А если бы Лизка не грохнула Виталика, я бы еще поработала в своей фирме и купила бы себе квартиру в нормальном доме, а не в клоповнике с привидениями, вампирами, алкашами, убийцами и прочими идиотскими вещами.
— Случилось что-то?
Роза вздохнула:
— Лешку убили Зойкиного. Прямо в нашем подвале.
Кому понадобилось убивать алкаша? Угадайте с трех раз.
— Зойка пошла под утро его искать — ночью сюда приходила, ты не слышала?
— Нет.
Я ничего не видела и не слышала, так спокойней.
— Ну, пришла ночью, я ее впустила, а она и говорит: пусть Миша — мой Миша, прикинь! — пойдет в подвал, вытащит этого долбоклюя и приведет домой. Миша умаялся за день, только и дела ему — выгуливать алкаша по подвалу, тем более что тот словил белку, так еще поранил бы Мишу чем-то. Мы поссорились даже, Зойка обиделась, ушла, а утром пошла искать свое сокровище и белку его, а он там лежит, у крайнего отсека — кто-то его по черепушке стукнул! Прямо там, говорят. Конечно, это не то, что остальные, — тут раны на горле нет, но думаю, что это все тот же убийца, только теперь он где-то в нашем доме, или просто пришел зачем-то ночью в наш подвал.
Крайний отсек как раз мой, это да.
— Вообще необязательно кто-то чужой. Могла и сама Зойка со злости приложить его, долго ли умеючи.
Или у маньяка было другое настроение, и он поменял способ убийства. Хотя зачем все так усложнять… но у маньяков свои мотивы, нам не понять, они люди творческие.
— Так что полиция?
— Опрашивает всех, что ж. — Роза недовольно поморщилась. — Я впущу его, он там злой как черт.
Я пожала плечами — ну, впускай, куда ж деваться. Только в ванную схожу, умыться же надо.
В ванной светло, красиво и зелено — много цветов, и чувствуют они себя тут, похоже, просто отлично. Влажность и свет им здесь обеспечены, но я помню, как обманчива эта кажущаяся безопасность, потому что ночью кто-то без лица заглядывал в окно и скребся в стекло, и я помню, как мне было страшно. До уссачки страшно, как никогда в жизни.
Полицейский оказался грузноватым мужиком лет сорока, усталым и раздраженным, в каком-то рыжем замшевом пиджаке.
— Так-таки ничего не видели и не слышали?
— Нет.
— Вот как вам это удается, ума не приложу. — Полицейский смотрит на меня со злым прищуром. — Значит, зятя вашего убила сестрица — не видели ничего и не слышали. Наушники, да. Теперь снова-здорово: ничего не видели и не слышали.
Я могу поклясться, что чувака этого вижу впервые в жизни, а вот он, похоже, отлично меня знает. Все-таки Александровск — большая деревня.
— Ну, что такого? Вы же Ковальская Линда Альбертовна, я вас сразу признал, я был в составе оперативной группы, когда сестрица ваша так замысловато обошлась со своим супругом, помните? Но вам, конечно, снизойти и по сторонам посмотреть корона мешает. Перевелся в этот район, и снова вы. Что ж так-то? Может, судьба?
— У вас еще есть вопросы, офицер?
— Нет. — Полицейский смотрит на меня, как солдат на вошь. — Вступился за вас наш начальник следствия, а зря, я думаю.
— Ага. И его телефон у меня на быстром наборе.
— Ну тут уж, как водится. — Полицейский зол и готов напасть. — Если нечего скрывать, зачем такие меры принимать?
— У нас тюрьмы заполнены гражданами, которые именно так и думали.
Я эту мусорскую фишку знаю — заболтать, уверить в полнейшей безопасности и безобидности «сотрудничества», а потом навешать всех собак. Им ведь на самом деле неважно, кто виноват, им нужно просто закрыть дело, а до чужих сломанных жизней им интереса никакого.
Полицейский заметно сдерживает позыв стукнуть меня по зубам — видимо, Ритин супруг, отстаивая мои гражданские права, нанес ему непоправимую душевную травму, и повторить тот опыт он пока не готов.
— Ладно.
Ну, вот и я думаю, что ладно. Тем более, что я и правда не могу ему помочь вообще ничем. И даже если предположить, что ночной визитер имеет какое-то отношение к убийствам, толку с этого чуть, я его не рассмотрела.
— А с ногами что?
— Стекло от сквозняка разбилось, поранилась. — Я с тоской смотрю на свои перебинтованные ступни. — Ничего, заживет.
— У меня другая информация, но ладно.
Он уходит, а я хочу просто подумать.
— Дядя Леша не был преступником.
Это с галереи смотрит на меня старший из пацанов.
— Откуда ты знаешь?
— Ну…
— То-то, что — ну. Никогда нельзя знать, кто чем является.
Я знаю, что сейчас токсично разрушаю его веру в безопасность, но дело в том, что вампиры не чудовища. Их придумали, чтобы обозначить образ опасности в мире. А самую большую опасность несут люди, разрушающие мир. Вот представьте себе, что исчезнут, например, кошки. Да крысы сожрут нас, а чума убьет тех, кого не схарчат грызуны. Или, например, исчезнут ящерицы — вымрут виды, которые питаются ими, а те, которыми питались они, расплодятся и сожрут растения и насекомых, от этого вымрут птицы, оставшиеся без опыления цветы, которые нужны еще кому-то… В общем, все очень быстро распадется, экосистема планеты рухнет.
А теперь представьте, что исчезло человечество. Представили? Кто вымрет, если не станет граждан? Да никто. Экосистема планеты восстановится лет за десять, особенно морская фауна будет счастлива, хотя и обитатели лесов найдут что отпраздновать.
Я считаю нечестным убеждать детей в том, что мир вокруг прекрасен.
— Я же слышал. — Пацан спускается вниз, опасливо оглядываясь в поисках Розы, она-то мигом пресечет такие разговоры. — Что-то плохое происходит, но самое главное — куда девается кровь?
— Куда угодно. — Я зевнула, мне хочется спать. — Но я бы не голосовала за вампиров в данном случае.
Я едва не сказала ему — «не думай об этом», но вовремя остановилась. Не надо советовать другим то, что неприемлемо для меня самой. Дети не глупые, они просто мыслят по-другому, но они наблюдательны и пронырливы, и это как раз опасно для них, потому что они видят вокруг какие-то иррациональные страхи, но не замечают настоящей опасности.
— И что ты будешь делать?
— Я? Ничего. — Я смотрю на пацана, сидящего на лестнице, и думаю, какой он по сути счастливый сукин сын. — Меня эта история не касается, пусть полиция разбирается.
— Я тут кое-что видел…
Я сажусь на диване и смотрю на него в упор.
— Что бы ты ни видел — молчи, как рыба об лед. Быть замешанным в подобные дела опасно, с любой стороны. Мусорам на тебя плевать, они твои показания вывернут как угодно, а если прознает убийца, то проживешь ты недолго. И никто тебя не защитит, только семью подставишь. Убийца может решить, что ты с кем-то поделился, и захочет убить всех.
Глаза парня округлились от ужаса, и я этому рада. Страх чаще всего сохраняет жизнь.
— А ты?
— Что — я? — Мне вообще непонятна нить беседы.
— Ты же защитишь меня, ты же наш вампир.
Наш — это типа как домашняя собака, ага. Отлично, мои акции поднимаются в цене.
— Я могу не успеть. — Не умею я разговаривать с детьми. — А потому просто молчи, никому не вздумай ляпнуть, что ты что-то там видел. Нет, я знаю, что охота перед пацанами порисоваться — дескать, я насчет этих убийств знаю то, чего полиция не знает, видел кое-что. А потом утром найдешь свою голову на тумбочке, и брательника башку тоже там обнаружишь. Ни звука, ни намека… что?
Пацан сник и испуганно смотрит на меня.
— Я в инстаграме написал…
Мне хочется стукнуть мелкого идиота по башке.
— Покажи.
Он протягивает мне телефон.
«У нас снова убили соседа, полиция приезжала. Но у меня не спрашивали ни о чем — а зря».
И куча смайликов.
Удалить это можно, да только где гарантия, что никто этого не видел, полчаса прошло.
— Ну, что я тебе могу сказать. — Я смотрю на пацана, и, видимо, он понимает, что я в ярости, и пятится. — Видала я идиотов, да все ж не таких.
— Я удалю.
— А пользы? — Я возвращаю ему телефон. — Сделай скриншот и пришли мне, а потом удаляй. Кто это увидел, куда передал… ты что, совсем дурак?
Нет, я понимаю, что ему тринадцатый год только, но все-таки…
— И что теперь делать?
— Сидеть дома и не высовываться. — Я чувствую, как вокруг меня снова заваривается дьявольская каша. Я что, притягиваю неприятности? — Что ты хоть видел-то?
— Ночью проснулся, в окно глянул, а там Ромка с соседнего дома идет, капюшон на голову напялил, но я ж его узнал все равно.
— Кто такой Ромка?
— Парень один… старший, ему уже пятнадцать лет, в нашей школе учится. Ромка Яцков, в пятом доме живет, через дорогу. — Пацан вздохнул. — Я смотрю, а он дорогу перебежал и к нашему дому. Быстро так…
— Ну и что. — У меня от сердца отлегло. — Ничего ты толком не видел. Ну, сбежал мальчишка ночью из дома, да мало ли зачем. Ничего ты не видел, и не болтай зазря, потому что настоящий убийца может решить, что ты и правда что-то видел, и подумай, долго ли ты тогда проживешь.
— Так ты считаешь, Ромка тут ни при чем?
— Думаю, нет.
Чтоб переместить труп, нужно быть очень сильным или иметь помощников. А если принять за основную версию, что алкашей этих убивали где-то, а потом просто подбрасывали сюда, — значит, у убийцы есть транспорт.
Короче, нет. Никакой это не подросток, тут промышляет кто-то взрослый и злокачественно сумасшедший.
— Ты сегодня от нас переедешь? — В голосе мальчишки слышно сожаление. — Мама говорила, что ремонт у тебя скоро закончат.
— Тебе же лучше, раз я вампир.
— Ты ничего так вампир, нормальная, ну и я уже привык, что ты тут. Мишке книгу читала, он в восторге.
— Ну, книги мы с ним и дальше читать будем.
— А мне можно с вами? — Пацан с тревогой смотрит на меня. — Я тоже хочу.
— Можно, конечно. Отчего ж нельзя, книги — вещь очень полезная, особенно если есть их с кем потом обсудить.
Вот еще три дня назад сказал бы мне кто-то, что я стану вести подобные разговоры, я сочла бы такого вангователя спятившим бесповоротно шизофреником. Но вот она я — любуйтесь, дамы и господа. Сижу в чужой квартире, веду идиотские разговоры с двенадцатилетним пацаном, и при этом я вампир.