым. Она открыла рот, снова закрыла – без звука, и так несколько раз, пока я не услышала тихое, дробное:
– Д-д-д… – Мэдди закрыла лицо ладонями и качнулась из стороны в сторону, а потом снова попыталась выговорить: – Д-д-д… – но голос её не слушался.
И вдруг со стороны двери раздался странный резкий звук, то ли хлопок, то ли шорох, и кто-то громко зашептал:
– Джеремия, ещё фото! Срочно в номер – главный холостяк Бромли женится, надо же!
Мэдди замолчала; плечи у неё слабенько затряслись.
– Главный холостяк Бромли – это не я, – отрешённо возразил Эллис, не отводя от неё глаз; видно было, что больше всего на свете он хочет сейчас её обнять. – Но, кстати, он тоже сочетается священными узами брака, Фея вчера согласилась, так что дома я, похоже, лишусь. Так, ла Рон! – очнулся он наконец и обернулся. – А вы что тут делаете? Да ещё с фотографом?
Поправив пальцем очки на носу, журналист важно откликнулся:
– Пришёл, дабы документально засвидетельствовать момент моей триумфальной победы в пари! Леди Виржиния, вы ведь не забыли? – обратился он ко мне.
В тот самый момент из тёмной арки, ведущей на кухню, вылетело что-то напоминающее кусок яблока и стукнуло Мэдди по плечу.
– Да! – выпалила она от испуга. И, с удивлением отняв руки от заплаканного лица, вцепилась в Эллиса, затараторив: – Да-да-да, я согласна! Согласна!
– Кольцо! – охнул он, неловко возясь с крошечным замком-защёлкой. Наконец коробочка полетела вниз, а блестящий металлический ободок с крупным зелёным камнем скользнул на безымянный палец Мадлен. – Красивое, правда? Тебе нравится?
Она протяжно всхлипнула:
– Это ты мне нравишься, д-д-д… – и, не договорив, обвила руками его шею и зарыдала, уткнувшись в плечо.
– Это от счастья, – сообщил всем взволнованным шёпотом Рене Мирей, осторожно выглядывая из-за Георга, аккуратно промакивающего платком глаза. – Мон дьё, как я этого ждал! Как ждал! Какая красивая пара, мон дьё! Какая красивая невеста!
– Джеремия, фотографируй! – ткнул приятеля в спину Луи ла Рон.
Тот завозился со своим громоздким аппаратом, но затем обратил внимания на то, как я выразительно постукиваю веером по ладони и замер – со всем почтением. Право, на диво сообразительным юношей оказался этот Джеремия!
…Каким-то невероятным образом к двум часам пополудни о помолвке Эллиса и Мэдди узнала добрая половина Бромли – и все эти люди, конечно, страстно возжелали посетить «Старое гнездо». Маленькая кофейня не могла вместить столько народу, но никто не желал расходиться, и как-то само собою получилось, что на площади среди людей, ожидающих возможности попасть внутрь, появились уличные разносчики чая и картофеля, жонглёры и продавцы газет; где-то вдали промелькнул приметный профиль Зельды и послышался её низкий, интригующий голос, предлагающий каким-то «счастливчикам» заглянуть в будущее и узнать, что их ждёт.
Одним словом, перед «Старым гнездом» развернулись настоящие народные гуляния – и всё в честь только что состоявшейся помолвки.
Счастливая пара сидела во главе центрального стола. Для Мадлен заказали уже столько букетов, что некуда их было ставить, а у Элисса от одобряющих похлопываний одно плечо, кажется, уже перекосилось. В какой-то момент мне показалось, что бедные жених и невеста собираются сбежать, и я храбро решила отвлечь от них внимание публики и дать им немного отдохнуть.
Благо предлог у меня имелся – и вполне уважительный.
– Миссис Скаровски, добрый день! Простите, не заметила сразу, что вы пришли! – подлетела я к поэтессе, расточая улыбки. – Как ваше здоровье?
– Спасибо, вполне умеренно, – непонятно ответила она непривычно низким и хриплым голосом. Видимо, простуда всё же не прошла даром. – Узнав прекрасные новости, я тут же поспешила к вам.
– Чудесно! – откликнулась я и взмахнула веером: – Мистер ла Рон! Идите же скорее сюда, и мы разрешим наконец ваше пари!
И в кофейне разом стало тише. Ну, разумеется, если что-то завсегдатаи «Старого гнезда» и любят больше, чем чужое смущение и сплетни, то это жаркие споры между поэтессой и журналистом – причём неважно, кто победит, лишь бы столкновение было зрелищным и громким.
Потому-то сейчас публика и замерла в ожидании.
Луи ла Рон, до сих пор уверенный в своей победе, несколько приуныл; миссис Скаровски наоборот приободрилась, и выражение её лица стало воинственным.
– Принесите конверты с предсказаниями!
Мэдди, которая несколько осоловела от всеобщего внимания, тут же подскочила и едва ли не вприпрыжку убежала; вскоре послышались её торопливые шаги на лестнице. Эллис тоже наконец выдохнул с облегчением и прекратил держать спину прямо, словно примерная девочка из пансиона. Мгновенно превратившись из зрелища в зрителя, он облокотился на стол, с предвкушением улыбаясь.
Когда оба конверта оказались у меня, я немедля сломала печати и извлекла два листа. Быстро пробежавшись по строчкам глазами и оценив возможный исход, с трудом сдержала улыбку – и обратилась к спорщикам.
– Ну, что ж, чьё предсказание будет первым?
Они откликнулись одновременно:
– Уступаю честь прекрасной даме!
– Думаю, вежливо было бы уступить старшему.
И – столь же единодушно замолчали.
– Вопрос, – раздался из толпы жеманный голос Эрвина Калле. – А мистер ла Рон действительно старше?
– Ещё спросите, кто из них прекрасная дама, – фыркнул Эллис насмешливо. – Ладно, если уж я сегодня настрадался, мне и решать. Пусть будет журналист.
Я подвинула к себе поближе правый листок, исписанный крупным неразборчивым почерком, и с выражением зачитала:
– Жертв будет значительно меньше тридцати, и мистер Норманн поймает преступника.
Ла Рон взвился на ноги:
– И это правда, так и случилось! Леди Виржиния, ведь победа моя?
Сохранять серьёзное выражение лица было всё сложнее, однако я покуда справлялась:
– О, пока рано судить. По крайней мере, можно присудить вам очко… Но также и вашей сопернице, ведь она написала: «Смерть соберёт богатую жатву, Фея однако ей не уступит. Стражи покоя выполнят клятву, день наказанья однажды наступит!»
– Стражи покоя? – озадаченно потёр подбородок Эллис. – Нет, так «гусей» никто не ещё не обзывал, спасибо, что не стражи вечного покоя… Однако предсказание по сути верное. Пока ничья, господа.
– Ну, ещё не вечер, – расхорохорился журналист, а поэтесса напустила на себя мистически-многозначительный вид.
– «Умрёт женщина», – зачитала я. – Что ж, лаконично. И снова правда.
– А я написала, что умрёт мужчина! – воскликнула миссис Скаровски торопливо, прежде чем ла Рон восторжествовал. – Смотрите, двумя пунктами ниже!
– Действительно, – подтвердила я. – «Погибнет властитель женских сердец» – что ж, будем считать, что вы угадали.