Тем не менее, первый час мы проговорили о леди Милдред. Мадам Оноре, конечно, помнила её – и каждую пошитую для неё вещь. В том числе и то платье, украшенное атласными розами и предназначенное для карнавала; то самое, что набросал на полях дневника Фредерик.
– Мой шедевр, да, – вздохнула модистка ностальгически, кончиками иссохших пальцев проводя по странице. – Но если вы здесь затем, леди Виржиния, чтобы повторить его, то вынуждена вас разочаровать: не в мои годы. Руки уже не те. Я берусь лишь за самые простые заказы, дабы не разрушить собственную легенду о высочайшем мастерстве. Хотя, не скрою, вспомнить старые времена было приятно…
Я механически отодвинула чашку – чай, увы, напоминал по вкусу замоченные в кипятке тряпки, а бисквит, поданный к нему, был каменно твёрдым. Впрочем, если б сейчас передо мною очутилось даже творение Рене Мирея, боюсь, и оно показалось бы несъедобным.
«Была не была».
– Признаться, я приехала не из-за старых платьев, пусть даже и невероятно прекрасных. Я ищу одну женщину… и есть вероятность, что она до сих пор обращается к вам за заказами.
Мадам Оноре удостоила меня долгим взглядом и, с громким стуком отставив свою чашку, уже опустевшую, коротко произнесла:
– Говорите. Хотя, кажется, я уже знаю, кого вы ищете, леди Виржиния… – Она сделала паузу, а затем, прищурившись, пробормотала себе под нос: – Что за наваждение – совершенно непохожа на гордячку Милдред, и в то же время похожа… Как будто та за плечом стоит.
На секунду я ощутила призрачный запах вишнёвого табака – и с трудом подавила сильное желание обернуться, но морок исчез так же неожиданно, как и появился.
Описать же миссис Марсден, не называя ни её имени, ни прозвища, было не так-то просто. Женщина в возрасте около пятидесяти лет, но, возможно, с виду более молодая; сильная, ловкая, вероятно, хорошая наездница; её могут описывать как «статную»; она состоятельная, но не склонная сорить деньгами; наконец, всем нарядам предпочитающая траур последние лет десять.
– Чёрный муаровый шёлк, – пробормотала мадам Оноре себе под нос. – Да, я знаю одну даму, которая подходит под это описание. Эта особа представляется «леди Фрэнсис», хотя, конечно, она не больше леди, чем я джентльмен, – грубовато хохотнула модистка. – Приблизительно раз в полгода она заказывает новое платье, примерно одного и того же фасона, и дважды я шила ей амазонку. Модели, которые выбирает леди Фрэнсис, старомодны, – неодобрительно покачала она головой. – Я пробовала предлагать ей что-то другое, показывала даже марсовийские журналы, которые выписываю с материка, но тщетно. Она признаёт лишь моду десятилетней давности, из тканей – муаровый шёлк, а из украшений – траурную брошь, белые лилии из перламутра на чёрном ониксе. Такие платья могла бы пошить любая портниха, пусть бы и из Смоки Халлоу, – чуть повысила голос мадам Оноре, скривившись. – Если б не одно условие: заказчица в них должна свободно передвигаться. Да, именно ради этой свободы, которой не могла бы дать ей ни одна швея в Бромли, леди Фрэнсис и обращается ко мне.
Я внимательно выслушала её и поблагодарила, а затем перешла к следующему вопросу, весьма деликатному.
– Скажите, а на днях эта дама не просила вас починить платье?
Мадам Оноре вздёрнула брови – похоже, мне удалось удивить её.
– Да, вы угадали. Она как раз отправила мне для починки недавно пошитое платье в безобразном состоянии: из рукава чуть ниже локтя выдран солидный лоскут ткани. Вернее сказать, вырезан…
Стараясь сохранять непринуждённый вид, я чуть подрагивающими пальцами выудила из ридикюля аккуратно свёрнутый кусочек муарового шёлка и тихо осведомилась:
– Возможно, этот?
Модистка могла бы и не отвечать – настолько выразительным был её взгляд. Однако она не только ответила, но и вызвала, позвонив в колокольчик, служанку, и велела принести ей «то самое» платье из мастерской. Мы вместе приложили выдранный лоскут – и он подошёл идеально, шов ко шву, нитка к нитке. С позволения мадам Оноре я снова убрала клочок ткани, а платье унесли; спустя почти минуту она произнесла негромко:
– Моя заказчица натворила недобрых дел, верно?
Я не стала отрицать:
– Вы будто бы и не удивлены.
– Нисколько, – вздохнула модистка, складывая руки на коленях; пальцы у неё механически дёрнулись, точно в попытке сжать невидимую иглу – заученное движение, настолько привычное, что она повторяла его неосознанно. – Леди Фрэнсис всегда была замкнутой, точно скованной своим горем; я подозревала, что она вдова, потерявшая дорогого сердцу супруга и похоронившая с ним часть себя. На примерки она приезжала одна, в закрытом экипаже, иногда приходила даже пешком, говорила мало. Казалось, что эти редкие визиты были одним из немногих её развлечений… Готовый заказ я по договорённости отсылала ей на дом – либо иногда за ним приходили слуги, – тут мадам Оноре поморщилась. – Грубияны, сущие головорезы с виду; один, чернявый, одет, как шофёр, да и пахнет от него машинным маслом, а другой – долговязый неряха, вокруг него, кажется, даже мухи жужжат… Впрочем, с заказанными платьями они обращались бережно. Всё шло своим чередом, но около полутора месяцев назад леди Фрэнсис точно подменили. Она путала время, приходила без назначенной встречи, пыталась дважды оплатить заказанное платье. А потом… леди Виржиния, вы верите в потусторонние силы?
Мне полагалось ответить «нет», как всякой здравомыслящей особе – но беда в том, что одна из этих «потусторонних сил» сейчас сидела напротив мадам Оноре.
Я сама.
Так что оставалось только степенно кивнуть:
– Разумеется, есть многое на свете, что невозможно объяснить исключительно логикой.
У мадам Оноре с сухих губ сорвалась усмешка:
– О, да, логика, это последнее прибежище людей, которые решительно ничего не понимают… Я думаю, что в леди Фрэнсис вселился демон. Когда она приходила в последний раз, то едва могла себя сдерживать, точно ярость раздирала её изнутри; примерка, разумеется, сорвалась – булавки выскакивали из ткани, точно живые, а швы расползались сами по себе. Леди Фрэнсис сорвалась с места, сказала, что придёт в другой раз; уходя, она в гневе ударила веером по перилам – и, представьте, перекладина надломилась, словно веер был сделан из стали. Позже явились её прислужники, те, омерзительные, хотели починить перекладину, но я отослала их прочь. А несколько дней назад мне доставили платье.
Когда она договорила, то в комнате стало очень тихо; мне чудилось даже, что я слышу, как с тихим шелестом пылинки, парящие в солнечном лучше, опускаются на пол.
– Вы не боитесь рассказывать мне всё это? – прямо спросила я, стиснув пальцы на ридикюле, где, признаюсь, кроме клочка чёрного муара лежал ещё и отцовский револьвер.
Против ожиданий, мадам Оноре не рассердилась за такой вопрос, а лишь усмехнулась снисходительно:
– В моём возрасте, милочка, я уже ничего не боюсь. Впрочем, вам ли говорить о страхе? С вашим-то безжалостным взглядом.
– С бесстрашным? – переспросила я, несколько растерявшись.
Выражение лица у модистки стало задумчивым:
– О, нет. Безжалостным. Прямо как у леди Милдред, только она тогда решила не жалеть себя, а вы… Впрочем, довольно об этом, – махнула она рукой, отворачиваясь. – Я устала. Уходите. Джон вас проводит… или Джоана, словом, кто-то из них двоих.
– Ох, разумеется, простите мою настойчивость. Премного благодарна вам за…
– Просто уходите, – и она затрезвонила в колокольчик, вызывая прислугу.
Покидая комнату, я невольно оглянулась – и успела заметить, как мадам Оноре проводит рукою по лицу, а затем недоверчиво смотрит на кончики своих пальцев, точно недоумевая, откуда могла взяться там влага.
Подглядывать за нею было неловко.
Меня проводила к выходу сама экономка; наверное, именно её хозяйка называла Джоаной. Женщина была весьма молчаливой и, кажется, совершенно ничем не интересовалась. Уже в дверях она передала мне маленькую карточку, вроде игральной карты, на которой был аккуратным почерком записан адрес – и одна буква, «Ф».
– Мадам велела вам передать, – равнодушно произнесла экономка. – Доброго дня, миледи.
По ступеням я спускалась с колотящимся сердцем – похоже, неожиданно для нас всех мне удалось заполучить адрес, по которому проживала Фрэнсис Марсден.
«Надеюсь, Эллис не отправится туда в одиночку», – пронеслась в голове пугающая мысль, но я поспешила от неё избавиться.
Не настолько он ведь самонадеян…
Ведь правда?..
***
Коротенькая записка от модистки произвела фурор, сравнимый, пожалуй, разве что с объявлением о помолвке Его величества с Рыжей Герцогиней. Мне адрес был незнаком, но Эллис, как увидел его, просиял:
– Так это рядом с рынком! Там, где напали на Мадлен!
– Значит, вы были правы с самого начала, – удержалась я от улыбки. – Преступница живёт неподалёку от торговых рядов, часто покупает там цветы, а затем едет на кладбище – если верить свидетельству мадам Оноре, зачастую одна – на омнибусе… Эллис, только пообещайте мне, что не станете делать никаких глупостей.
– Каких, например? – потешно вздёрнул он брови. – Поехать к ней домой для серьёзного разговора, ночью и без свидетелей, или вызывать её на дуэль чести? Полно, я что, похож на дурня?
– Вы похожи на человека, который хорошо знает, на что способна Фрэнсис Марсден, – вздохнула я, отводя взгляд. – И вы любите Мэдди… А ещё вас до сих пор мучит чувство вины, Эллис. Будь на вашем месте трус и эгоист, я бы переживала меньше.
– Но тогда к Мадлен бы вы меня на пушечный выстрел не подпустили, – фыркнул он. – Что, разве не так? Виржиния, – посерьёзнел он вдруг. – Понимаю, недавно я наговорил странного и заставил вас беспокоиться… Но, поверьте, это была минутная слабость. Мне лучше других известно о том, что с Фрэнсис Марсден надо всегда оставаться настороже и просчитывать каждый шаг, не поддаваясь ни на провокации, ни на шантаж. Кому как не детективу знать о таких вещах? Я видел достаточно подобных случаев, чтобы понимать: если идти на поводу у преступника, добром это не закончится.