«Этот», к слову, как раз спрыгивает с подножки кэба – чистенький, пёстрый, как сойка, и сияющий, спасибо хоть, что не в белом от макушки до пяток.
– Мадемуазель, какое прекрасное утро! – улыбается он издали, да так, что аж глаза слепит. – Кстати, я могу звать вас просто Мадлен? А вы меня – Рене! И давайте поспешим, ибо выбор подарка – дело нелёгкое, – добавляет он быстро, не давая ей ни ответить, ни опомниться. – Придумали что-нибудь? Нет? Ну, я так и думал! Подарок номер три в списке тех, от которых невозможно отказаться – карманные часы с боем!
От невероятной, просто несусветной глупости этого предположения Мэдди просто столбом застывает.
– С чем?..
– С боем, с боем! – горячо откликается Мирей, хватает её за руку и тащит за собой, не слушая возражений. – Бом, бом, бом!
В лицо дует ветер, солнце яркое, птицы щебечут, и Мэдди чувствует себя игрушкой на верёвочке, воздушным шаром – чем-то очень лёгким и разноцветным. Они бегут по отсыревшей мостовой, оскальзываясь иногда, точно банк ограбили и спасаются теперь, и воздуха не хватает, и прохожие оборачиваются им вслед – кажется. Но пугаться некогда, да и сил нет. И постепенно беды и горести отступают далеко-далеко, блекнут, расползаются, как газета в луже – вот театральная афиша, вот статья об убийствах, вот несчастливое предсказание… Всё было, было – но не с тобой, а с какой-то другой девушкой, невезучей и несчастливой.
«А теперь всё хорошо», – думает она.
Бом, бом, бом!
Потом, когда они остановятся, чтоб отдышаться, станет ясно, что вовсе не её эта лёгкость, конечно, а Мирея. Вот кто умеет радоваться на пустом месте! Идёт себе, жмурится на солнце и болтает, болтает без умолку – про сестёр, про десерты, про жизнь в Марсовии и снова про сестёр. Мэдди сначала пытается запоминать имена и считать, но затем понимает по оговоркам, что Фифин, Жожо, Фифи, Жозе, Фин и Жозетт – одна и та же девушка, и зовут её на самом деле Жозефина.
– Вы их любите, да? – спрашивает Мэдди. И добавляет, смутившись: – Рене.
Он ослепительно улыбается – и вдруг быстро щипает её за щёки:
– Очень! Ну, наконец-то, – добавляет и снова тянет за собою. – Мы пришли. Очень удачно – мсье… Э-э, мсье Дуглас как раз открывается.
Мирей замедляется на мгновение, как-то по-особому расправляет плечи, вытягивается, и лицо у него делается заносчивым и скучающим. И сразу становится ясно, что цилиндр и пальто у него стоят целое состояние, а на такие ботинки Эллис будет копить год – и всё равно не скопит.
«Потому что отдаст деньги в приют», – думает Мэдди, и тут они переступают порог магазина.
Два требовательных удара тростью по полу – тук, тук! – и из глубины комнаты выскакивает ассистент. Мирей важно просит подобрать «что-нибудь достойное для старшего брата этой юной леди». Будь она одна, наверняка её бы выставили тут же из магазина, а теперь вокруг суетятся люди, приносят красивые коробки, стремятся угодить… А в глазах у Мирея – если хорошо присмотреться – всё тоже шкодливое выражение, он берёт то один брегет, то другой, что-то подкручивает и кладёт назад.
– Ну что, – спрашивает он наконец, когда и ассистент, и хозяин магазина, и даже девица за прилавком начинают посматривать на них косо. – Пришлось вам что-нибудь по душе?
Мэдди глядит на часы – и впрямь, красивые, какие ни возьми. Дорогие, но денег ей должно хватить, ведь леди Виржиния платит щедро…
Взгляд останавливается на брегете с инкрустацией чёрной эмалью.
– Вот, пожалуй…
– И тем не менее! – вдруг воздевает палец к потолку Мирей. – Я вдруг подумал: а разумно ли дарить детективу часы с боем? Вдруг будет следить за преступником, когда они сделают это своё бом-бом?
Бом-бом-бом! – откликаются внезапно часы из коробок, разом, отовсюду, хотя десять уже минуло, а до одиннадцати пока далеко. Бом-бом-бом!
Мирей приподнимает цилиндр, торопливо прощаясь с хозяином, и ловко утаскивает Мэдди прочь; на улице ей наконец делается смешно:
– Это вы ведь подвели часы, чтоб они все зазвонили одновременно?
– Совпадение, – с потешно серьёзным лицом отрицает он свою вину. – Я бы никогда! Но правда ведь забавно?
– Очень, – соглашается Мэдди. И, переступив с ноги на ногу добавляет: – А следующий какой подарок в вашем списке? Ну, от которого отказаться нельзя?
Он делает загадочные глаза:
– О! Ну, разумеется, шляпа! Вы, кстати, видели кепи этого вашего Эллиса? Ужасно, совершенно ужасно! Хотя, возможно, ему и нужно наводить ужас? Как вы считаете?
Шляпный магазин есть тут же, напротив, на другой стороне, однако Мирей уводит её по улочкам – всё дальше и дальше от звонких часов и недовольного мистера Дугласа, который провожает их мрачным взглядом, но, увы, кроме взгляда ничего предъявить не может. По дороге Мэдди слушает ужасно запутанную историю про вторую сестру, Лауру – она же Лори, Лоло и Лоретт – да так увлекается, что едва не забывает, зачем вообще поутру вышла из дому. В чувство её приводит только яркая витрина, украшенная цветами – и собственное отражение в стекле.
– Рене, погодите! – сама хватает она его за рукав – дурные манеры прилипчивы. – Может, сюда?
– «Рокинхэм и сыновья», – читает он нараспев и задумчиво стучит тростью по мостовой. – Что ж, почему и нет!
Сначала Мэдди и впрямь кажется, что идея хорошая, но после первой же озвученной цены глаза сами на лоб лезут. Не может шляпа столько стоить, будь она даже из золота сделана! Но Мирея это несколько не смущает. Он примеряет их одну за другой – чёрные, белые, серые, зелёные, красные, из фетра и из соломы, строгие, модные и безумные; помощница только успевает бегать туда-сюда и приносить то, на что он укажет. Быстро, быстро, ещё быстрее, словно волшебная карусель, и вот уже кружится голова, пол уходит из-под ног, а очередной шедевр шляпного искусства несут не сумасшедшему марсовийцу, а ей, Мэдди Рич!
– Вот так, моя дорогая, – мурлычет он, завязывая голубые ленты у неё под подбородком. – На мой взгляд, чудесно! Никакой… как это говорится по-аксонски? Когда слишком?
– Чрезмерность? – робко подсказывает совершенно ошеломлённая помощница.
Хозяин шляпной лавке в глубине помещения потирает руки, предвкушая прибыль.
– Уи-уи, – смешно соглашается Мирей. – Не чрезмерно и очень элегантно. Прекрасно подойдёт молодой невесте. Унесите, заверните! – и он как-то хитро хлопает в ладони дважды, что и помощница, и хозяин магазина бросаются наперегонки выполнять его просьбу, а Мэдди и вовсе приходит в себя лишь снаружи, на улице, и в руках у неё шляпная картонка, а ридикюль кажется изрядно легче, хотя и не настолько, насколько она боялась.
Нет, шляпка ей очень нравится, но…
– А как же подарок? Для Эллиса?
Мирей на мгновение замирает, а затем картинно прикладывает руку ко лбу и без всякого раскаяния заявляет:
– О, горе мне, совершенно забыл, ослеплённый вашей красотой! Но возвращаться – дурная примета, – добавляет он вкрадчиво, кося глазом, как оленёнок – Мэдди видела одного такого недалеко от загородного особняка леди Виржинии. – Значит, переходим к первой позиции в списке совершенно неотразимых подарков!
– Неотразимых?
– Даже герою не отказаться! Он будет ослеплён и примет всё, как свою судьбу! – высокопарно подтверждает Мирей и окидывает её внимательным взглядом. – Рост небольшой, сложение худощавое… Думаю, это будет несложно!
И, прежде чем Мэдди успевает опомниться, он снова ведёт её прочь.
Мистер Мирей определённо что-то ищет. Он заглядывает во все витрины по очереди – гребни и побрякушки, книги, марсовийские духи, перчаточный магазин… Но, видно, найти этот загадочный «номер один в списке» непросто; к полудню они порядочно устают и решают прогуляться по парку. К тому времени становится совсем жарко, почти что по-летнему, и беседка на берегу пруда манит прохладой. Воздух пахнет сладко; где-то распускаются цветы. Мэдди подкрепляется кексом, Мирей выпрашивает у неё половину, но большая часть его доли достаётся уткам – прожорливым и суетливым птицам. Потом выметенные дорожки снова выводят их к шумным, переполненным улицам Бромли, только с другой стороны парка. Здесь тоже есть красивые магазины, но их куда меньше, а некоторые витрины и вовсе затянуты изнутри тряпками; Мирей передёргивает плечами и бормочет, что надо бы вернуться.
А день и вправду чудесный.
Мостовая точно подталкивает в подошвы ботинок, понуждая идти быстрее, и ветер хоть и треплет одежду, но вовсе не кажется злым – он тёплый, ласковый, в кои-то веки не пропитанный эйвонским зловонием и дымами Смоки Халоу. Всё видится лёгким и добрым, славным-славным, и собственная ссора с Эллисом уже представляется ужасной глупостью, не заслуживающей беспокойства.
Конечно, они помирятся – куда им деваться друг от друга?
…так Мэдди думает, пока на пути её не возникает неожиданное препятствие.
Не сказать чтоб такое уж неодолимое – ростом чуть повыше неё самой, но зато в плечах широковатое, обряженное в обноски и воняющее выгребной ямой. И твёрдое к тому же – лоб до сих пор побаливает от столкновения.
– Эхма, кто ж это так носится? Не дело, не дело, да, Билл? – басом сокрушается препятствие.
Из-за спины у него выныривает подельник – до того тощий и мелкий, что впору его принять за мальчишку, вот только мальчишки не жуют дешёвый табак, не рядятся в залатанные полосатые костюмы и не носят продавленные шляпы. Да, и так паскудно они не ухмыляются, даже Лиам, а уж он-то пакостник, каких поискать ещё.
– Ба, Грег, да у тебя теперь пальто дырявое! – восклицает полосатый, тыкая пальцем в лохмотья своего приятеля. – И кто ж тебе это возместит?
И оба они смотрят на что-то позади Мэдди.
На кого-то.
– Да вон тот джентльмен, кажись, подсобит, – расплывается в щербатой улыбке первый негодяй. – Это ж его жёнушка мне ущерб причинила.
«Грабители», – понимает Мэдди, и у неё вырывается вздох. Одно время вокруг театра много таких вертелось – любителей стрясти рейн-другой с неосторожных бромлинцев, но затем «гуси» их разогнали, и стало поспокойнее… А потом случился пожар и много что ещё, и колдун – вот он был страшным, да, и служанка его тоже; страшней, пожалуй, чем смерть.