Ни даже Лайзо.
А ведь разговор с ним был неизбежен – как бы я иначе добралась до могилы леди Милдред ночью? Кладбище Грин-Ив располагалось слишком далеко от особняка, чтобы дойти туда самостоятельно. Взять кэб и довериться случайному человеку… Неразумный выбор, учитывая, сколько раз покушались на меня – и на мою репутацию. К тому же Грин-Ив, этот город мёртвых, укрытый под сенью старых деревьев за собором святой Люсии, и днём-то внушал ужас, не говоря уже о ночи. Даже если отбросить суеверия, щедро распространяемые журналом «Парапсихическое», старые номера которого время от времени приносила в кофейню мисс Дженнет Блэк, оставались ещё алчные расхитители гробниц, бездомные, сектанты и прочие сомнительные персонажи – и встреча с ними не сулила порядочной леди ничего хорошего.
Итак, я должна была непременно показать записку Лайзо и заручиться его помощью, но подходящий момент всё никак не наступал. А в довершение ко всему, когда до назначенной даты оставалось чуть больше недели, на Мадлен покусились во второй раз – теперь на городском рынке.
– Мы с храброй малюткой Мэдди всего лишь отправились за корзинкой ягод! О, если б я знал! – заламывал руки Рене Мирей, оказавшийся свидетелем нападения и напуганный, надо сказать, больше жертвы. – Жизнь в Бромли так опасна! Так опасна!
– Не то чтоб меня убить хотели… – тихонько сказала Мэдди в сторону, донельзя смущённая всеобщим вниманием. – Скорей, напакостить.
– Вот уж не уверен, – ответил Эллис задумчиво, приобнимая её за плечи.
Он примчался в кофейню, как только узнал о произошедшем – и, как ни пыталась Мадлен приуменьшить опасность, я была, скорее, склонна согласиться с ним. Нападение произошло на рынке, в той самой приглаженной, пасторальной части, которая была предназначена больше для зажиточных горожан, ищущих развлечений воскресным утром, чем для тех, кто собирался купить овощи и рыбу подешевле. Прилавки, заполненные цветами и ароматными травами, самые ранние яблоки, ещё наполовину зелёные, и первые лесные ягоды… Когда Мадлен в сопровождении Рене Мирея задержалась у торговки, настойчиво предлагавшей купить землянику, какая-то женщина с силой толкнула её на прилавки и убежала.
Можно было бы предположить, что это лишь досадная случайность – мало ли в Бромли сумасшедших, которые с виду выглядят прилично? – однако после записок и первого покушения так не стала бы говорить даже я.
– Мы её отыщем, мон ами, непременно отыщем, – бормотал Мирей, успокаивая, скорее, самого себя.
Но, увы, дальше разговоров и обещаний дело не зашло – попробуй-ка выследи в столице особу, о которой известно лишь то, что она была одета в тёмное – не то коричневое, не то чёрное – муаровое платье. Кто-то из свидетелей утверждал, что она побежала в проулок сразу за прилавками, другие говорили, что её видели на подножке омнибуса… Но никто не мог сказать даже, какого цвета были у неё волосы, выглядела она старой или молодой, худощавой или полной. Незнакомка появилась из ниоткуда и исчезла, словно призрак.
Помню, что Эллис, зайдя в тупик, спросил есть ли у меня какие-то мысли на сей счёт – вероятно, понадеялся на мистический дар, если уж сыщицкие приёмы оказались бессильны. Но, увы, я ничем не могла его обрадовать: мои ночи по-прежнему пролетали в мгновение ока, без сновидений.
– Разве что одно кажется мне странным, – всё же добавила я, поразмыслив. – Тёмное муаровое платье – необычный выбор для прогулки летним утром. Другое дело, если бы это была уже вторая половина дня…
Другой мужчина бы сейчас посмеялся надо мною и наверняка не упустил бы случая сказать, что все женщины только и думают, что о нарядах. Но Эллис кивнул:
– Да, я тоже подумал, что на воскресном рынке она должна была бросаться в глаза. Ведь служанки, которые одеваются в чёрное и коричневое, используют ткани попроще. А те, кто могут позволить себе надеть муаровый шёлк на променад, наверняка выберут что-то поярче и посветлее. Вот вы, Виржиния, куда бы надели такое платье?
Все мои мысли, признаться, до сих пор были заняты размышлениями о скорой встрече с Абени, потому я тут же ответила:
– На кладбище.
– Вот как, – откликнулся Эллис и надолго затих, точно вспомнив что-то. А затем пробормотал: – Да нет, быть не может…
Он не уточнил, что имел в виду, а я не стала спрашивать. А на следующий день в «Старое гнездо» заявилось живое опровержение моих слов о том, что никто не носит чёрный муар по утрам и без особого случая.
Впрочем, мисс Дженнет Блэк была исключением из многих правил.
Болтливостью своей она могла посрамить миссис Скаровски, нахальностью – Эллиса, а уж её умению появляться точно по волшебству и уходить никем не замеченной мог позавидовать даже дядя Рэйвен! Но, что удивительно, при всех своих странностях мисс Блэк в считанные дни покорила сердца завсегдатаев «Старого гнезда». Для неё всегда находили местечко за центральным столом, Рене Мирей норовил угостить её каким-нибудь десертом – якобы испытать рецепт, а Луи ла Рон великодушно делал вид, что и впрямь читает очередной номер «Парапсихического».
И никого из её новых друзей не смущали наряды, больше подходящие для посещения семейного склепа, чем для неторопливых прогулок ясным днём… Как, например, сегодняшнее платье с двухъярусной юбкой, подпоясанное широким атласным кушаком – разумеется, всё цвета пыли из угольной шахты.
– Лето – плохое время для похоронного дела, особенно в столице, так считает мастер Горацио, – говорила она тихим трагическим голосом, точно обращаясь к безутешным родственникам усопшего. – Если кто-то и умирает, то за городом. А если и в городе, то всё одно – для похорон предпочитают сейчас только свежие цветы, хотя они увядают и теряют своё очарование спустя несколько дней. В прошлом году мой отец целую статью в «Парапсихическом» посвятил очарованию, вы читали? Очарованное сердце слепо, а разочарованное – стремится забыть. Иногда я забываю начало, когда добираюсь до конца, но так бывает только с плохими статьями, а эта отменно хороша. Знаете, какое время самое хорошее для похоронного дела? – спросила она вдруг.
– Зима? – измученно предположила миссис Скаровски, обмахиваясь огромным веером; жара последних дней изрядно её утомила.
– Мрачная осень? – спросила оживлённо леди Клэймор. – На мой взгляд, особенно выразительны те образы безутешных вдов и уединённых погостов, которые обрамлены увядающей природой. О, это словно оправа из потускневшего золота!
Я собиралась было из чистого озорства предложить весну, придумав на ходу какой-нибудь забавный аргумент, но тут полковник Арч, который вроде бы дремал над своей чашкой, вдруг произнёс громко и чётко:
– Война.
И меня пробрало холодком.
– Война хороша для похоронного дела, – согласилась мисс Блэк совершенно серьёзно, точно и не заметив всеобщего замешательства. – Но только поначалу. Затем она приносит только вред. Очень скверно, когда человеку некогда скорбеть о мёртвых, потому что слишком много горя вокруг, а его душа окаменевает. На камнях не растут цветы, даже восковые и тряпичные, а именно цветами мы и занимаемся с мастером Горацио. Так что осень лучше, вы правы, леди Клэймор. Вы такая умная, просто страх.
Глэдис, чувствительная к оговоркам, никому бы не простила столь сомнительного комплимента, но ради эксцентричной мисс Блэк сделала исключение и благодарно улыбнулась. Дальше разговор, по счастью, ушёл в сторону и более к печальным темам не возвращался – к величайшему моему облегчению.
Тем не менее, сумрачная тень довлела над нами до самого конца дня.
Закрывая кофейню, мы с Мадлен обменялись всего парой слов – каждая из нас думала о своём. Нужно было выбрать момент, рассказать Лайзо о записке и попросить сопровождать меня, но мысли неслись вскачь… Вспоминались некстати все те многозначительные статьи в «Бромлинских сплетнях» об отъезде алманского посла и о волнениях на материке, а ещё оговорки маркиза Рокпорта, который просил меня не покидать пределов Аксонской Империи хотя бы до осени. И как-то слишком уж гладко легло в общую канву странное письмо от Элейн Перро. Она сообщала, что им с супругом пришлось отложить путешествие на самолёте из Марсовии в Алманию, приуроченное к юбилею первого перелёта между странами. А дальше следовала пара строк, совершенно непонятных на первый взгляд:
«Возможно, соберусь вместе с Клодом погостить немного в Бромли, ибо на материке к лётчикам проявляют излишне пристальный интерес…»
Разумеется, я ответила, что рада её видеть в любое время и что она может рассчитывать на моё радушие. Но сейчас подумала: столь резкая перемена планов скорее напоминает бегство… вот только отчего спасаться Элейн?
– Грустно? – спросила меня Мэдди.
– Нет, нет, – ответила я, точно очнувшись от тяжёлого сна. – Просто вспомнила слова полковника Арча.
Она опустила взгляд на собственные руки, сцепленные в замок.
– И что вы думаете? Про войну?
Мне хотелось поскорее забыть об этой теме, потому я отделалась банальностью:
– Ничего хорошего в ней нет. Война весь мир переворачивает кверху ногами.
Мэдди кивнула и отвернулась к окну, замолчав. И в наступившей тишине можно было ясно различить бормотание Лайзо:
– Да, переворачивает… Пожалуй, что так.
Стёкла вдруг запотели – автомобиль въехал в туман. А в интонациях проскользнуло что-то незнакомое, жутковатое, похожее на злую надежду – и я испугалась.
Понятно, что поговорить в тот вечер о записке Абени нам так и не удалось.
***
Если же не считать тревожных разговоров и нападений на Мадлен – кстати, прекратившихся, как только она перебралась в особняк на Спэрроу-плейс – лето началось спокойно. Мальчики вели себя смирно, памятуя о том, как едва не лишились Паолы. Клэр частенько отправлялся на прогулки за город, задерживаясь до темноты, но, думается мне, поездки эти затевались не ради него, а ради Джула, который после происшествия с Тисдейлом впал в чёрную меланхолию. Со временем хандра отступила, а привычка проводить время на природе осталась. Иногда Клэр делал великодушный жест и брал с собой внуков, освобождая для Паолы часть дня… Лиам же всё чаще отказывался от поездок и проводил время в библиотеке, а Юджиния составляла ему компанию. Несколько раз я видела через приоткрытую дверь их головы, склонённые над одной и той же книгой, и слышала, как шелестели страницы.