Зато приходили другие.
…Джон Уилл Томпсон, упал в собственном доме на каминную решётку.
…Ховард О’Дрисколл, поскользнулся на лестнице.
…Элиза Перкинс, отравилась лауданумом.
Иден тосковал по дочери, которая оставалась в пансионе, тосковал по Ноэми, практически переселившейся в особняк леди Милдред. Его кабинет становился похожим на склеп. Рэйвена это сводило с ума, пока он не нашёл выход – идеальный, устраивающий всех.
Уговаривать Идена пришлось ещё два года.
И ещё год – приучать «ос» к тому, что приказы теперь отдаёт другой человек.
Долгое время Рэйвен спал по четыре часа, ел не каждый день, но никогда он не был так счастлив. Виржиния, скромная и несколько поскучневшая, наконец надолго вернулась из пансиона, и её, «невесту», можно было навещать – раз в месяц, два, три, сколько получалось. В доме Эверсанов звучала музыка – Ноэми вспомнила о том, что раньше любила петь; Иден увлёкся детективами, даже вступил в переписку с одним литератором, сэром Игнасиусом Монро, и стал получать его книги первым – ещё до того, как они попадали на прилавки. Рэйвену он тоже заносил томик-другой – седьмого числа каждого месяца, по традиции, и они читали эти сыщицкие повести вместе, соревнуясь, кто первым угадает преступника. Иден снова стал смеяться и помолодел, кажется, лет на десять, а потом… потом всё снова изменилось.
…он заболел. Так утверждала леди Милдред, хотя она явно не открывала всей правды: ну полно, когда это глава Особой службы, пусть и бывший, считал бессонницу и переутомление вещами, вообще достойными упоминания? Тем не менее, выходы в свет снова прекратились, а Виржинию отправили в пансион – на несколько месяцев, как говорили.
Особняк Эверсанов сгорел в ночь на пятое февраля. Все обитатели погибли во сне. Идена и Ноэми нашли на втором этаже, под обрушенными потолками, рука об руку. Рэйвен примчался на пожарище тотчас, как узнал, но было уже поздно.
Седьмого февраля он заперся в библиотеке и ждал – целый день, до самой ночи.
Иден не пришёл.
Конечно, не пришёл.
Через несколько месяцев Рэйвен нашёл в себе силы признать, что он не придёт больше никогда.
…Спенсер, заколот ножом в подворотне.
…Перкинс, упал с моста в Эйвон.
…Маккой, убит.
…Брикс, убит.
…Флемминг… Флемминг умер от старости, и Небесам ведомо, что ему надо здесь.
Возможно, он просто любил книги.
Ричард Рэйвен Рокпорт, семнадцатый маркиз Рокпорт, давно не ждёт гостей седьмого числа каждого месяца – просто знает, что они придут. Но это единственный день, когда он позволяет себе отдохнуть. Он читает – удивительно, что после всего он ещё может читать философские трактаты, глупые детективы, модные поэмы и газеты; на самом деле, что угодно сойдёт в густом дыму бхаратских благовоний, за которым строчки едва видны, но зато и лица вошедших не видны тоже. Иногда бывают хорошие дни, и попадается что-то действительно интересное, и тогда Рэйвен может представить, что он в колледже, в кабинете профессора М., куда проник на свой страх и риск… В плохие дни его отвлекают работой, и забыться в книгах не получается.
Сегодня как раз такой день. Письма носят с самого утра, и, хотя к Особой службе они не имеют ни малейшего отношения, отмахнуться от них не выйдет. Он пишет ответы, не поднимая глаз от бумаги, чтобы не встретиться глазами ни с кем из тех, кто может померещиться в дыму – пишет и отдаёт мисс О’Дрисколл, которая сама похожа на призрак, исполненный печали и укоризны.
…Иден говорил, что у Рэйвена «взгляд смерти» или что-то вроде – но, конечно, ошибался. Рэйвен пропитан смертью весь, он ест её на завтрак и на ужин, а те, кто ему подчиняется – или будущие мертвецы, или делатели мертвецов, разница не велика. Иногда Рэйвену кажется, что он и сам мертвец, и всё это закончится, стоит лишь остановиться, закрыть глаза, и…
Дверь библиотеки снова открывается, впуская холод и сырость. Шуршит подол; четыре осторожных, лёгких шага – ближе и ближе.
– Если это снова письмо, положите его на столик, Клара, – говорит Рэйвен, чувствуя страшную усталость. – Пожалуй, я отвечу немного позже… Клара?
Это не она. Конечно, не она – мисс О’Дрисколл никогда не отважилась бы фыркнуть в его присутствии.
Рэйвен оборачивается в кресле, не веря себе.
…Виржиния улыбается. Это так странно – улыбка Ноэми, взгляд леди Милдред… и лицо Идена. И его манеры тоже.
– Миссис О’Дрисколл, выйдите, – отдаёт Рэйвен приказ, и экономка, безмолвной тенью застывшая в дверях, исчезает. Он переводит дыхание прежде чем продолжить: – Признаться, дорогая невеста, я никак не ожидал увидеть вас.
Виржиния шагает вперёд, сжимая трость – решительная, не позволяющая себе ни капли страха, одна из немногих, кто не теряется в присутствии Рэйвена в последние годы – и садится в кресло напротив точно так же, как Иден.
И – протягивает письмо. Точно в таком же конверте, как десяток предыдущих.
– Прочитайте, пожалуйста, – просит она тихо.
Она не говорит ему: пожалуйста, заметь меня. Она не говорит: я здесь, с тобой, и я на тебя не сержусь, хотя стоило бы; она не говорит: да, натворил ты в этот раз дел, Рэйвен…
Он медлит, не решаясь забрать письмо.
И Виржиния улыбается снова.
Она молчит, просто смотрит; у неё тёплые пальцы – Рэйвен касается их, когда забирает конверт, и мертвецы отступают: у них сегодня нет власти.
И никогда больше не будет.
Сегодня в этот дом вошла жизнь.
6 Доктор здесь (история Натаниэлла Брэдфорда)
Иногда ему снится то, что было давным-давно, словно бы с другим человеком уже. Душистая сиреневая волна над каменной оградой, жаркий вечер – и невыносимая боль, терзающая грудную клетку.
…Сегодня в этот дом вошла жизнь, значит, Доктору Мёртвых здесь не место. И это почти не обидно: главное, что прекрасная Бриджит счастлива.
– И славненькая такая девчушечка родилась, розовенькая, крикливая! Я тут, значит, на кухню пришла и говорю: «Нет, Джон, она нам спуску не даст, попомни мои слова!». Ну точь-в-точь как молодая хозяйка! Уж она-то, бывало, ножкой как топнет да ка-а-ак прикрикнет… А вы, добрый сэр, уж простите, что спрашиваю, кем ей приходитесь?
«Женихом», – мог бы ответить Натаниэлл, и это было бы правдой наполовину. А вторая половина правды – «брошенным женихом», потому что нынче Бриджит стала миссис Бишоп, и делать ему тут, в общем-то, нечего.
– Я просто доктор, – говорит он и приподнимает шляпу, вежливо прощаясь с кухаркой: – Доброй ночи! Передавайте молодой хозяйке мои поздравления.
– От кого передать-то, сэр доктор? – растерянно кричит ему вслед рыжеватая женщина, комкая фартук в кулаке.
Кажется, она о чём-то догадывается; возможно, жалеет его.
Да и какая, к чёрту, разница?
Миссис Брэдфорд когда-то вышла замуж по расчёту в шестнадцать лет, и поэтому точно знает: настоящая любовь существует! С первого взгляда, неравная, невозможная и обязательно счастливая, да! Правда, она не знает, где именно; возможно, где-то далеко, в Марсовии или на заснеженном севере…
– Нэйт, если не ты, то кто вообще достоин любви? – вопрошает матушка, закатывая глаза для пущей выразительности. В свои пятьдесят лет она ослепительная красавица: полные щёки налиты румянцем, взгляд ясный и светлый, гладкие тёмные волосы расчёсаны на прямой пробор и блестят, точно напомаженные, а язык у неё острей, чем у гипси. – Не вздорные девицы же, у которых в голове ничего, кроме ботинок и оборок! Сейчас не вышло – значит, время ещё не пришло.
– Но я люблю…
– Не любишь, – отрубает матушка. – А любил бы – так был сейчас бы совсем в другом месте, совсем в другом! Так что нечего мне тут разводить сырость. Нынче вечером приедет Морис, а завтра утром – Джек. Сходите на охоту к болотам, развеетесь, я велю приготовить пирог из дичи – тут-то ты и поймёшь, что твоя беда – не беда вовсе… Да и вообще, пора бы тебе от нас съехать, скажем, вернуться в Бромли, – добавляет она и морщится. – Довольно уже прозябать в глуши, надо бы найти место в столице. Да и негоже молодому доктору околачиваться рядом с деревенским констеблем и ковыряться в мертвецах, ишь, чего выдумал!
Он соглашается, лишь бы сбежать подальше от Бриджит и не видеть в церкви её счастливого лица по воскресеньям, не сталкиваться больше в перчаточной лавке и на званых ужинах у Лэмбертов. Матушка довольна: наконец-то сын перестанет толочь воду в решете и займётся настоящим делом, ведь уж он-то точно рождён для славы и успеха, а не для того, чтоб корпеть над пыльными книгами или по первому слову нестись сломя голову на помощь к пьянице-«гусю». Переехать в Бромли несложно, у Брэдфордов там целый новёхонький дом в собственности, и апартаменты сдаются, освободить лучшие комнаты от постояльцев – и дело с концом. Главное – зацепиться, завести нужные связи, а там, глядишь, позабудется провинциальная дурочка, которая посмела предпочесть какого-то писаря…
Нэйт, впрочем, разочаровывает её почти сразу.
Едва переехав в столицу, он натыкается на повешенного во дворе, заводит дружбу с каким-то крайне подозрительным детективом-неряхой, а следующей же весной влюбляется в таинственную аристократку из Романии.
Её зовут Лючия, и она – луч солнца на исходе мрачной ночи, аромат цветов после долгой зимы…
– …и свиные рёбрышки для голодного, – заключает Эллис, развалившись на его, Натаниэлла, диване. – Хотя жирное и на пустой желудок – не самый мудрый выбор, того и гляди вывернет… Сколько, говоришь, ты ей одолжил денег?
– Пятьдесят хайрейнов на тёплое пальто на этой неделе, а на той – пятнадцать на лекарства для брата, – рассеянно откликается Натаниэлл, покуда в памяти у него проносятся одна за другой пленительные картины: Лючия смеётся, откинув голову, Лючия скромно опускает глаза, Лючия протягивает руку для поцелуя…
– А ещё ты ей подарил камею, серебряный браслет и часы для её брата, верно?
– Неприлично было вручать подарок только ей, если меня позвали на семейный ужин.
– И не далее как на позапрошлой неделе…