— Если вы думаете, что я помчусь справляться о ней, а тем более как-то помогать, вы ошиблись.
Я даже хоронить ее не собираюсь, если она решит умереть, да и с чего бы. Муниципальная могила на кладбище для бомжей — вот правильное место для «девочек». Летом там бурьян выше головы и плодятся степные гадюки, самая для них подходящая компания. И пусть Роза смотрит на меня с немым укором и осуждением, но сейчас она пусть лучше молчит, раз ничего не знает о «девочках».
Я вампир, у меня нет родственных чувств к тем, кто обратил меня, сделал меня тем, что я есть. Катька ввязалась в драку и сейчас при смерти в больнице? Ну и хрен с ней, пусть подыхает. Девка Лизкина в интернате? Ничего, Лизка же когда-нибудь выйдет из тюрьмы и заберет ее.
Я не отдам им больше ни миллиметра своей жизни, никогда. И мне насрать на то, как на это посмотрит социум. Мы, вампиры, вне любого социума. Мы свободны.
Я свободна.
12
В тот вечер, когда Лизка разрешила свои семейные противоречия, в мою дверь долго стучали, а я открыла не сразу, потому что в наушниках гремели соревнования по квиддичу между Гриффиндором и Слизерином, и я изо всех сил болела за Гриффиндор. И открыла я только тогда, когда сработал мой сотовый — звонила Лизка, и я спросила, чего ей надо.
А надо было просто открыть дверь, потому что сбежавшая Катька вызвала полицию, и вот она, тут как тут.
Они долго не могли взять в толк, как же это так вышло, что я не слышала ни скандала, ни выстрела, но я дала одному из них примерить свои наушники, и матч по квиддичу оглушил его, а Хогвартс оказался недоступен его полицейской извилине, и это нормально, ведь он — магл.
А потом я увидела Виталика — вернее, то, что от него осталось. В соседнем кресле сидела Лизка, в папином кабинете под присмотром Катьки визжала девчонка, а я стояла и смотрела на останки Виталика, а это были именно что останки, потому что выстрел снес ему половину черепа, и я смотрела на этот бардак и думала о том, что и он, и Лизка получили то, к чему шли все эти годы.
Такие мужики, как Виталик, если и доживают до старости, превращаются в отвратительных липких старикашек, одиноко сидящих на скамейках и пускающих слюни при виде пробегающих мимо молодых девок. А дома у них обычно грязь, отвратительно пахнущий старческой мочой и окурками толчок, потрепанные обои, пыль на всех поверхностях и гитара в чехле. И если уж Виталику было суждено превратиться в такое, то Лизка оказала ему огромную услугу.
Ну, она-то как раз так не думала, а тщательно замывала кровь — пока не явилась полиция. Уж не знаю, куда она собиралась прятать труп, но дело в том, что у «девочек» была одна общая черта: никто из них не был способен просчитать свои действия наперед хотя бы на неделю. И если ярость ослепляла их, то обе лезли в драку, не глядя. Катька свое уже получила, а Лизка получит свое в СИЗО — там-то ее истерики никто не будет терпеть, зато есть куча баб, которым плевать, что она маленькая и хрупкая сука.
Лизку увезли, Катька забрала девчонку и свалила в какую-то свою жизнь, а я осталась. Дом был пуст, я пошла в родительскую спальню и влезла в кровать. Подушка пахла папиным одеколоном, он всегда очень следил за собой, и в тот момент я ощутила, что теперь я осталась совершенно одна. И тогда я заплакала и уснула, а во сне продолжала плакать. И мой дом был капсулой в космосе, летящей неведомо куда, и я просто лежала в родительской постели и думала о том, что же теперь делать.
А потом мне пришлось отмывать кровь в гостиной, потому что она вдруг принялась вонять, и я блевала до тех пор, пока не догадалась закрыть нос надушенным шарфом, но запах все равно умудрялся просочиться, и с тех пор я этими духами не пользуюсь, потому что их запах ассоциируется у меня с вонью разлагающейся крови. И есть я перестала как раз в это время, окончательно. Сначала похороны, потом вся эта кровь и части черепа, кусочки мозга… у Виталика он тоже, как оказалось, наличествовал, но, думаю, большей частью был нефункциональным.
В общем, было не до еды, а потом этот запах, боже, он повсюду меня преследовал. Какая там еда. Стоило начать что-то есть, как возвращался этот запах.
И это было так странно — я нашла за диваном кусок черепа Виталика и просто выбросила его в мусорный пакет. Ну, не хоронить же его было.
И диван пришлось выбросить. Как я его тащила из гостиной, это отдельная сказка, и я думаю, что я Бэтмен.
А потом ночью я впервые его увидела. Ну, Виталика, в смысле.
Вот так вышла из ванной, а он стоял в дверях столовой и смотрел на меня. Он был совсем такой, как в тот день, когда мы встретились, — в джинсах и яркой рубашке, словно и не выбросила я накануне кусок его черепа в мусорное ведро.
Наверное, я должна была испугаться, но этого не случилось. Я так устала от происходящих со мной диких и неприятных вещей, что призрак Виталика Ченцова особо меня не взволновал. Стоит и пялится? Он мертв и мне уже ничего не сделает. Он и живой-то не был способен на Поступок, если это не какое-то кобелирование, что из разряда Поступков свободно можно исключить. И если уж у него хватило глупости явиться на похороны тестя в обнимку с новой пассией, которой стала последняя не окученная им сестра, то немудрено, если в результате этих действий человек буквально голову потерял.
А ведь он знал, что в доме есть ружье.
Все дело в том, что он не видел в своих поступках ничего особенного, более того — искренне не понимал, что поступает дурно. Я сделала вывод, что функциональный мозг при сборке выдается не всем. Когда они с Катькой завалились к нам после поминок, я поняла, что «девочки» непременно затеют свару с разбором полетов, и совершенно не хотела ее наблюдать и уж тем более — принимать в данной мистерии безумия какое-то участие. А Виталику и в голову не пришло свалить с периметра и переждать, а ведь если бы у него был работающий хотя бы в режиме ожидания мозг, он бы забрал девчонку и под любым предлогом покинул линию огня, и выжил бы, но он этого не сделал.
А потом вдруг явился ко мне, аккурат через два дня после своей смерти, когда я отмывала ошметки его мозгов со стены и пола.
Я выжила, потому что я умнее и мозг у меня имеется, причем в отменно рабочем состоянии. Так что, увидев Виталика в дверях столовой, я просто ушла к себе, надела наушники и вслед за Ван Хельсингом пошла по тропе, ведущей в замок Дракулы. Я приняла решение игнорировать Виталика, поскольку я его и живого игнорировала, а уж теперь-то он и вовсе не стоил внимания.
И то, что он сейчас приперся в Розину квартиру и сидит напротив меня, а я не смотрю на него и вообще повернулась к нему спиной, — это даже где-то нормально. Как там говаривал Эбенизер Скрудж — это может быть недоваренная картофелина, или непереварившийся кусок говядины, или несвежий сыр. В общем, на наши чувства многое влияет, а правда в том, что останки Виталика гниют на кладбище, а за памятник этому сукину сыну я отдала последние деньги, и спросите меня зачем — я и сама не знаю.
Хотя тут я сама себе вру. Я знаю, зачем — ради девчонки. Она вырастет и будет знать, где похоронен ее отец, а могила без памятника за столько лет просто потеряется. И это было последнее, что я была готова сделать по причине семейных связей.
— Линда, ты что! — Роза принялась вываливать на меня обывательские клише. — Девочку надо забрать обязательно, как же так — у ребенка родная тетка есть, а тут приют, ты представляешь, как ей ужасно?
— Роза…
— Нет, я не давлю. И если ты скажешь, что это не мое дело, то будешь права. — Роза уселась рядом и проникновенно взглянула мне в глаза. — Я понимаю, что в твоей семье было что-то… сложное. Просто так от семейных связей не отказываются, и я это понимаю, правда. Но ребенок не виноват.
Никто не виноват. И я не виновата, но в результате вышло так, как вышло. Так сгруппировались гены, ничего не поделаешь. Но это не значит, что отдуваться за все косяки, как обычно, буду я. Да ни за что на свете. Хватит того, что я никогда в жизни больше не смогу никому поверить.
— Ладно, девчонки, поехал я на работу. — Игорь Васильевич поднялся. — Меня Рита скоро из дому выгонит.
— Не выгонит. — Роза достает пакет и складывает в него печенье. — Вот, чаю на работе попьете. Чего ей вас выгонять, хорошие мужья на дороге не валяются.
— Так ведь это если хорошие. — Игорь Васильевич засмеялся, блеснув белозубой улыбкой. — А полицейский — это априори плохой муж, его никогда нет дома.
— А это неважно.
Я покосилась на Виталика — у него идиотская манера просто молча пялиться, вообще в толк не возьму, что ему надо. Неужели он и дальше собирается приходить ко мне? Потому что было бы вполне логично начать приходить к дражайшей половине, я-то к нему каким боком. Я в их мышиную возню никогда не лезла, я даже за один стол с ними никогда не садилась, так с чего бы Виталику вот так навещать меня, я не понимаю, но знаете — я даже разбираться в этом не хочу.
Я сейчас просто лягу спать, а завтра вернусь в свою квартиру и постараюсь жить дальше. Постелю на кровать мамины цветастые простыни, натяну наволочки на свои родные подушки, и одеялко мое, и маленький светильник-ночник с грибами, травкой и цветочком, который мне папа купил, заказал в интернете недели за две до всего, и который я первым делом уложила в коробку при переезде, я бы ни за что на свете не оставила его в том доме.
А утром я застелю постель покрывалом из родительской спальни — маминым последним приобретением, отличным покрывалом цвета топленого молока, затканным розами и золотыми нитями.
А мамину шкатулку я поставлю на камин.
А потом я расставлю на полках книги, сделаю себе чай и буду читать, и плевать я хотела на Катьку, валяющуюся в больнице, раз уж она до сих пор так и не поняла, что есть люди больше и сильнее ее, не испытывающие пиетета к ее тщедушному недоразвитому тельцу и не желающие ее защитить. Если она не выживет, так тому и быть, меня данный вопрос не волнует. А поскольку Виталик устроился в кресле, я привычно поворачиваюсь к нему спиной. Хочет пялиться мне в спину — что ж, ему не привыкать.