– Эллис! – подскакивает он, и романтическое настроение как ветром сдувает. – Да хватит уже считать чужие деньги! Я, хвала Небесам, не бедствую. К тому же мы помолвлены, а быть скупым с собственной невестой – последнее дело!
Эллис охотно соглашается, а затем для чего-то спрашивает как проехать к поместью Брэдфордов от Пикси-Гроув и исчезает на несколько дней. Всё идёт прекрасно, просто замечательно целый месяц, а потом случается катастрофа. Натаниэлл отваживается пригласить Лючию к себе в апартаменты – с полного одобрения брата невесты, ведь они уже почти родственники – и пока ищет коробочку с гранатовыми серьгами, которые она так хотела, но, ах, не могла себе позволить, то оставляет её одну.
…а через некоторое время слышит гневный вопль, звук пощёчины и грохот хлопнувшей двери.
Эллис вовсе не в участке, хотя должен быть; он сидит на диване в шёлковом халате Нэйта с птицами и потирает красную щёку.
– Ты… ты… – Язык заплетается, слова не идут на ум, десятки ужасных версий мгновенно проносятся в голове, но ни одна не вяжется с сонно моргающим детективом. – Ты что сделал?
– Поверишь ли, ничего – просто спал, – невинно отвечает тот и потягивается. – Ну и ночка выдалась в Управлении – самоубийца, два утопленника и обезглавленный труп, и всё это в одном особняке, а людей мне не дают, потому что все ищут парочку брачных аферистов, которые обдурили Хоупсона. Думал, сам копыта отброшу, – и он зевает.
Натаниэллу становится стыдно: он как-то сразу вспоминает, что приятель недавно отдал все свои невеликие сбережения в родной приют, потому что зима выдалась сырая, и дети расхворались, и на лекарства уже никаких пожертвований не хватало. Отдал-то отдал, а самому пришлось съехать из относительно приличных апартаментов недалеко от Смоки Халлоу в какой-то откровенный притон.
– Говоришь, просто спал?
– Честное слово! И что твоей Лючии понадобилось в гостиной – ума не приложу. Тут кроме комода с твоими, гм, накоплениями к свадьбе и взять-то нечего, – вскользь бросает детектив и тут же досадливо ерошит себе волосы: – И вот чего она перепугалась? Мне приходилось как-то раз в Художественной академии позировать, и никто с криками не разбегался.
Нэйт представляет это – и не может удержаться от смеха, хотя положение его заслуживает всяческого сочувствия.
– А ты уверен, – вкрадчиво спрашивает Эллис и ужасно напоминает в тот момент тощего дворового кота-хитрюгу, – что тебе вообще нужна жена, которая визжит при виде не вполне одетых мужчин? Боюсь, что это может поколебать столп, на котором держится брак…
Злиться на него не выходит; на себя, впрочем, тоже. Прекрасная Лючия расторгнет помолвку на следующей неделе, что вовсе не удивляет, напротив, кажется вполне закономерным; но удивляет то, что она спешно уезжает из города, а в комоде Натаниэлл обнаруживает серебряные часы, браслет, брошь с камеей и почти восемьдесят хайрейнов. Эллис уверяет, что понятия не имеет, откуда они взялись, и напрашивается погостить, пока не скопит денег – хотя бы месяц-другой.
И, разумеется, остаётся гораздо дольше.
В это сложно поверить, и особенно возмущённой матери, но Натаниэллу Брэдфорду нравится его работа. Он ведь тоже по-своему спасает жизни: если внимательно слушать, о чём говорят мертвецы, то можно быстрее изловить убийцу и уберечь тех, других, кто ещё пока жив, но уже стоит в шаге от смерти. В Управлении его называют доктором – «Доктором Мёртвых», ехидно добавляет Эллис – и весьма уважают. И он весьма хорош собой: с виду уже не мальчишка, а молодой респектабельный джентльмен, волосы тёмные и очень гладкие, кожа светлая – ещё бы, столько времени проводить в лаборатории, в четырёх стенах. Натаниэлл носит очки с простыми стёклами, чтобы казаться серьёзнее, и, в отличие от своего друга-растрёпы, знает толк в моде – неудивительно, что девицы к нему так и липнут. Линда, Арлин, Джоанна, прелестные сестрицы Оливия и Абигейл, хрупкая Бетти, Александра, которая прекрасно объезжала лошадей и, наконец, красавица Розамунда.
Розамунда, к сожалению, оказалась Дональдом, и это самое большое разочарование – он приходил в себя долго, пожалуй, с неделю.
– Да ты, друг мой, дамский угодник!– хохочет Эллис, бессовестно занимая его диван целиком. Завзятый сердцеед! Ловелас!
Это всё, разумеется, неправда. Был бы Нэйт ловеласом, то просто водил бы их всех с чёрного хода в мансарду особняка на Плам-стрит. Нет, он действительно ищет любовь, увы, безуспешно, хотя двоим делает предложение, но тихая Джоанна отчего-то решает уйти в монастырь, случайно застав Натаниэлла за работой, а Бетти – вот на кого были возложены большие надежды – знакомится с его братом и разрывает помолвку, чтобы заключить новую уже через месяц, а через год стать миссис Брэдфорд.
После этого дома он не появляется больше двух лет.
Матушка понимает и не настаивает, предпочитая время от времени заезжать в Бромли, дабы освежить гардероб у столичных портних и заодно повидаться с сыном. С работой она, пожалуй, смиряется. С Эллисом тоже, хотя и ворчит иногда насчёт бесстыдных нахлебников – даже после того как детектив в кратчайшие сроки отыскал и вернул ей золотой гарнитур, похищенный прямо из саквояжа.
Однажды зимой Натаниэлл собирает все помолвочные кольца и разом относит их к ювелиру.
Становится чуть легче.
– И правильно поступил, – тихо говорит мать, когда через месяц он решается ей обо всём рассказать. Какая же красивая она в свои шестьдесят – с гладко зачёсанными седыми волосами, с нежной светлой кожей, которую не портят ни морщины, ни пятна лихорадочного румянца; с неизменно ясным взглядом, сейчас, правда, чуточку усталым. – Просто наберись терпения, Нэйт, – повторяет она. – Кто, если не ты, вообще достоин любви? Не этот же дурень Морис, да ниспошлёт святая Генриетта терпения Беттине. Просто время ещё не пришло, поверь мне, старухе, я знаю, что говорю. Ты поймёшь.
Нэйт пожимает плечами. На днях он познакомился с Линдой, она актриска, но из порядочных, но матери об этом не расскажешь… Его ведь, в общем-то, всё устраивает. И нескучная работа, солидный достаток, и даже прозвище это – Доктор Мёртвых. Ещё лет пять – и он закончит свой научный труд, а потом защитится в Академии, получит степень, и тогда уже можно будет поразмыслить о рациональном, продуманном браке с молодой практичной женщиной.
…Так он думает ровно до тех пор, пока под куполом цирка не раздаются выстрелы, и он не видит её – Фею с ружьём в руках, забрызганную медвежьей кровью и, кажется, мозгами. У неё немыслимо короткое платье и свирепый взгляд, а ещё она совершенно точно не понравится его матери.
Но Нэйту почему-то всё равно.
Сердце пропускает удар, прежде чем забиться снова, и в груди отчего-то тесно, и ни один знакомый недуг не подходит под описание того, что творится сейчас с ним.
– Почтенная публика, дамы и господа! Есть ли среди вас доктор? – кричит Фея и обводит глазами стремительно пустеющие ряды.
Прежде чем ответить, Натаниэл Брэдфорд кивает сам себе.
Да, доктор здесь есть.
Теперь уже точно.
7 Слабые крылья Милли Валтер (история леди Милдред)
Нет, Милли запуталась.
Теперь уже точно.
– Крылья к старости становятся меньше, – говорит Абени. – Поэтому если хочешь спасти меня, то спасай сейчас.
Абени – это Друг. Единственный и настоящий, как читала бабушка нараспев из пыльной книги: «Мой милый друг, весенний цвет, прозрачный мёд» – так медленно, слепо водя пальцами по странице, и чтоб голос в конце утихал, умирал, и сердце сладко сжималось. Только вот Абени никакая не весна, она – лето, ослепительное, пышущее жаром, а если и мёд, то терпкий и тёмный. У неё платья взрослой леди, руки словно из полированного обсидиана, а ещё она убивает людей.
Этого, последнего, Милли раньше не знала; теперь знает.
Когда они встретились впервые, Милли была совсем маленькая – и во сне видела всё то, что нельзя делать днём. Нельзя бегать по лестнице, нельзя лежать на красно-жёлтых цветах в саду за особняком, нельзя в Комнату-с-Книгами и уж совершенно точно нельзя летать, потому что люди не летают. Но она летала, доставая затхлые фолианты с верхних полок, и носилась по лестницам, а сон волочился за ней, точно крылья; когда становилось тяжело, она просыпалась. Но однажды книга – географический атлас, старый-старый, даже древнее деда – раскрылся сам, и со страниц сошла чёрная-чёрная девочка в голубом платье.
Милли испугалась и тут же проснулась; невидимые крылья болели, как настоящие.
Уже потом она узнала, что это Абени, но другие, глупые люди зовут её Эбби, и она в услужении – далеко-далеко от Аксонии, за океаном, в Колони. У неё сменилось много хозяев, но последние попались совсем дурные. Когда Милли узнала, то пообещала найти её и забрать к себе.
Абени долго смеялась – и совсем не так, как смеются дети.
Потом они играли; потом Абени учила её, потом она рассказала про него, и всё стало очень сложно. Вот так, как говорит отец, когда приезжает со слушаний и вытирает лицо платком: «Очень сложно, миледи, да, очень сложно» – и в животе сразу холодок.
Кстати, однажды на платке была кровь; её видела только Милли, но никому не сказала.
А он – это Валх. Скверный колдун, мёртвый, и ничего с ним не сделать; это из-за него Абени служит разным людям, иногда плохим, и скитается от города к городу – ищет таких же, как она сама, способных обращать сны в крылья… это из-за него она плачет и обращается в дым – или вот, как сейчас, смотрит на Милли и говорит непонятное. «Крылья к старости становятся меньше» – придумала тоже, довольно посмотреть на крохотного, лысоватого птенца и на старую ворону, вроде той, что живёт у конюшни, чтоб понять, что к чему.
– Забудь, – Абени вздыхает и тянется к её голове, чтоб погладить по волосам. – Хоть бы он тебя не нашёл. Хоть бы кто-то убил его до конца, и я б умерла тоже.
…от сна Милли просыпается в слезах.
«Крылья становятся меньше».
Милдред понимает это намного, намного позже, когда встречает Фредерика. Реальность завораживает больше снов; бал, головокружительный роман, возмутительно короткая помолвка и – кругосветное путешествие, мечта, которая вдруг стала реальностью. Вместо скучного дома с тысячью правил – кареты, гостиницы и корабли, вместо чересчур заботливых родственников и докучливой прислуги – настоящие друзья рядом, и приключения, приключения! Она, пожалуй, по-настоящему счастлива – до тех пор пока в Колони на благотворительном базаре не сталкивается со странным торговцем.