Ну, по ходу, я тут согласна с Розой полностью. Я и сама презираю разных алкашей, торчков и прочих типа невинных, но зависимых, потому что это безмозглая биомасса, способная на любую гадость или преступление. От них пользы никакой, как от маминых мопсов, но при этом собачки гораздо меньше раздражают. И если в реке у меня на глазах будут тонуть алкоголик и мопс, то я спасу мопса. Если вообще решу спасать… но нет, мопса спасу, животные ни в чем не виноваты, даже такие бесполезные и уродливые.
Кстати, мопсы остались у тетки. Ну, типа, это память о безвременно ушедшей сестре и бла-бла-бла. Думаю, они уже в собачьем раю. Или с мамой в ее раю, она этих уродцев реально обожала.
Роза щелкнула замком и умелась на кухню, налила себе воды и шумно вздохнула. Потом свет погас, и заскрипели ступеньки — Роза ушла спать.
За эти два дня мы с мелким дочитали книгу о Мэри Поппинс и даже кое-как обсудили ее. Он понял ее примерно так, как поняла ее я, когда мне было семь лет. У него возникли те же вопросы, что возникли у меня, и я ответила на них отчасти так, как ответила мне когда-то мама, а отчасти — как я поняла впоследствии сама.
Вампирская тема больше не поднималась, эту часть отношений мы с ним выяснили.
Так что мы отгородились от всех на Вишневой улице, и я как-то успокоилась. А сейчас уже и ноги не так болят, так что в ванную я могу пройтись, осторожно ступая на неповрежденные участки. Ходить все-таки гораздо лучше, чем ползать, а вот если бы я была вампиром, то умела бы летать. Вот хотела бы я уметь летать, и если бы я нашла ржавую лампу с джинном, то моим первым желанием было бы умение летать, а вторым — умение становиться невидимой.
Но сказки тем и паршивое чтиво, что они просто выдумка.
Сегодня отличная ночь, чтобы полетать — на улице туман, а я обожаю туман. Знаете, в тумане все совсем не так выглядит, и фонари кажутся окутанными какой-то легкой субстанцией, и звуки какие-то другие. Если бы я была вампиром, ничто не удержало бы меня от полета над ночным городом.
Или хотя бы прогулялась сейчас. Даже пешком.
Я подхожу к окну ванной и смотрю, как туман клубится вокруг светящегося фонаря. Ночь совсем уже настоящая, часа два, не меньше, и улица пуста. Свет я не зажигаю, иначе ничего не увижу снаружи, а вот если стоять в темном помещении, то в окно отлично видна улица. И там пусто.
Или не совсем.
Какой-то силуэт выныривает из ворот напротив, и я не могу рассмотреть в тумане, кто это — но этот кто-то одет в темное. Не костюм, конечно, но и не спортивная одежда. Лица не видно, да и что глядеть, когда я из-за тумана вообще ничего толком рассмотреть не могу, тем более что фигура пропала из виду. Я подошла к раковине, но черт дернул меня оглянуться.
Хорошо, что раковина и толчок находятся вне видимости из окна, если заглядывать с улицы. Это логично, потому что — ну как это: моешься или на толчке сидишь, и любуйтесь, граждане. Нет, тут все по уму устроено, в окно прохожий увидит только ту часть ванной, где корзина для белья и специальная дорожка, ведущая к двери. А я сейчас прижалась к стенке, и мое сердце выскакивает из груди, потому что кто-то смотрит в ванную, прижавшись лицом к стеклу, и мне виден силуэт, но не лицо, словно его и нет.
Блин, страшно так, что я дышать перестала.
Я отодвинулась как можно дальше от окна, чтобы меня уж точно не увидел тот, кто заглядывает в окно. Зачем вообще в ванной окно, в которое можно заглянуть прямо с улицы? Я еще днем это обсудила сама с собой. Нет, с одной стороны — на подоконнике вазоны с цветами, и пальма на полу, им нужен свет. А с другой — как-то неуютно.
Вот в моей кладовке было охренительно.
Я не знаю, могу уже выйти или нет. Ведь едва я ступлю на дорожку, ведущую к двери, как меня станет видно. А сейчас я не знаю, там он или нет, никаких звуков он не издал, я не слышала не то что шагов, а даже и шороха. А ведь чтобы заглянуть в это окно, ему нужно как-то влезть на высокий цоколь, а такое не сделаешь бесшумно, и днем тоже так не сделаешь, потому что кто-то обязательно увидит.
А сейчас ночь, и кто-то смотрит в окно с улицы. Или — смотрел, но как понять, там он сейчас или уже нет.
В стекло постучали, и я сползла по стенке и вжалась в угол под умывальником. Так страшно мне еще никогда в жизни не было.
Стук повторился — тихий такой, словно царапанье. Как будто когтями или чем-то твердым, например, ножом.
Я уткнулась лицом в колени, обхватила их руками и замерла. Меня здесь нет. Я на Вишневой улице, в саду мистера Бэнкса, и Робертсон Эй тарахтит своей газонокосилкой, дармоед. И вокруг просто безопасная тихая улица, в доме няня Мэри Поппинс собирает на прогулку близнецов, а Джейн и Майкл уже напялили свои клетчатые жилеты и маются в ожидании: сегодня они пойдут в парк.
Я бы сейчас тоже не прочь оказаться в парке, да где угодно я не прочь бы оказаться, лишь бы не здесь.
Свет вспыхнул за пределами моего убежища.
— Эй, ты что? Линда, тебе что, плохо?
Это Роза, да что ж ей не спится-то! Но теперь уж точно тот, что за окном, ушел. А еще теперь он знает, что я была здесь и видела его. И даже если я сто раз скажу, что не рассмотрела его, он мне не поверит.
Хотя, возможно, это просто какой-то хулиган.
— Линда!
— Тише, перебудишь всех. — Что за манера лезть во все щели! — Нет, просто присела на пол, сейчас встану и пойду спать.
— С чего это ты удумала садиться на пол? Тут холодно, ты простынешь.
Ага. И умру от пневмонии. Или еще от чего-то.
— Так что-то, стало грустно…
— И тебе нужно замкнутое пространство, чтобы ощутить себя в безопасности. — Роза помогает мне подняться. — Тетя Лутфие мне рассказала, да. Это психологическая травма такая, но ты у нас в безопасности. Хочешь, я тут с тобой останусь?
— Нет, не стоит. Просто накатило, и уже все в порядке.
Совершенно не нужно знать Розе, что я кого-то видела за окном, потому что она может кому-то об этом сказать, а что знают двое — знает и свинья.
— Ладно, тогда отдыхай. — Роза прикрыла меня одеялом. — Ноги уже меньше болят? Швы дня через три снимутся, а завтра сможешь переехать к себе, Миша говорит, что почти все сделали.
Значит, скоро я опять окажусь в своей кладовке.
Отлично.
Запрусь на все замки… вот только как быть с окнами? И с этим дурацким венецианским окном, которое выходит на лоджию? Ведь на эту лоджию забраться с улицы — ну, вот просто раз плюнуть. Ладно, потом подумаю об этом, сейчас хочется спать, а то тут, того и гляди, припрется мертвый Виталик Ченцов. Мне даже интересно: а к Лизке он приходит? Ведь вот как вышло: все люди как люди, умерли себе и лежат, а Виталику неймется. И ко мне ходить-то смысла нет, я в его неприятностях не виновата, ведь, когда мы расставались, я предупреждала его, что такое Лизка. Но он посчитал это подлым поклепом, мол, я обижена, расстроена и просто ревную. А я его честно пыталась предупредить, так что и шастать в мою сторону теперь нечего.
А вот к Лизке можно зайти на огонек, это же забавно было бы. Но Лизка, к сожалению, напрочь лишена воображения, совести, ума, да всего того, что делает из куска органики человека. Так что вряд ли она оценит визит Виталика, но справедливости ради надо сказать, что и я не слишком впечатлилась, так что напрасно он тащился в такую даль.
Впрочем, я понимаю, что это галлюцинация, просто хочу, чтоб и Лизка ее видела, ей-то смешнее как-то — типа, кровавый призрак таскается за убийцей, то-то веселья. Тем более, что ко мне Виталик приходит в приличном виде, а вот к ней ему бы следовало являться во всей красе: с дыркой в голове, через которую звезды видны, и с забрызганными кровью и кусками мозга плечами и спиной, это очень красочно, я считаю.
Но сегодня я вернусь в свою квартиру. Не поворачивается язык назвать ее домом. Та квартира никакое не «домой», но я прошла все стадии отчаяния, теперь у меня пятая стадия — принятие, и нужно как-то начинать осознавать, что эта квартира теперь мой дом. По крайней мере, до того момента, пока я не найду что-то другое.
Знаете, я не думала, что очень привязана к родительскому дому — по понятным причинам. Но когда оказалось, что я должна съехать оттуда, на меня накатило отчаяние. Может, если бы в доме оставались родители, а я просто съезжала, чтобы жить подальше от «девочек», — это было бы одно. А когда дом оказался в руках злобной мерзкой тетки с ее бандитами, и я тоже покинула его… нет, я понимаю, что дом неодушевленный, но мне казалось — он смотрит мне вслед с немым отчаянием. Я бросила его, но у меня не было выбора.
И сейчас я брожу по его комнатам и глажу стены. Я отчего-то дома, но ничего не узнаю — комнаты больше, расположены не так, но я знаю, что это наш дом и где-то в нем родители, мне просто нужно их найти. Но ужасный грохот и крик звучит откуда-то сверху, и я должна найти выход, однако коридор где-то не там.
— Линда, проснись.
Это вездесущая Роза, которая вообще не дает мне покоя. То таблетки, то еда, то еще что-то, теперь разбудила меня зачем-то. Ее дом — ее правила, конечно, а все же теперь я хочу запереться в своей квартире и не выходить оттуда никогда.
— Ну, чего?
— Полиция. — Роза обеспокоена. — Хотят с тобой поговорить.
— Именно со мной?!
Новое дело, что я могу сказать полиции, интересно.
— Ну, ладно.
Окружающий мир становится все менее приветливым. Когда Лизка пристрелила Виталика, я имела удовольствие общаться с полицией, и впечатления у меня остались самые отвратительные. Они вообще не могли взять в толк, как это я не слышала выстрела. А я смотрела «Гарри Поттера», и в наушниках был Хогвартс, а не какие-то выстрелы. Тем более, когда не стало родителей, мне стало наплевать на крысиную возню «девочек», они моей семьей никогда не были. Но объяснять это полиции я не стала, а удивленной, испуганной или преисполненной горя не выглядела, и полицейские вцепились в меня, как бультерьеры. И если бы не муж риелторши Риты, я бы фигурировала в деле в качестве какого-то там свидетеля, хотя я совершенно не свидетель. В итоге полицейские от меня отстали, но осадок остался, нервов моих на это общение ушло очень много.