Я открываю кладовку, чтобы поставить туда опустевшие коробки. Потом снесу их в отсек, но не сейчас, ноги очень болят.
Кладовка оклеена новыми обоями и превращена в гардеробную. Есть куда поставить обувь и где хранить вещи, а в глубине оборудованы полки, на которых рядами стоят какие-то банки с консервацией. Там овощи, компоты, варенье, да бог знает что еще. В общем, спать здесь я теперь не смогу.
Кто-то принес все это в мой новый дом, аккуратно расставил и ушел. И меня это слегка напрягает, но мне очень хочется компота из вишен, и я тащу банку на кухню. Невозможно удержаться.
В дверь постучали, когда я была где-то на середине компота. Я с опаской посмотрела на спящую девчонку, но та, видимо, так намаялась за день, что дрыхнет без задних ног.
За дверью обретается докторша. Я молча пропускаю ее в квартиру, она входит и удивленно оглядывается.
— Невероятно.
Да, здесь есть на что посмотреть, особенно я рада, что успела прибраться. Запах краски еще ощущается, но это не страшно, переживем.
— Я девочку послушаю. — Докторша смотрит на кровать, где разметалась девчонка. — Я осторожно, она не проснется даже.
— Ага, ладно.
Видимо, она права, я забрала девчонку как есть, но теперь я несу за нее ответственность, так что совет врача мне не помешает. Тем более, докторша знает, что делает, — согрев в ладони стетоскоп, она осторожно расстегнула кофточку на ребенке, подняла маечку и слушает что-то там у нее внутри.
Потом меряет температуру, осторожно мнет живот, девчонка недовольно морщится.
— Все, моя хорошая, уже все. — Докторша шепчет это, словно спящая ее слышит. — Спи, дорогая, спи.
Она поворачивается ко мне, и мы встречаемся глазами.
— И как?
— На первый взгляд девочка здорова. — Докторша считает пульс спящей. — Нужно подойти в поликлинику, завести карточку, на всякий случай сдать все анализы, я выпишу направления. Старая ее карточка где?
— Понятия не имею.
— Ну, то-то же. — Докторша хмурится. — К какой поликлинике она была приписана?
Вот откуда я могу это знать, что ж за напасть такая.
— Ладно, я сделаю запрос в поликлинику по месту прописки. — Докторша недовольна мной. — Нужна карта прививок, и какими детскими болезнями болела.
— Надо же, сколько возни…
— А как ты думала, это же человек растет, ребенку много чего нужно, и за здоровьем следить, и питание правильное. И обязательно своди к детскому стоматологу, пусть посмотрит ей зубки, прикус тоже. Чем ты завтра с утра собираешься ее кормить?
Да, это вопрос. Хрен его знает — чем. Ну, чаю попьем… нет, докторша права, ребенку это не годится, ей вынь да положь здоровое питание, да еще в определенное время.
— Утром принесу вам молочной каши, чтоб обе поели. Обед приготовит Роза, но ты тоже включайся, ребенок должен получать нормальное питание, и режим надо соблюдать, я тебе пропишу все по часам и меню приблизительное, это ребенок, ей нельзя все подряд есть, так я все подробно пропишу в рекомендациях и завтра принесу. Гулять с ней можно в парке, он недалеко, там и качели, и детский городок. Только имей в виду, это возраст такой, они опасности не чувствуют, глаз с нее не спускай. И никаких сладостей, газированных напитков, чипсов, орешков, карамелек или фастфуда, поняла? И мороженого не давай пока, на фоне стресса иммунитет ослаблен. Витамины вам завтра принесу, будете обе принимать.
— Ладно, поняла.
Как все это сложно, кто бы мог подумать. Я ощущаю себя загнанной в угол.
— Послушай, я все понимаю. — Докторша идет на кухню, а я плетусь следом. — Садись, поговорим.
Я покорно сажусь на табурет. От моего личного пространства уже ничего не осталось.
— Одно дело, когда рожаешь ребенка и постепенно учишься уходу за ним, и совсем другое, когда получаешь уже готового ребенка, и нужно сразу включаться. Но ребенку твои моральные терзания неинтересны, ему нужен уход, им надо заниматься, общаться, что-то вместе делать, развивать. В сад ты ее не сможешь отдать полгода как минимум, а то и год, для нее это будет ужасный стресс, она же решит, что ты ее обратно в приют привела. Пусть она подрастет, ее раны заживут, она врастет в новую жизнь, снова станет доверять миру. Так что придется тебе пока побыть мамой в декрете. Ну, что-нибудь придумаем вместе, что ж.
Девчонка захныкала, и я метнулась в комнату.
— Водички…
Я беспомощно оглядываюсь. Умеет ли она пить из чашки, или нужна бутылочка? И где ее взять? И…
Докторша уже подоспела с чашкой, и девчонка потянулась, обхватила чашку и принялась жадно пить.
— Пижамка есть? Давай я ее быстренько переодену, а ты пока застели ей кроватку, нельзя же спать на голом матраце.
В шкафу мамино постельное белье, и пахнет оно в точности так, как и дома, и я застилаю новую кроватку знакомой простыней в цветах, и наволочка тоже, и наша домашняя подушка, и одеяло знакомое, мамино. И девчонка, вдохнув знакомый запах, зарывается лицом в подушку и засыпает. На ней желтая пижама в утятах, пижама нашлась в одной из коробок, тщательно выстиранная и отглаженная. А ту, что купила Рита, сначала нужно стирать, как всякую новую вещь.
— Все, теперь не пропусти, когда ей на горшок понадобится. — Докторша щупает лоб ребенка. — Ну, вспотела немного, конечно, а сейчас ей уже совсем удобно. Горшок есть?
В одной из коробок оказался горшок, больше похожий на маленький трон. Я задвинула его в кладовку, но докторша вытащила его на свет, осмотрела и поставила у кровати. Это отвратительная идея.
— Чтоб ей далеко не ходить. Идем на кухню, есть разговор.
Она сегодня просто переполнена разговорами.
— Сначала ноги покажи. — Докторша осматривает мои многострадальные ноги и качает головой. — Нужен кипяток, я ромашки принесла, сейчас заварим и сделаем ванночку. На ночь вот этой мазью намажешь, и все успокоится.
Она ставит на плиту воду в невесть откуда взявшейся миске и снова садится на табурет. Плита работает, газ горит голубоватым пламенем, и я зачарованно смотрю на это.
— Чаем-то угостишь? Сиди, я сама себе налью. — Она включает мой новый чайник и сыплет в чашку чай. — Весь день я думала о нашем утреннем разговоре, и кое-что вспомнила.
— Да?
— Да. — Докторша сурово смотрит на меня. — Негодная девчонка, никакого почтения к старшим!
— Ага, вообще никакого.
— Молчи лучше. — Докторша налила в чашку кипятка, а я снова принялась за компот. — Наверху жила у нас старуха, Мироновна. Там сейчас Юзек живет, бабка ему какой-то дальней родней приходилась, а как состарилась совсем, Юзека отец за ней ухаживал, и квартира ему досталась, а он ее сыну отдал. Ну, это все неважно, а важно другое. Там квартира такая: одна основная комната, вторая в мансарде — вот такая же, как у тебя наверху, только там из прихожей было две двери, в одной комнате жила Мироновна, а маленькую время от времени сдавала. И одно время там квартирантка жила, Полина. Приехала не то из Торинска, не то из Суходольска, точно-то я не помню, а работала на кондитерской фабрике, конфеты приносила всем соседям. Хорошая была женщина, очень красивая, но судьба как-то не задалась, и она приехала сюда. А жить-то где, общежитие не дали, квартиру отдельную снимать — дорого, вот и жила у Мироновны в этой комнате злополучной. Жила тихо, никого не трогала, а потом вдруг вспыхнул жуткий скандал — местные бабы обвинили Полину, что она путается с их мужьями. Тут во дворе флигель, там жила Лешкина мать, Галина Митрофановна — ну, того Лешки, что Зойкин муж, которого убили недавно. А тогда еще и его отец жил, на тот момент ему под шестьдесят было, а Лешка был подростком, он поздний у них, долгожданный, и семья была хорошая, а тут этот скандал, и Василия Сергеевича, отца Лешкиного, тоже припутали, что он, дескать, ходил к Полине, Митрофановна тогда, помню, даже выгнала Василия Сергеевича из дома. Зойкиного отца тоже туда подвязали, и Ленькиного — того Леньки, что убили недавно, и еще кое-кого. Колотились тогда бабы к Мироновне в квартиру, даже милиция приезжала, а Полина вдруг пропала, как в воду канула. Ну, Рустам говорил — что ей, сама-одна, что курай в степи, снялась с места и уехала подальше от сплетен и скандалов. Ни родни у нее, ни детей. И никто ее, конечно, не искал — уехала и уехала, что ж теперь. Я сразу и не вспомнила о ней — вот так, с ходу, потому что было это очень давно, я даже фамилии ее не помню. И я думаю — а что, если это она там… ну, в твоем отсеке? Никто не видел, как она съезжала, Мироновна тоже, и кое-какие вещи ее остались, а теперь я думаю — возможно, что никуда она и не уезжала, заманили ее в подвал и убили, ведь знали, что искать не станет никто.
— Кто это мог сделать?
— Да кто угодно. Скандал был большой, бабы бунт устроили, стыдно было смотреть, и маленькая Эльмира спрашивала, что за крик, а что ей скажешь.
— А кто конкретно этот скандал затеял?
— Кто знает… но приходила ко мне Зойкина мать, Ирина, — она рассказала, и о Рахиме что-то говорила, но я точно знаю, что Рахим не изменял мне, он не такой был человек. А сначала Галина приходила, Лешкина мать, намекала на Полину и Рахима, но я ее сразу прогнала с такими разговорами, это было просто нелепо.
Ну да — он только дочь вашу убить мог, теоретически, а попарить на стороне морковку — так это никогда.
— А кто же был первоисточником, так сказать?
Докторша вздохнула.
— Думала я тогда об этом, и кажется мне, что это Галина Митрофановна. Она авторитетом большим пользовалась, ну и всех окрестных детей она принимала в нашем роддоме, легкая была у нее рука на эти дела. Но вот зачем ей это понадобилось… не иначе, чем-то ее обидела Полина. Галина Митрофановна была весьма крутого нрава дама, и уж если ей кто дорогу переходил, ничем не гнушалась. Вот как невзлюбила она невестку, например — ну, и не дала им с Лешкой жизни. По итогу Лешка спился… хотя тут и он виноват, конечно, а все ж… Ну, это неважно теперь, а относительно останков, то одна Полина исчезла так.
— Как же теперь узнать, она или не она. — По кухне, перебивая запах свежей краски, распространяется травяной аромат. — Закипело…