От сердца отлегло.
Труды стольких людей всё же оказались ненапрасными! Зельда и её родственные связи; дядя Рэйвен и его особая власть; мои полезные знакомства… Сколько усилий пришлось потратить для того, чтобы загнать в угол одну-единственную мстительницу! Она действовала чужими руками, однако если на одном конце нити есть марионетка, то на другом непременно обнаружится кукловод – и лишь вопрос времени, когда его, сокрытого в тенях, обнаружат.
В тот вечер, когда около кофейни раздались выстрелы, а Мэдди чуть не погибла, мы чувствовали себя точно в ловушке, но теперь положение дел полностью изменилось, и в ловушке оказалась уже сама Фрэнсис Марсден.
Всё должно было решиться завтра; по словам Эллиса, пятая часть Управления спокойствия готовилась поучаствовать в её аресте…
…разве что-то могло пойти не так?
Как ни старалась я выбросить беспокойные мысли из головы, но возвращалась к ним снова и снова. И казалось, что абсолютно всё вокруг только раздувало огонёк тревоги в груди до размеров лесного пожара, точно сама судьба издевалась над моими попытками сохранить здравый смысл. Погода на следующий день менялась едва ли не ежечасно. На рассвете солнце расписало город в ржаво-алые противоестественные оттенки – и, не дожидаясь завтрака, ухнуло в иссиня-чёрные клубы грозовых туч. На Бромли налетел ветер, с яростью раскрутил флюгеры, взметнул с мостовых щекочущие облака пыли, грозно погудел в трубах… и стих.
На крыши и тротуары не упало ни капли дождя.
В серой мгле, окутавшей город, мы с Мэдди вынуждены были всё-таки отправиться в кофейню: возникли некоторые трудности с поставками ингредиентов с континента, и Рене Мирей слёзно просил пересмотреть меню на ближайшее время. Кроме того, в обществе уже поползли слухи, что меня то ли поразила некая ужасная болезнь, то ли настиг вероломный удар в спину от отвергнутого поклонника… Учитывая, как быстро распространялись сплетни, стоило их пресечь прямо сейчас. Да и к тому же нас вызвался сопровождать Клэр вместе со своим жутковатым камердинером, так что опасности не было никакой – так мы себя убеждали.
День и впрямь прошёл без потерь, если не считать за таковые шесть чашек, которые разбила Мэдди, и телефонный аппарат, который она же уронила со стола и тем самым привела в негодность. Я утешала её, что аппарат нам пригождался не так уж часто, а что до чашек – так их и вовсе давно следовало заменить на что-то более современное и утончённое. Старый фарфор хорош, когда он красуется на столе в фамильном замке, а для кофейни лучше подходит что-то более новое, модное. Рене Мирей торопливо кивал в такт моим уверениям и прятал глаза; похоже, одна из чашек была на его совести…
Мадлен мне, похоже, так и не поверила, однако улыбнулась – уже победа.
К вечеру тучи… нет, не развеялись даже, а просто опустились на Бромли, укутав его плотной туманной пеленой, точно впитывающей каждый звук. Цоканье копыт, рёв моторов, людские голоса, птичьи крики над рекой… Городской шум доносился будто сквозь прикрытое окно, вдобавок занавешенное пыльными шторами. Клэр едва не задремал, рассердился на самого себя и, приказав Джулу наблюдать за порядком с чёрного хода, торжественно прошествовал в зал – и за какие-то считанные минуты виртуозно завладел вниманием гостей, оттеснив супругов Перро на второй план. И неудивительно: постороннему человеку его манеры могли показаться очаровательными, а шутки – остроумными. Но я-то видела, что он отнюдь не шутил, когда говорил, например, миссис Скаровски, что от дурной поэзии у него начинается мигрень, а поскольку в наши дни трудно-де отличить хорошие стихи от плохих, то лучше не рисковать вовсе.
– Ой! – послышался тут тихий возглас Мэдди прямо у меня за плечом. Когда я обернулась, она с виноватой улыбкой показала чашку с отколовшейся ручкой: – Седьмая уже… Что за невезение!
– Говорят, что посуда бьётся к счастью, – так же негромко возразила я, качнув головой.
Взгляд у меня точно бы приклеился к тёмно-красной, маслянисто блестящей капле крови, которая медленно стекала по бледной ладони, постепенно истощаясь; за ней тянулся яркий след.
– Порезалась, – растерянно шепнула Мэдди.
Накатила дурнота; всё происходящее показалось мне скверным предзнаменованием.
«Скорей бы Эллис схватил эту негодную Фрэнсис Марсден».
– Иди… иди перевяжи руку. Или я попробую помочь тебе… Нет, лучше попросить Лайзо… мистера Маноле, – поправилась я и нервически оглянулась.
Но никто, к счастью, моей оговорки не заметил. Кроме разве что Клэра – но и он откликнулся, скорее, не на слова, а на выражение лица. Что же до царапины, то она оказалась неглубокой, и, когда мы вернулись в особняк, её уже с трудом можно было разглядеть.
Перед сном на глаза попался свёрток из пергамента, перетянутого бечёвкой. Внутри обнаружился платок с отпечатком женской руки. Не сразу я сообразила, откуда он взялся, а когда вспомнила, то внезапно меня охватил суеверный ужас.
«Только мертвецов сейчас в этой комнате не хватало».
Трясущимися руками я выдвинула потайной ящик комода, где уже лежала шкатулка с отцовским кольцом и с серьгами, принадлежавшими моей матери. Затем сунула туда же свёрток с платком, укрыла всё сверху собственной домашней шалью, чтоб даже краешка тех вещей не было видно – и заперла ящик на ключ, на три оборота, а ключ бросила в коробку с украшениями.
Меня колотило, как в ознобе.
Ночь прошла в тревожном полузабытьи. Иногда чудились в тишине сдавленные рыдания, но всякий раз выяснялось, что источник звука не имеет отношения к человеческим страданиям. То ветер завоет под крышей, то кошке вздумается подать голос, и непременно под моей дверью… Совершенно истощённая беспокойством, я проснулась на рассвете, ничуть не отдохнув – и вдруг заметила краем глаза у дверей спальни движение.
Невысокая стройная девушка с кучерявыми волосами, одетая как уличный мальчишка, в низко надвинутом кепи, точь-в-точь как у Эллиса, кружилась, кутаясь в мою шаль.
– Мэдди? – сипло позвала я, уже зная, что это не она: не тот возраст, цвет лица, осанка, рост…
Девушка обернулась; вместо лица у неё был чёрный провал.
В ужасе я подскочила на кровати – наконец очнулась по-настоящему.
Шаль – та самая, которой мне вздумалось накануне укутать вещи в ящике стола – лежала на полу, у двери.
К завтраку Клэр не спустился. У него и впрямь разыгралась мигрень – вчерашняя колкость, брошенная вскользь, стала пророчеством. Впрочем, он обещал – через Джула – подъехать в кофейню чуть позже, скажем, к полудню, и мы с Мэдди без колебаний тронулись в путь вдвоём, ибо супруги Перро также остались в особняке.
…Автомобиль плыл сквозь густой туман – даже не молочный, а серый, тёмный, и не понять было, кому здесь отведена роль призраков: нам, затихшим в повлажневшем, душном салоне, или прохожим, почти невидимым за белёсой хмарью.
– Эллис, наверное, к обеду придёт, – сказала вдруг Мадлен, и на скулах у неё проступил румянец. – Ну, рассказать о том, что он поймал ту Гадюку. Леди Виржиния, может, сделаем ему пирог? Эллис ведь всё время поесть забывает, прибежит в кофейню голодный…
Не знаю, отчего, но после её слов меня точно замогильным холодом пробрало.
– Ко… конечно… – и голос внезапно сел.
– Конечно, испечём пирог, отчего не испечь-то? – ответил Лайзо громко, залихватски, напоказ грубовато, и от сердца чуть отлегло. В салоне словно бы стало свежее, и запахло вербеной. – И пирог сделаем, и бульон – Эллис-то всегда прожорлив был, а как разволнуется – так и вовсе в бездонную бочку превращается. Верней, топку – сколько ни кидай, всё сгорит.
– И то правильно, – улыбнулась я. – Хорошая мысль. Непременно дам указания мистеру Мирею, когда приедем в «Старое гнездо». В конце концов, надо ведь заняться делом, а то погода что-то слишком уж навевает хандру.
– И немудрено: гляньте-ка, какой туман нынче: и дурит, и с толку сбивает, – согласился Лайзо и повернул руль; автомобиль, ворча, выехал на более широкую дорогу, где прохожие уже не выглядели бездушными призраками, а звуки не поглощала седая хмарь, затянувшая окрестности. – Есть поверье, что туман – саван для земли, а потому мёртвые получают в такое время особую силу.
Сказал – и скосил взгляд в зеркало, точно подначивая: ну же, что ответишь? Испугаешься?
Разумеется, во мне тут же взыграла кровь Валтеров.
– Поверье? Как вульгарно. Я отнюдь не суеверна, стоило бы это уже запомнить, – откликнулась я, самой себе интонациями напоминая Клэра. – И к тому же мёртвые все разные, подобно живым. Не каждый человек стремится навредить другому, чаще наоборот… если с живыми так, отчего мертвецы должны вести себя по-другому? И если уж так рассудить, то они, скорее, должны быть свободны от мелочных человеческих страстей, должны знать цену самому главному, отделять важное от неважного.
Я запнулась, не договорив. Возможно, потому что со стороны всё это звучало чересчур напыщенно… или потому что на ум мне пришёл образ леди Милдред, в последние годы жизни измученной противостоянием с Валхом и болезнью, а в моих снах – сильной, спокойной.
– И то правда, – неожиданно согласился Лайзо; он, кажется, был вполне серьёзен. – Мертвецы разные, и духи тоже – даже и святые, всякий со своим характером. Кто-то норовит вразумить грешника доской по лбу, а кто-то знай смотрит со стороны и улыбается… Так что приметы приметами, а хандре поддаваться не стоит.
– Удивительно здравая мысль для человека, приверженного суевериям, – не удержалась я от поддёвки.
– Так я ведь колдун, мне без суеверий никуда, – ухмыльнулся он.
Мэдди хихикнула в кулачок, не особенно скрываясь от меня; я, разумеется, и не думала сердиться – наоборот, обрадовалась, что напряжение спало.
Двери кофейни пока что были закрыты для гостей – слишком раннее время; но Георг и Рене Мирей уже готовились к новому дню, полному забот, и на кухне витали изумительные ароматы. Идея приготовить что-нибудь особенное для Эллиса им понравилась, и не столько потому, что они хотели порадовать детектива, сколько из-за Мадлен, которая держалась уже не как невеста, а как молодая жёнушка, поджидающая супруга дома. Лайзо же остался на улице, чтобы позаботиться об автомобиле: капот по пути немного забрызгало грязью. Поэтому когда хлопнула дверь у чёрного хода, я сначала решила, что это вернулся он – и немало удивилась, выглянув из кухни и увидев в коридоре Эллиса, который молчаливо замер, точно не решаясь шагнуть дальше.