– Так кто же тогда убийца? – Друпплз скрестил руки на груди и продолжил ещё более противным голосом: – Или вы не зна-а-аете?
– О, тут как раз всё было ясно с самого начала, – весело ответил детектив. – Дело в том, что наш покойник был вполне себе жив, когда сверзился со стула. Шею себе повредил, похоже, изрядно… А убийца тот, кто неосторожно попытался перенести его на кровать и усугубил повреждения. Человеческие шеи, знаете ли, иногда бывают очень хрупкими… Ах, да, по вашему докладу выходит, мистер Друпплз, что убийца-то – вы и есть.
Несколько мгновений царила абсолютная тишина, а потом констебль с тихим жеманным «ах» осел на пол – лишился чувств, причём самым естественным образом. Эллис выглянул из комнаты и, подозвав Дика, дурноватого плотника, попросил его унести пострадавшего куда-нибудь подальше и оставить там, пока не придёт в себя. Остальные свидетели в этом время переглядывались – и, судя по выражениям их лиц, они слышали каждое слово.
– Мистер Норманн, – жалобно позвала вдруг мисс Норидж. – А что же это, получается, бедолагу Друпплза повесят?
Эллис придирчиво оглядел коллегу. Таким, тихим и спокойным, он нравился ему гораздо, гораздо больше.
– Да не за что тут вешать, к сожалению. Формально-то мистер Норидж из-за него умер, но по-хорошему нет тут ни умысла злого, ни вины. Значит, так и запишу – нелепое стечение обстоятельств. А теперь все – кыш! Мне отчёт написать надо! Кыш, кыш!
…Святой Кир по-простецки присел на край стола, дымя трубкой.
– Вот хороший ты парень, Эллис, с чистой душой. Однако же терпеливости и снисхождения к людям тебе и впрямь не хватает. Поэтому пошлю я тебе…
– Терпения? – с надеждой подхватил Эллис, отрываясь от писанины.
Святой только усмехнулся – и хитро посмотрел искоса.
– Пошлю я тебе друга. С такой рожей, чтоб тебя от одной его улыбки всякий раз перекашивало. И чтоб везло ему в карты побольше твоего, – он выдохнул облако ладанного дыма. – И чтоб избавиться ты от него не мог. Ну, каково? Предвкушаешь уже?
– Да сохранит меня Небо, – искренне откликнулся Эллис, закрывая лицо руками. – Уж лучше к покойникам.
– К покойникам тебе рановато, – несолидно расхохотался святой Кир. – Эх, молодой ты ещё, молодой…
Сказал – и исчез, оставив после себя только ароматное облако, туманные воспоминания да прожжённое пятно на отчёте. Последнее было обиднее всего, обиднее даже зловещих посулов – пришлось целую страницу переписывать. Впрочем, Эллис сделал над собою усилие и принял это как тренировку терпения – и лишь в конце не удержался и спросил в пустоту:
– А можно мне ниспослать двух друзей? Чтоб один – для смирения, так и быть, но другой – для радости? Такого… щедрого, что ли? – жалобно добавил он, прислушиваясь к урчанию в собственном животе. – И чтоб готовил вкусно.
Ответить святой Кир не удосужился, конечно. Но что-то – интуиция, быть может? – подсказывало Эллису, что просьбу он услышал.
И выполнит её – непременно.
3 Счастливчик (история Клэра Черри)
Клэр Черри небезосновательно считал себя человеком, погрязшим в бесчисленных пороках, но одного за ним никогда не водилось: милосердия. Тот, кто легко переступал через себя, должен был бы и через умирающего в подворотне оборванца перешагнуть, не задумавшись. Но не вышло; беспокойно ворочалось что-то внутри – то ли недобитая совесть, то ли недоброе предчувствие, то ли недозрелое яблоко, сорванное с низкой ветки три переулка назад… Поразмыслив, он решил назвать это чувством прекрасного: в конце концов, надо начисто лишиться вкуса, чтобы позволить кому-то умереть у тебя на глазах, когда вокруг бушует июль, небо – торжественная, почти сакральная синева, а нужные карты уже третий день сами идут в руки.
– Нет, зверёныш, к покойникам тебе рановато, – вслух подытожил Клэр, потрогав мыском начищенного ботинка гору грязных тряпок, под которой всё ещё дышало, смердело засохшей кровью и дрожало живое существо. – Я забираю тебя с собой. И нет, возражения не принимаются.
Собственный голос, как всегда, показался ему со стороны отвратительным, как липкая патока, аж мурашки пробежали; но от этого хотелось ещё больше тянуть слова и подливать елея, самому себе назло.
Если уж страдать, считал Клэр Черри, то с размахом, грандиозно, доводя до полнейшего абсурда.
И в конце – посмеяться.
Он нанял кэб и двух молодчиков, чтоб помогли затащить оборванца на сиденье, заплатил дополнительно вознице за неудобства и послал за доктором – широкий жест, можно сказать, мотовской, но после сегодняшнего выигрыша можно было позволить себе и не такое. Отмытый в трёх бадьях, одетый в белую ночную сорочку, бледный и затихший зверёк стал немного походить на человека – на лохматого, истощённого, голенастого мальчишку лет пятнадцати, уже сейчас больше чем на голову выше своего спасителя.
Многое повидавший доктор осмотрел его, пощупал пульс и вышел из комнаты, поманив Клэра за собой.
– Он, конечно, ранен. Но если бы из этого юноши вылилось столько крови, сколько мы с него смыли, сэр, он был бы мёртв, – произнёс он с нажимом. Прекрасно поставленным голосом, надо заметить, за который сразу захотелось удержать часть платы, просто чтоб неповадно было. – Вы не находите это странным?
Иными словами, добрый доктор предлагал сдать паренька в Управление спокойствия, а то и в Особую службу, чтоб уж наверняка, но Клэр предпочёл сделать вид, что ничего не понял.
– Я нахожу странным, что этот юноша даже не проснулся, пока вы зашивали его рану, – предельно мерзким тоном ответил он. – А также его цвет волос. И то, что мальчишку пырнули под лопатку средь бела дня. Но самое странное, доктор, что вы задаёте лишние вопросы, вам так не кажется? – и он улыбнулся.
Вообще-то Клэр в глубине души гордился своей улыбкой, считая её обворожительной. Однако многие, столкнувшись с нею в подобной ситуации, отчего-то бледнели, совершенно лишаясь сил и красноречия.
И любопытства тоже, что было весьма удобно.
Доктор взял деньги и ушёл. Прекрасный выбор, Клэр бы и сам так с удовольствием поступил, но дом-то был его, и подобранный на улице питомец – тоже. И под окном только-только зацвели бледные розы – подарок глупышки Ноэми, и тянулась к благоухающим бутонам, встав на цыпочки, другая Роза, самая лучшая, самая прекрасная на всём белом свете, пусть ей едва сравнялось шесть лет; а в самом дальнем и спокойном углу сада спала под землёй, укрытая фиалками и вьюнами, его Элизабет, слишком добрая для этого мира.
Бросить своих женщин Клэр не мог.
Со стороны кровати послышался шорох накрахмаленных простыней – зверёныш наконец очнулся, открыл глаза – издали, в скудном освещении, померещилось, что змеиные, с вытянутыми зрачками, но, без сомнений, именно что померещилось – и хрипло раскашлялся на вдохе. Клэр молча налил воды из кувшина и напоил мальчишку, ребром ладони проверяя, нет ли у того жара. Зубы лязгали о стеклянный край, как железные; кроваво-красные пряди, не просохшие после купания, липли ко лбу. Зверёныш косился то на окно, то на дверь.
– Сбежать хочешь? – равнодушно спросил Клэр. – Или ждёшь гостей? – по мгновенно расширившимся зрачками он понял, что угадал. – Вынужден признать, что хозяин я негостеприимный, а потому твоих приятелей не впущу, даже не рассчитывай на это. Да, и в моём доме больным и раненым полагается лежать в постели и лечиться, – добавил он занудно и, для усиления эффекта, щёлкнул пальцем мальчишке по лбу. – И возражений я не потерплю. Ты понял?
Медленно, очень медленно, точно не веря себе, мальчишка кивнул.
– Прекрасно, – расплылся Клэр в улыбке, от которой скулы сводило. – Тогда оставайся здесь и будь паинькой, а я пока спущусь ненадолго.
Оказавшись внизу, он сразу подозвал няньку – молодую, весьма уродливую женщину, зато достаточно сметливую и верную. Он приказал ей переодеть Рози для прогулки, собрать для неё пару платьиц про запас и добавил:
– Отведите девочку в особняк на Спэрроу-плейс. Я дам вам с собой записку, вручите её хозяйке, леди Милдред, а на словах передадите: «Это только на одну ночь». Вам ясно? Так выполняйте.
Просьбы всегда давались ему нелегко. Шантаж, интриги – пожалуйста, завуалированные угрозы – сколько угодно, лесть и ложь – без труда, любых сортов и видов. Но вот несколько простых, однозначных слов от чистого сердца… Он сам не заметил, как в конце, вместо подписи, нарисовал пару вишенок на ветке.
– Позор, – томно вздохнул он, откидываясь в кресле. Краем глаза поймал собственное отражение в блестящем боке чернильницы, поморщился. – Да, сущий позор. Но если кто меня и поймёт, то эта женщина.
Он отправил родную дочь буквально на съедение волкам – в дом, где о ней будут заботиться как о родной, а значит, пускать в библиотеку, где на полках полно тяжёлых книг, дозволять ползать по столу, пока хозяйка разбирает деловую переписку, играть с печатями, с языческими амулетами дикарей из Колони, с монетами, статуэтками, письмами и Небеса знают с чем ещё! Но одно было неопровержимо: там бы девочку никому не дали в обиду.
Даже тем, кто нынче ночью непременно – а в таких случаях его чутьё никогда не ошибалось – придёт за зверёнышем.
...когда дом опустел, стало быстро смеркаться. Клэр прихватил бутылку хорошего вина, карты и спустился на крыльцо, убедившись перед тем, что его подопечный снова забылся в глубоком сне, похожем на смерть. Вечером стало прохладно. Высокое небо казалось воистину бездонным и полыхало с края расплавленным золотом и злым багрянцем. Дул слабый ветер; слабо пахло вишнёвым дымом и сильно – вянущими розами из притихшего сада. Когда угас последний луч солнца, а пальцы у Клэра окоченели, у калитки появились двое, и при взгляде на эти долговязые нелепые фигуры волосы тут же встали дыбом.
«Соберись, Вишенка, – сказал он себе мысленно, продолжая противно улыбаться. – И не таких обыгрывали. А удача сегодня на нашей стороне».
Тот, что слева, был тощим, белобрысым и сутулым; вокруг него вились редкие мухи, а глубоко запавшие его глаза казались обведёнными углём. Тот, что справа, с гротескно длинными руками и мощной нижней челюстью, носил сплошь чёрное, застиранное до дыр, а его тёмные волосы курчавились и точно липли к голове… Издали ещё от него попахивало машинным маслом.