Да ещё и звали его по-дурацки.
– Жду не дождусь, мистер Но-орман, – произнёс этот Друпплз, невыносимо растягивая слова. – Жду не дождусь, когда вы блестя-а-а-аще распутаете дело.
Волосы его, светлые и густые, как мох, лоснились от помады; тонкие усики стояли торчком над губой; шейный платок, вообще-то не полагающийся по уставу, душно благоухал розами.
«Святой Кир, если ты за мной ещё приглядываешь, то пошли мне, пожалуйста, терпения, – устало загадал Эллис про себя. – Не для себя прошу, а ради спасения невинной жизни… пускай и премерзкой».
Но вслух сказал только:
– А чего тут распутывать-то? И часа хватит, – он поворошил разбросанные на столе листы, наугад выуживая отчёт местного медика, вернее сказать – костолома. – Зовите эту, как её… несчастную вдову.
Друпплз, по-девичьи семеня, покинул комнату, а через три минуты вернулся в компании полноватой женщины с трагически опущенными уголками рта и с красивым, глубоким голосом стареющей оперной дивы. Трубно высморкавшись в платок, отороченный кружевом, она сложила руки на груди и завела песню:
– Мой Джон… О, мой бедный Джон… Не могу поверить, что мой бедный Джон… Ох, мой Джон…
Послушав из вежливости с полминуты, Эллис прервал её:
– Это правда, что на прошлой неделе вы купили в аптеке четыре пузырька лауданума?
Вдова аж спала с лица, но нашла в себе силы ответить:
– Ах, я не помню уже… меня так мучает бессонница, так мучает… Мой бедный Джон…
– Можете принести сюда эти пузырьки? – не позволил он ей уйти от темы. – Кстати, красивое у вас ожерелье. Новое? И серьги тоже замечательные.
Женщина окончательно растерялась, и белобрысый Друпплз гневно блея, шагнул вперёд:
– Ми-и-истер Норманн, что вы себе позволяете, сия в вы-ы-ысшей степени достойная особа…
У Эллиса вырвался вздох.
– Уведите особу. И пригласите её дочь.
Следующая посетительница внешне пошла не мать, а в покойника, который сейчас ютился на лавке в соседней комнате – высоченная, немного сутулая и с такой длинной шеей, что её хватило бы на двух юных леди.
– А вы слышали? Готова спорить, не слышали! – заговорщическим шёпотом заявила она, едва усевшись напротив. – У нас тут водится привидение! Я видела его, мой жених видел его! Вот оно-то, бьюсь об заклад, и убило отца! Вы видели, что случилось с его креслом? Все четыре ножки подломились разом! Нет, это точно дело рук призрака!
Эллис согласно покивал, а потом, склонившись вперёд, таким же загадочным тоном поинтересовался:
– Когда ваш жених, ученик плотника, в последний раз навещал вас?
Девушка скромно опустила глаза долу.
– Ох, ну вы понимаете, отец не очень-то его одобрял, так что виделись мы редко. Хотя вот намедни мама позвала его поправить лестницу, одна ступенька стала скрипеть. И вот тогда призрак…
– Служанка говорила, что этой ночью вы выходили из дома. Зачем?
– Ох, ну неловко говорить… – затрепетала она ресницами. – Моя ночная сорочка сушилась на подоконнике и улетела, был, знаете, такой ветер, завывал в трубе, прямо как привидение!
– Улетела, значит, – кивнул Эллис. – И приземлилась аккурат на жердь с крестовиной напротив окон вашего отца, ныне покойного? Какое интересное совпадение.
– Мне дурно, – не теряя хладнокровия, заявила девушка.
И, оглядев хорошенько всё вокруг себя, плавно легла в обморок.
Снова подскочил Друпплз, замычал возмущённо, замахал руками – и, естественно, уволок лишившуюся чувств свидетельницу. Эллис наблюдал за представлением отстранённо, больше прислушиваясь к собственным ощущениям и пытаясь понять, чего же ему хочется больше: есть или спать? По всему выходило – прикорнуть после сытного ужина, но ни то, ни другое до возвращения в Бромли ему не грозило, а чтоб вернуться, надо было всё-таки указать на убийцу Джона Нориджа, в прошлом удачливого дельца, а ныне – крайне нелепого покойника.
– Теперь жених, – приказал Эллис, стоило пылающему праведным гневом Друпплзу заглянуть в двери. – И бросьте уже ухлёстывать за мисс Норидж, не видите, что ли – она по уши влюблена в другого.
Констебль трагически позеленел и вышел, не проронив ни звука.
«Только бы он про свидетеля не забыл от расстройства, – подумал Эллис и сделал пометку в своих записях. – Впрочем, без этого-то горе-интригана я обойдусь, а вот со служанкой бы хотелось поговорить, занятная особа».
Жених, ученик плотника, явился через некоторое время – бледный, трясущийся и, судя по обвислым щекам, с испугу похудевший за одну ночь.
– Простите, добрый человек, бес меня попутал! – с ходу воскликнул он и повалился на колени, стукаясь лбом об пол. – Каюсь, каюсь, это я подпилил ножки у того клятого кресла! Но чтоб мистера Нориджа со свету сжить… никогда… да я б ни за что!
«Терпения, – медленно выдохнул Эллис, борясь с искушением врезать свидетелю по уху. – Святой Кир, пошли мне терпения».
– Ну, полно, – произнёс он вслух, присаживаясь рядом с парнем и кладя тому руку на плечо. – С кем не бывает, я вон тоже однажды своему начальнику, да наградят его Небеса отменным здоровьем, подсадил лягушку в ящик письменного стола, где он портсигар хранил. Скажи мне лучше, бедняга, кто тебя надоумил-то так пошутить?
Парень помялся, помялся, но потом собрался с духом и шепнул Эллису на ухо одно имя.
– Ведьма она, – добавил потом и сплюнул. – Как есть ведьма. Вы, это… лучше б с ней не связывались.
Надо отдать Друпплзу должное, на сей раз он сперва вывел свидетеля за двери и лишь потом вспылил:
– Да-а-а что вы творите! И дураку ясно, что он и повинен в смерти мистера Нориджа! На ва-а-ашем месте я бы…
– К счастью, вы не на моём месте, – мрачно ответил Эллис. – А потому извольте прекратить истерику и приведите уже служанку.
Друпплз одарил его взглядом, полным презрения, однако приказ выполнил.
Последняя свидетельница гораздо больше походила на вдову, чем сама миссис Норидж. Белокожая, с глубокими тенями вокруг сумрачно-карих глаз, вся сплошь в чёрном с ног до головы… Садиться она отказалась, но головы не опустила – ни на волос, глядела прямо – да так холодно, что нутро сводило.
«Хотя нет, это от голода, – грустно подумал Эллис. – Везёт же покойникам, им-то о брюхе думать не надо…»
– Что ж, приступим, – произнёс он вслух. – Вы – та самая Белла?
– Изабелла, – гордо вздёрнула так подбородок.
Соорудив самое мрачное и суровое выражение лица, на которое был способен, детектив строго спросил:
– Зачем вы подбили беднягу… э-э, запамятовал, как его зовут… В общем, зачем вы этого дурня подучили подпилить ножки у кресла?
Изабелла сощурилась
– А вы, никак, меня в убийстве обвинить решили?
– Зависит от ваших показаний, – ответил он непреклонно. – Так зачем?
– Пошутила. А Дик, как вы и сказали, дурень, – спокойно объяснила она.
– Как умер глава семьи, в которой вы работали два года назад?
– Упал с лестницы. Трагическая случайность.
– А что случилось с хозяйкой перчаточной лавки, где вас обвинили в воровстве?
– Пожар, в крышу молния ударила. Большое несчастье.
– А мельник, который вас обозвал ведьминым чучелом на церковной службе в позапрошлое воскресенье? Он, кажется, до сих пор хворает…
– Меньше надо пить кислого пива.
– И, кстати, разносчик в пабе, который пивом залил вам юбку…
Скулы у Изабеллы порозовели.
– Вот тут я правда не виновата, клянусь чертополохом и жужелицей, – быстро ответила она. – Парень-то он хороший, неловкий только – взял и споткнулся на рассохшемся пороге, чтоб ему сгореть.
Где-то вдали громыхнуло; Эллис поёжился и невольно осенил себя священным кругом.
«Жалко паб».
– Вы свободны, – кивнул детектив, отпуская служанку – так, на всякий случай, пока не наговорил лишнего. – А вы, Друпплз, принесите-ка ещё бумаги и чернил. Мне отчёт писать надо, без него меня в родном Управлении съедят.
Некоторое время он работал в тишине, но потом у констебля не выдержали нервы – тот оказался человеком больно тонкой душевной организации.
– Вы всех отпустили! – гневно провозгласил он. – Все-е-ех! Как так? И что за чу-у-ушь вы у них выспрашивали?
С пера капнули чернила, портя уже почти дописанный лист, и тут Эллис впервые разозлился.
– Чушь или не чушь, зато мне теперь ясно, что здесь произошло. Почтенная вдова, будучи ещё не менее почтенной супругой, подливала своему «милому Джону» лауданума, чтоб беспрепятственно воровать деньги из его стола. Видели её украшения? А платья?
– Значит, убийца – вдова Норидж? – изумлённо захлопал глазами констебль.
– Если бы, – испустил тяжкий вздох Эллис. – Дозировку лауданума наша вдовушка знала хорошо, значит, случайно убить его не могла, да и плакала она вполне искренне – кто ей теперь на колечко с камушком заработает? Мистер Норидж мог стать мнительным, нервным – это да, но от такого не помирают… Вот тот дурень-плотник, конечно, наворотил дел. Придумал тоже – подпилить ножки!
– Так его на виселицу? – изрядно оживился Друпплз, и Эллис поморщился:
– За порчу мебели? Увольте. Да и ножки бы не подломились так резко, не шарахнись наш покойник от окна, в котором он углядел призрака.
– Призрака?!
– Ну да, – кивнул детектив, выводя очередной пункт отчёта. Получалось славно, просто на загляденье, буква к букве – начальство будет довольно. – Помните упорхнувшую ночную сорочку мисс Норидж? Впрочем, готов спорить, что упорхнула она вовсе не случайно, и прелестная юная особа вполне сознательно хотела попугать отца, чтоб ему стало не до разгона неугодных женихов.
Друпплз подскочил на месте:
– Мими не могла! Мими никогда!
«Это начинает утомлять… выставить его, что ли?»
– Так я и не говорю, что она виновата, хотя тут каждый приложил руку…
– Тогда служанка?
Пол под ними подозрительно затрещал.
– Да тише вы! – шикнул Эллис. – Нет, Изабелла тут ни при чём. Хозяин её не обижал, а если б ему и вздумалось так поступить, то, боюсь, несчастный случай унёс бы его жизнь гораздо раньше.