Там же упокоился и её супруг, Фредерик, и мои родители… и наконец она сама.
И там назначила встречу Абени.
Кладбище за собором не зря называли «городом мёртвых». Некоторые склепы выглядели помпезнее и роскошнее, чем иные особняки, только размером поменьше; дорожки, вымощенные превосходным светлым камнем, поддерживались в безупречном порядке, а по обеим сторонам рос бледный шиповник, дикие лилии и жасмин, источающий приторно-сладкий аромат. Но то было лишь в самом начале, где располагались захоронения, принадлежавшие богатым семьям. Чем дальше, тем реже попадались склепы, похожие за замки в миниатюре, а надгробия становились всё проще и беднее. В самом же дальнем конце могилы обозначались лишь холмиками земли да крашеными деревянными табличками, редкая из которых переживала зиму с дождями и снегом.
Словом, это и впрямь был настоящий город, с престижными районами и нищими окраинами, только предназначался он не для живых.
– Тебе не страшно? – спросил меня вдруг Лайзо, когда мы уже обошли собор и углубились в переплетение «улиц» между роскошными склепами, расположенными на первой линии.
Признаться, я сразу же забеспокоилась, что он заметил недоброжелателя, преследующего нас, но тут же отбросила эту мысль: ночь на кладбище – не лучшее время и место, чтобы изъясняться намёками.
Если б что-то и впрямь пошло не так, то Лайзо бы сказал прямо.
– Не думаю, что нам стоит чего-то бояться, – качнула я головой. От густого запаха жасмина иногда накатывала дурнота, но чем дальше от собора – тем реже встречались цветы. – У меня есть револьвер отца, да и ты, полагаю, не безоружен. Кроме того, в таком наряде я не похожа на беспомощную леди; скорее уж, это нас издали можно принять за весьма неблагонадёжных джентльменов. Ибо что благонадёжным тут делать?
Он беззвучно рассмеялся:
– Ну, глупо было ждать от тебя иного ответа. Но я-то имел в виду не страх перед обычными людьми.
Я вспомнила Валха, и на мгновение сердце у меня сжалось.
– Мертвецы меня не пугают тем более. И с ними, полагаю, легче договориться – в отличие от пьяниц и грабителей. К тому же ты со мной.
…Пока я говорила, налетел порыв ветра, и шелест листвы заглушил мой шёпот. Если Лайзо и услышал последние слова, то виду он не подал, и следующие несколько минут мы шли в молчании. Признаться, я уже засомневалась, явится ли хоть кто-то на условленное место встречи, ибо по пути нам не встретилось ни одного человека – даже кладбищенский сторож куда-то запропастился. На мгновение вдруг захотелось, чтоб так и вышло; грудь похолодела от дурных предчувствий, словно сейчас я готовилась ступить на дорогу, с которой нет возврата.
«Ничего, довольно прийти к могиле и побыть нам некоторое время, а затем можно возвращаться, – пронеслась в голове трусливая мысль. – В конце концов, мы же не договаривались ждать друг друга всю ночь до рассвета…»
Но стоило лишь так подумать, как вдали показался тёплый огонёк потайного фонаря – именно там, где располагался семейный склеп Валтеров. Невольно я пошла быстрее, потом ещё и ещё, пока не перешла на бег.
И – замерла.
…у открытого склепа стояла высокая женщина с букетом увядших белых цветов. В левой руке у неё был фонарь; волосы её укрывал глубокий капюшон. Обернувшись на звук моих шагов, она откинула капюшон, и мелкие чёрные кудри, изрядно посеребрённые временем, рассыпались у неё по плечам.
То была Абени; я узнавала её лицо – печальные живые глаза, излом бровей, губы, один уголок у которых был чуть приподнят, а другой немного опущен, точно в кривоватой улыбке… Но, Святые Небеса, как же она постарела!
– Ты пришла, – сухим, шелестящим голосом произнесла Абени, и взгляд её зажегся тёмной, мрачной радостью. – Ты всё-таки пришла… Значит, у нас есть шанс.
Сердце у меня кольнуло невидимой иглой, и по спине пробежал холодок.
– Вы имеете в виду…
– Тс-с, – приложила она палец к моим губам, нахмурившись. – Не называй его имени; даже наяву оно имеет надо мной власть.
Я сглотнула, чувствуя сильный озноб, словно подошла зимней ночью в одной сорочке к распахнутому окну; одушевлённое проклятие, довлевшее над моей семьёй долгие годы, наконец стало обретать ясные очертания.
– Кто он такой? – прямо спросила я, поймав взгляд Абени. – Или… что такое?
Она сгорбилась, становясь ещё старше на вид – и затем тяжело вздохнула:
– Я расскажу, что знаю. Но сперва позволь сделать то, зачем я решилась вновь прийти сюда, – и, отвернувшись, она шагнула в склеп, растворяясь во тьме.
«Цветы, – пронеслось в голове. – Абени принесла цветы для неё».
Сама я даже не подумала об этом; возможно, потому что для меня леди Милдред с некоторых пор словно бы всегда оставалась рядом – во сне, в запахе вишнёвого табака наяву, во взгляде каждого из гостей, кто приходил в «Старое гнездо»… Казалось, что протяни руку – и коснёшься тяжёлых бархатных юбок цвета густого вина, услышишь знакомый оклик.
…будто она и впрямь всё ещё здесь.
Лайзо, точно угадав, что за чувства меня тревожат, легонько сжал моё плечо.
– Не уходи, – попросила я тихо, вглядываясь в темноту склепа до рези в глазах, но не различая ни единого образа или хотя бы движения.
– И не собирался, – ответил он – так же едва слышно.
Когда Абени вышла, то окинула нас долгим взглядом, но не спросила, кто со мной, и не попросила Лайзо уйти, вопреки моим опасениям – лишь кивнула, словно решив для себя что-то.
– Всё началось давным-давно, – произнесла она глухо, опускаясь на камень у тропинки. – Так давно, как мы не можем себе представить, и так далеко, что отсюда не видать. Был один колдун, обладавший великой силой и великой мудростью, и жил он в почёте и довольстве, пока во сне не увидел собственную смерть.
Абени рассказывала – а я видела, словно наяву.
…Валх действительно родился очень давно – за долгие-долгие века до моего появления на свет. Он мог быть современником Алвен, носить зелёные одежды и срезать ветви священного дерева золотым серпом. Но, в отличие от других колдунов, в его сердце скопилось слишком много жадности и страха, а это самое дурное сочетание, какое можно себе представить.
Никто не хочет умирать, но мало кто готов заплатить чудовищную цену лишь за попытку протянуть чуть дольше.
Он перепробовал множество способов, но ни один путь не привёл к желаемому результату. И тогда, уже отчаявшись и почти утонув в чужой крови, Валх услышал историю о жрице с волосами цвета серебра, которая уснула колдовским сном в ритуальной пещере, но не оставила своё племя, а продолжила его опекать ещё полтысячи лет. И могла бы прожить ещё полтысячи, но повстречала на границе между явью и сном храброго воина из чужой земли, которого полюбила всем сердцем – и предпочла стать его женой, подарить ему дитя, состариться и умереть.
Валх возликовал – вот бессмертие, которого он искал! Было лишь одно препятствие: нельзя стать сновидцем, им можно лишь родиться. Он искал выход много лет – и всё-таки нашёл, стоя уже одной ногой в могиле…
…Если нельзя стать сновидцем – можно найти юный, беззащитный талант, поработить его и заставить бесконечно долго видеть сон о том, что он, Валх, бессмертен.
– Вот только сновидцев-рабов надолго не хватало, – глухо произнесла Абени, опустив седую голову. – Рано или поздно за каждым из них приходила смерть, а он… он подыскивал себе новую лошадку и продолжал длить и длить своё существование. Я служу ему двести лет, но скоро настанет и мой срок уходить. Даже его колдовство не может бесконечно растягивать мои мучения.
– И что потом? – спросила я, замирая.
Лампа, стоявшая на земле, мигнула от ветра, и наши тени чудовищно изогнулись, смешиваясь.
– А потом он найдёт себе другого раба, если ещё не нашёл, – ответила Абени, не глядя на меня. – Но его страх и жадность никуда не делись. Они гложут его. Он жаждет отыскать средство, которое даст ему не сто лишних лет, а тысячу… или, быть может, вечность. Он ищет потомков той женщины с серебряными волосами, чтобы сломить, поработить – и заставить служить себе.
В первое мгновение я не поняла, о ком она говорит, а затем похолодела.
Алвен. Алвен – та жрица с волосами цвета серебра, а Вильгельм – тот воин, точнее, рыцарь, которого она полюбила! А значит и леди Милдред, и отец, и я – все мы её потомки… и все мы – желанная добыча для Валха.
Пока сила управлять сновидениями дремлет в нас, мы ему не нужны – вот парадокс. Но стоит этой силе проснуться…
Вероятно, Валх надолго упустил потомков Алвен из виду – до тех пор, пока удивительный талант леди Милдред не привлёк его внимание. А значит, сейчас в опасности я сама. И если у меня будут дети…
Не в силах справиться с наплывом чувств, я охватила себя руками; меня било крупной дрожью, как в лихорадке.
– А есть ли способ победить его? – спросила я хрипло.
И Абени подняла на меня взгляд, полный надежды и тихой, застарелой ярости:
– Да. Такой способ есть.
Само течение времени, кажется, замедлилось настолько, что застыли стрелки на больших часах в соборе святой Люсии, и замерло биение сердца, и листья во мраке больше не перешёптывались… А, может, просто ветер, усугубляя тягостное впечатление.
– И какой же? – вырвался у меня вопрос.
Абени помедлила мгновение прежде чем ответить.
– Способ есть, но я его не знаю, – сказала она. И, пока я не успела толком осознать её ответ и рассердиться, добавила твёрдо: – Но его знала твоя мать. Шесть лет назад Ноэми сумела сделать то, что оказалось не под силу самой Милдред. И он… он испугался.
– Моей матери? – не поверила я.
В смутных, выцветших с годами воспоминаниях она была хрупкой, нежной, болезненной; её могло глубоко ранить неосторожное слово, даже сказанное без намерения обидеть, а стоило только постоять на сквозняке утром – и к вечеру приходилось звать доктора.
Мама часто плакала после разговоров с отцом, а со мной проводила куда меньше времени, чем я того хотела. И если раньше это всё выглядело как ясные признаки разлада в семье, то сейчас становилось понятно: дело было в Валхе. Много лет мои родители вместе с леди Милдред, противостояли врагу, которого не могли победить – каждый по-своему… Страшно подумать, как измучило их это тайное сражение, о котором отец не мог поведать даже самому близкому другу, маркизу Рокпорту. Леди Милдред, такую сильную и смелую, противоборство с Валхом измотало настолько, что её поразила неизлечимая болезнь.