– Выходит, у них по два очка? – тихо спросил полузнакомый женский голос где-то в отдалении. – Как интересно, как необычайно, совершенно немыслимо, вот мой отец точно сказал бы, что в этом чувствуются следы оккультных явлений.
На неё тут же зашикали и зашипели, и неизвестная леди замолчала.
– «Причина преступления кроется в прошлом и в человеческой порочности», – озвучила я следующее предсказание. И обернулась к Эллису: – Несколько расплывчато, как вы считаете, детектив?
Он с энтузиазмом кивнул:
– Конечно. Любое преступление по сути порочно, всякому действию предшествует другое действие. Журналист на сей раз остаётся без награды.
Я вгляделась в следующие строки и вздохнула:
– Боюсь, и миссис Скаровски тоже. «Во мраке вскинется клинок, и кровь пойдёт ручьём, и страсти гибельный клубок падёт за окоём». Бессмыслица какая-то, уж простите мне мою прямоту.
– Я-я-я имела в виду, что убийца нападёт ночью… – залепетала было она, но кто же станет слушать!
Спустя некоторое время слушатели обогатились следующими пророчествами: «Первая кровь прольётся на сцене», «Песок побагровеет, душа заледенеет и смерть войдёт в сей дом», «Пострадают зрители», «Под гнётом тьмы в Саду Чудес они жалеют о прибытии в наш край», «Убийца выберет холодное либо огнестрельное оружие», «Яд закипает на губах, и смерть летит на всех парах» – и тому подобной чушью. Луи ла Рон был крайне осторожен в своих предположениях, миссис Скаровски тоже излишне ударялась в пышные и туманные метафоры.
Лишь однажды я похолодела, дойдя до строк: «По следам идёт мертвец, скоро радости конец». Это звучало так, словно поэтесса случайно, по наитию попала в точку.
– Ну, довольно, – сложила я пополам обе бумаги. – Остальные пророчества настолько размытые и выспренние, что, боюсь, я не испытаю ничего, кроме неловкости, зачитывая их вслух. Остановимся на этом. Эллис, кто побеждает?
Он поскрёб в затылке, сверля взглядом потолок, а затем протянул:
– Ну, у мистера журналиста восемь очков, а у блистательной поэтессы – девять… Хотя нет, тоже восемь, «свистящий хлыст, зловещий рёв» мы решили не считать, потому что, во-первых, строчка не дописана, а во-вторых, не понятно, имелся в виду рёв зверя или, скажем, ребёнка. Дети, знаете ли, тоже могут внушать ужас! Значит, в итоге – поровну.
Ла Рон, кажется, перевёл дух. А миссис Скаровски, которая испытывала облегчение оттого, что не проиграла, чем расстраивалась от выскользнувшей из рук победы, спросила растерянно:
– Суд был вполне честным, и с приговором я согласна. Но, ради всех святых, что теперь делать с пари?
Ненадолго я задумалась, но затем мне в голову пришла блестящая, не побоюсь этого слова, идея:
– Если посчитать, что оба участника проиграли, это, пожалуй, будет несколько обидно. Поэтому решено: выиграл Луи ла Рон… но и миссис Скаровски выиграла тоже! А потому пока один разместит в газете восхваление литературным талантам, не побоюсь сказать, самой заметной поэтессы нашего времени, другая посвятит оду лучшему журналисту Бромли и его острому перу! Как вам такое решение?
Судя по одинаково вытянувшимся лицам и округлившимся глазам, участники пари были решительно против. Но кого интересовало их мнение?
В кофейне вновь сделалось довольно шумно – каждый норовил дать журналисту и поэтессе ценный совет, как лучше выполнить условия спора. Особенно в этом усердствовал Эллис, который наконец-то переместился из центра всеобщего внимания на более комфортную зрительскую трибуну. Мэдди весело сновала между залом и кухней с подносами и – удивительное дело! – даже ни разу не расплескала кофе, хотя ежеминутно любовалась обручальным кольцом, то снимая его, то надевая снова. В какой-то момент я почувствовала себя усталой и отошла в сторону.
Полумрак в глубине арки кашлянул многозначительно и протянул с пикантным марсовийским акцентом:
– Леди Виржиния, могу я попросить о крохотной толике вашего драгоценного времени?
– Мистер Мирей! – откликнулась я живо. То действительно был именно он, хотя и без поварского колпака. – Конечно. Кстати, ведь это вас мне следует поблагодарить за чудесное платье Мадлен? Оно немного не в её вкусе, значит, кто-то помогал ей с выбором.
Мирей немедленно просиял:
– Уи! – горделиво закивал он. – И причёска – тоже дело рук моих, потому что у меня, не поверите, четыре младшие сестры, и потому я знаю толк в женской красоте – и женских секретах. Так что мсье Эллис ревновал совершенно напрасно к нашей дружбе с очаровательной Мадлен – да, да! А ей не помешал совет от опытного и разумного человека, уж если ей не повезло влюбиться в столь бесчувственного чурбана… – тут он закашлялся и сам себя оборвал: – Впрочем, что же я, совсем позабыл, зачем пришёл. Видите ли, на кухне вас дожидается одна особа. Она уверяет, что знакома с вами – и ещё что должна передать вам нечто важное.
Сердце у меня, признаюсь, упало в пятки.
…это, разумеется, была она – Дженнет Блэк, девица в чёрном из похоронного бюро Горацио Монка. Она сидела прямо на столе, болтала ногами и ела клубничное пирожное; джем размазался по её бесцветным губам, густой, тёмно-красный, точно кровь, а светлые, почти прозрачные волосы сияли на свету, точно нимб.
– О, вы пришли, наконец-то пришли, – своим узнаваемым, тихим и трагическим голосом произнесла она и посмотрела на меня в упор. – Очень хорошо, право, просто замечательно. Очень занимательный выдался день, я бы написала отцу, чтобы он осветил его в журнале, но никак не могу выбрать. С одной стороны, «Парапсихическое» – более светское издание, с другой стороны, в последнее время лучше покупают «Обзор потустороннего». К слову, чудесное платье у вашей подружки, такое голубое-голубое, мастер Горацио как раз учил меня недавно, как делать незабудки, весьма тонкая работа и не каждому под силу. Он наверняка станет меня ругать, если я задержусь, а я уже задержалась, хотя всего лишь пришла, чтобы вручать вам это.
И она передала мне сложенную вчетверо бумажку, на которой было аккуратным мелким почерком выведено всего несколько слов: «У могилы той, которую мы обе знали, в ночь летнего солнцестояния».
Я ощутила дурноту.
Вроде бы Георг протянул мне стакан воды, а Рене Мирей потешно скакал вокруг, обмахивая нас подносом, и продолжалось это довольно долго. А взгляд точно приклеился к одной-единственной строке, которая значила так много – но только для меня, и больше никто не мог бы разгадать её смысла.
Абени назначала свидание.
Я уже знала, что приду.
– Где мисс Блэк? – спросила я тихо, когда недомогание наконец отступило.
– Ушла, – ответил Рене Мирей с явным облегчением. И закатил глаза: – О, ну и девица, о-ля-ля! Услада глаз и устрашение души. А какой у неё аппетит! Она принесла дурные новости, миледи?
– Нет, что вы, очень хорошие, – через силу ответила я. – Просто мне нужно осмыслить их – и немного побыть одной.
И это было правдой. Даже леди, сделанной из стали, требуется иногда толика покоя.
– …леди Виржиния! Леди Виржиния, там в зале такое творится, вы не поверите! Вот говорили мне – не поминай всуе святых…
Впрочем, если покоем насладиться не получится, сойдёт и чашка кофе.
Главное – выбрать чашку побольше.
История пятнадцатая: Терпкий кофе, сладкий жасмин
Есть один несложный рецепт, который зимой согреет вас, напомнив о лете, а летом – одарит свежестью. Однако начинать приготовления нужно заранее.
В банку с кофе добавьте горсть лепестков жасмина, перемешайте и оставьте на несколько дней, чтобы зёрна пропитались цветочным благоуханием. Умерьте своё любопытство и не открывайте крышку слишком часто, дабы запах не выходил. Когда настанет время, нужно смолоть кофе, а затем сварить в турке из расчёта две неполных чайных ложки на полстакана воды, смешав с двумя щепотками сухого жасмина и несколькими горошинами розового перца для пущей ароматности. Потом напиток разлейте по чашкам, добавьте по желанию молоко, украсьте свежими цветами – и готово!
Терпкость кофейного зерна; сладостное благоухание жасмина; пикантные нотки перца…
Если бы у воспоминаний о прошлом был вкус, возможно, он бы оказался именно таким.
Говорят, что нельзя убежать от себя и от своего прошлого. Полная чушь: я лично знаю множество людей, которые этим занимаются, вкладывая всю душу, и вполне преуспевают. Некоторые из них даже могут давать уроки – для менее удачливых.
Например, сэр Клэр Черри, крупный специалист в такого рода делах, утверждает, что главное – не оглядываться и смотреть только перед собой. Стоит только задуматься, отвести от светлого будущего взгляд – и непременно споткнёшься!
Эллис же полагает, что всё ровно наоборот: с прошлого нужно не спускать глаз, только зазеваешься – и оно тяпнет тебя за ногу, как оголодавший волк.
– Да, Виржиния, – повторил он, мрачно вздохнув. – Как оголодавший волк, чтоб ему пусто было.
Перед ним стояла чашка, в которую сочувствующий Рене Мирей явно плеснул рому пополам с кофе, а не одну ложку, как полагалось по рецепту. Я, впрочем, не собиралась осуждать никого из них, ибо день и впрямь выдался ужасный: не далее как утром на Мэдди – нашу милую Мэдди! – было совершено покушение. Неизвестный с ножом затаился у чёрного хода и дождался, пока она по обыкновению на рассвете выйдет на порог, а затем напал… К счастью, вышла Мадлен не просто так, а с метлой в руках, потому сумела оказать достойное сопротивление.
Несостоявшийся убийца бежал, трусливо отбросив в кусты оружие, и теперь этого негодяя искала, кажется, половина всех «гусей» Бромли.
– Готов спорить, что он мстил мне, – горько произнёс Эллис в пятый, наверное, раз за вечер. – А во всём виновата та статья. И вздумалось же дураку ла Рону и впрямь написать про нашу помолвку!
Вслух я, разумеется, согласилась с детективом, но подумала, что он слишком уж пристрастен к бедняге журналисту. Возможно, статья и впрямь подтолкнула тайных врагов, заставив их действовать, но написана она была отнюдь не с дурными намерениями: Луи ла Рон всего лишь хотел сделать Мэдди, к которой относился тепло, как к собственной младшей сестре, воистину королевский подарок в честь счастливого события. По своим меркам, разумеется. Эллис сперва принял его обещания за дружеское подтрунивание, а потом было слишком поздно: статья появилась через считанные дни.