Переезд Мэдди, правда, разбавил благостное затишье.
Завтрак теперь подавали чуть раньше привычного, чтобы мы с ней успевали в кофейню к обычному часу. Признаться, я наслаждалась редкими мгновениями, когда можно было увидеть за одним столом всех обитателей особняка. Меня равно умиляло, приводя в доброе расположение духа, и утреннее ворчание Клэра, и шалости братьев Андервуд-Черри, и невинные, но в то же время остроумные замечания Лиама – о, он перенял у моего дяди куда больше, чем сам сознавал! В первый день я немного волновалась, не утомит ли Мэдди весь этот беспорядок, но, кажется, ей он пришёлся по вкусу. Мальчики видели в ней старшую сестру, Клэр – подопечную, Паола – подругу…
«Некоторые люди просто созданы для семьи», – вспоминались мне иногда слова леди Абигейл. И приходилось каждый раз осаживать себя, чтобы не повторять окончание той фразы: «Но некоторые люди счастье находят в одиночестве».
Наблюдая за тем, как Мадлен с лёгкостью увлекает в игру братьев Андервуд-Черри, я не могла не думать о том, что совсем скоро она станет женой. Её фамилия будет Норманн; у них с Эллисом почти наверняка появятся свои дети… Святые Небеса, а ведь Мэдди – моя милая, маленькая Мэдди – станет более респектабельной особой, чем я сама.
Изменится ли она?
Станет менее смешливой, более серьёзной… или нет?
В своё время Глэдис сказала: «С детьми главное – найти хорошую няньку, потом – выбрать достойную школу, и как можно меньше надоедать друг другу!». Для неё важней был супруг, Сеймур, и собственная неугасающая страсть к искусству, а к сыновьям она относилась как драгоценным картинам – создавала для них наилучшие условия и любовалась с расстояния в несколько шагов. И брак, и материнство мало изменили её… Но Мадлен обладала совершенно иным характером. Сейчас мы ещё оставались с нею близки, но сохранится ли наша дружба после столь серьёзных перемен в жизни – я не знала.
И, по правде сказать, боялась узнать.
Этим мы с Эллисом были похожи.
***
За четыре дня до назначенной с Абени встречи я начала ощущать сильное беспокойство, потому что так и не смогла поговорить с Лайзо. Всякий раз нас что-то останавливало, разлучало: то обстоятельства, то неудобные свидетели, то злой рок в лице Клэра, изнемогающего от жары, а потому особенно язвительного и придирчивого. Мне стало ясно, что дальше так продолжаться не может. Воспользовавшись тем, что из-за гроз кофейня почти что опустела, я оставила её на Георга, а сама вернулась вместе с Мэдди в особняк. Согласно моим немудрёным расчётам, теперь судьбоносный разговор непременно состоялся бы – и не позднее вечера. В крайнем случае можно было бы вызвать Лайзо ко мне в кабинет и там пооткровенничать без помех: днём это выглядело бы вполне пристойно, и даже Клэр не сумел бы придраться.
Однако в своих планах я не учла одного: собственной впечатлительности.
Когда мы прибыли в особняк, мистер Чемберс деликатно доложил мне, что около часа назад прибыл маркиз Рокпорт, и теперь они с миссис Мариани беседуют в библиотеке об успехах в учёбе юного баронета Сайера. Не сомневаюсь, что в первые пятнадцать минут они действительно обсуждали Лиама, но потом обратились к более интересным темам: ведь не секрет, что Паола продолжала докладывать маркизу о моих делах. Что ж, пока это устраивало все стороны, включая меня саму. Я не собиралась мешать, но посчитала, что времени уже прошло предостаточно, и направилась в библиотеку, чтобы поприветствовать дядю Рэйвена – и, может, уговорить его остаться на ужин.
И – остолбенела, заглянув в приоткрытые двери.
…нет, безусловно, там не происходило ничего предосудительного. Дядя Рэйвен что-то негромко говорил, возможно, излагал рекомендации для Лиама или давал указания, куда меня не стоит пускать, а Паола смотрела на него – но как она это делала!
Мне стало неловко.
Выдав себя торопливым цоканьем каблуков, я сбежала и спряталась в кабинете, пытаясь осмыслить увиденное. Как давно зародились её чувство? Знал ли сам маркиз? Наверняка он догадался, не слепой ведь… Что он думал об этом сам? И что делать мне? В моём присутствии Паола безупречно владела собой, и немудрено: всё же я считалась его невестой. И к тому же она была мне многим обязана… Но человек не хозяин своим чувствам: он в лучшем случае тюремщик, который пытается закрыть в темнице то, что ему неугодно видеть и ощущать.
Убедив себя таким образом, я твёрдо решила хранить увиденное в тайне – и тут же совершила ошибку.
Паола сама отыскала меня, коротко пересказала содержание своей беседы с дядей Рэйвеном – его не беспокоили нападения на Мадлен, однако он пообещал уделить время поискам виновных – и в самом конце добавила немного скованно:
– К слову, маркиз оставил это в библиотеке. Наверное, стоит вернуть ему?.. – и протянула платок с монограммой «РРР».
Я должна была поблагодарить и забрать его, но вспомнила сцену в библиотеке, смутилась… и у меня вырвалось совершенно неуместное:
– Ах, оставьте себе.
Паола коротко выдохнула от удивления, а затем на скулах её проступил румянец, почти неразличимый из-за смуглого оттенка кожи. Нам обеим было крайне неловко; мы смотрели друг на друга и молчали. Не представляю, о чём думала она, а я же лихорадочно пыталась сообразить, как обратить сказанное в шутку, учитывая тёмное прошлое Паолы и мои непростые отношения с маркизом… Но в голову так ничего и не приходило.
– Леди Виржиния, мне…
Подспудно ощутив, что вот-вот могут прозвучать слова, после которых не будет возврата к прежним отношением, я поспешила перебить её:
– Нет-нет, ничего не говорите. Возможно, моя фраза прозвучала двусмысленно… Ах, и впрямь, наверное. Но я рада тому, что у маркиза Рокпорта появился человек, которому он доверяет – и тому, что этот человек именно вы. Знаете, наша с ним помолвка – формальность чистой воды, своего рода дань уважения моему отцу… На самом деле маркиз очень одинок.
Пока я говорила это, Паола совладала с собой и ответила почти спокойно:
– Не думаю, что человека его склада ума и образа жизни тяготит одиночество.
– Многих не тяготит одиночество, но лишь до тех пор, пока они не обретают нечто ему противоположное, – улыбнулась я. – Как если бы с вами всё время была несильная боль – с самого начала жизни, а затем вдруг исчезла.
К счастью, почти сразу же в кабинет постучалась Юджиния и принесла несколько писем, а также отчёт от мистера Спенсера – ремонт замка шёл полным ходом, и можно было надеяться, что к середине лета мы его завершим. Срочные дела избавили меня от необходимости продолжать обмен репликами с Паолой, только множащий неловкость. За отчётами, расчётами и ответами незаметно пролетел остаток дня, и лишь ближе к ночи я вспомнила, что собиралась переговорить с Лайзо. Кажется, сама судьба противилась нашей с Абени встрече…
Однако в тот вечер мне ничего не оставалось, кроме как лечь спать.
Платок дяди Рэйвена так и пропал куда-то; возможно, Паола действительно забрала его – не моя забота, право.
…в ту ночь впервые за долгое время мне приснился сон – и какой! Торжественная свадьба; церковь, залитая солнечным светом – из-за витражей разноцветным, как мармелад; невеста в скромном, но словно бы сияющем платье… Женихом совершенно точно был маркиз, а вот лицо его суженой я не разглядела, потому что до самого утра пыталась обернуться и посмотреть, кто же стоит рядом и держит руку на моей талии. После пробуждения осталось чувство неловкости и досады: не стоило потакать низменным чувствам и думать о Паоле и её влюблённости весь вечер. Но хотя сон вряд ли был пророческим, и, скорее, причиной его послужила излишняя впечатлительность, я обрадовалась, что больше не проваливаюсь в забытьё, как в чёрный омут, едва касаясь подушки.
«И вот бы по-настоящему заглянуть в будущее и убедиться, что дядя Рэйвен обретёт своё счастье», – промелькнула будоражащая мысль, но я отогнала её, изрядно смутившись.
Всё-таки мы с ним были помолвлены, и, пока что-то не изменится кардинально, его счастье во многом зависит именно от меня.
За завтраком, полагаю, я выглядела неважно, и потому дети вели себя тише обычного. Паола тоже практически ничего не говорила, погружённая в раздумья; Клэр отпустил несколько шуток и, так и не дождавшись даже кивка в ответ, состроил кислую физиономию и до самого десерта изображал обиженную принцессу на диете из уксуса и Эйвонского тумана. И только Мэдди по-прежнему улыбалась и словно бы источала невидимый свет – иначе говоря, была счастлива.
А счастье, как известно, заразительно.
По дороге в кофейню нас прихватил дождь. Крупные капли забарабанили по крыше автомобиля, ветер всколыхнул верхушки деревьев и пересчитал черепицу на крышах домов, где-то вдали полыхнуло, затем громыхнуло… Однако ненастье не продлилось долго. Грозу отнесло в сторону, и солнечные лучи – не такие жаркие, как в полдень, но всё же по-летнему настырные – ощупали город, стирая влагу; воздух вдали дрожал и колебался, точно над кипящей кастрюлей, а в небе проступила торжественно-яркая арка радуги.
Мы проехали аккурат под ней, и Лайзо сказал, что это к удаче.
На весь оставшийся день погода установилась великолепная. Гостей в «Старом гнезде» было немного больше обычного – многие из постоянных посетителей, собиравшихся прийти накануне, но испугавшихся бури, надумали заглянуть сегодня. В середине дня я едва нашла несколько минут, чтобы коротко перекусить и перемолвиться парой слов с Миреем и с Георгом, а затем долгое время даже присесть не могла, пока в кофейню не заявился Эллис и не похитил меня у остальных гостей. Ему это, разумеется, дозволялось – все знали о его особом положении, а сегодня он к тому же принёс очаровательно крошечный букетик маргариток для Мадлен, чем окончательно всех покорил. Сперва она хотела приколоть цветы к корсажу платья, но затем пожалела их и, поставив в бокал с водой, отнесла наверх, в свои комнаты. Мы же с детективом заняли обычное место – за ширмой в общем зале.
– Есть новости? – спросила я, подождав, пока он утолит первый голод тёплым паштетом – проявлять любопытство сразу было бы жестоко. – Судя по вашему лицу, либо ничего существенного, либо нечто неутешительное.