— Выключай, пусть остынет. Как остынет так, что ноги сможешь держать, посидишь минут десять, потом ноги вытрешь, вот этой мазью намажешь, носочки наденешь — и в постель. К утру воспаление уйдет. — Докторша пьет чай маленькими глотками. — А как узнать… мы тогда работать начали, я в детской больнице, Рустам — в городской травматологии. А Полина эта в цеху неосторожно травмировалась, и дали ей отгулы, только бы не было несчастного случая на производстве, ну а ей деваться некуда, работа нужна, пришла домой, а рука-то сломана, болит. Она вечером к нам пришла со слезами, и я ее повезла к Рустаму, у него как раз дежурство было, и он там ей снимок делал, гипс накладывал — ну, все как полагается. Ругался, что вот выбросили человека — лечись, как знаешь, а ей выплата была положена и что-то там еще, но тогда комиссия, расследование, а так просто дали отгулы, а на работе она числилась как работающая, и зарплата начислялась. Полина же очень просила шума не поднимать, начальства боялась. А у нее была сломана правая лучевая кость, это я отлично помню. У нас в отсеке коробки, там ее история болезни должна быть и снимок тоже. Рустам писал статьи в медицинские журналы, и кое-какие документы брал домой. Те, каких не хватятся. Вот там у него есть снимок тогдашний, я отлично помню, как он мне его показывал и говорил: смотри, классический перелом, как в учебнике.
— И среди записей есть фамилия, год рождения этой Полины?
— Уверена, что есть, ведь с паспорта переписывали в больнице. — Докторша заметно оживилась. — Тогда с этим строго было, со слов ничего не заполняли, только с паспорта.
Значит, завтра я позвоню Рите, а она позвонит своему симпатичному супругу. И как бы я ни была зла на Риту, но дело прежде всего. Тем более сейчас, когда я притащила сюда Лизкину дочь, мне нельзя рисковать, а потому все убийцы должны быть пойманы и посажены в зиндан.
А завтра начинается какая-то другая жизнь.
14
В детском городке шум и возня, песочница забита малышней. Яркие ведерки, совочки, формочки для «пасочек» — в общем, веселье. У нас ведерка нет, надо купить. У девчонки должно быть все, что есть у других детей, раз уж она живет у меня.
— Хочешь в песок? Там грязно, конечно…
— Нет. — Девчонка попятилась. — Нет, не хочу.
Думаю, она сейчас думает о приюте, и вот эта крикливая толпа напоминает ей о тамошних деньках.
— А качели?
— С тобой.
— Ну, тут без вариантов. Идем.
Я веду ее в сторону качелей, и мы обе ощущаем себя неуютно.
— А хочешь, пойдем уток смотреть? А качели потом.
— Уток!
Мы переходим мостик, перекинутый через пруд, и идем в сторону лодочной станции. Там есть заводь и живут утки, хозяин лодочной станции сделал небольшой домик на воде, она здесь все время теплая за счет трубы теплотрассы, подтекающей постоянно. И утиное семейство который год не улетает никуда, так и зимуют эти попрошайки на месте, и размножились они значительно. Мало того, в заводи водятся рыбки гуппи, что и вовсе невиданное дело. Они потеряли яркий окрас, но отлично переживают зиму в горячей воде, текущей из трубы.
— Вон, гляди — плавают, видишь?
— Утки?
— Они самые.
Девчонка зачарованно смотрит на возню уток, а я достаю пакет с бутербродами, которые взяла на всякий случай. Кто ее знает, чего ей захочется, она позавтракала кашей, которую принесла докторша, а я попила чаю, но мало ли, вдруг проголодается. Теперь я думаю, что часть бутербродов мы можем пожертвовать уткам.
— Давай, бросай — увидишь, как они станут толпиться и есть хлеб.
Она бросает хлеб, но он падает у самого берега. Никакая утка не станет подбирать его, пока мы здесь.
Но я плохо думала об этих птицах — привыкли они к безопасности, людей не боятся и подплыли близко, опасливо косясь на нас. Потом одна из них, возможно, самая голодная — или просто самая нахальная — подплыла к кускам хлеба, плавающим у наших ног, и принялась клевать. К ней потянулись остальные, девчонка завороженно наблюдает за их возней.
— И у меня есть утка.
— Ну да. Пушистая утка, и на пижаме тоже утки. Но знаешь, что мы сделаем? Пойдем в магазин и купим тебе еще и резиновую утку, и когда ты будешь купаться, она тоже будет плавать вместе с тобой.
— Купим?
— Обязательно.
— А когда?
— Да хоть сейчас, раз уж с качелями пока не сложилось.
Может, с ней как-то по-другому надо разговаривать, девчонка же мелкая совсем, но мне кажется, она все понимает.
Она проснулась довольно рано. Повозилась, потом сползла с кровати и увидела стоящий рядом горшок. Ну, с горшком она разобралась сама, а потом забрала из своей кровати зайца, влезла ко мне в кровать и потянула меня за мизинец.
— Лида…
Позвала шепотом, словно боялась, что кто-то услышит. А может, и боялась. И я сегодня уже не злюсь на нее.
— Привет. — Я открыла глаза и посмотрела на нее. — Кушать хочешь?
— Нет. — Она с опаской оглянулась. — А когда мы домой поедем?
— А мы теперь тут станем жить. Это теперь и есть дом.
Она сидела молча, о чем-то думала — и мне было любопытно, как вертятся шестеренки в ее мелкой башке.
— Там игрушки…
Она несмело показала пальцем в сторону полок, на которые я поставила книжки и подаренные нам игру-шки.
— Ну, так это же твои. — Я боюсь, что она примется реветь, а потому говорю с ней осторожно. — Иди, рассмотри их, поиграй.
В дверь постучали, и девчонка юркнула под мое одеяло, да так ловко, что наружу торчат только желтые заячьи уши. Она боится мира вокруг, я думаю, и она права. Когда Лизка убила Виталика, она не подумала, что будет с ее дочерью, как она останется одна в мире. Лизка вообще никогда ни о ком, кроме себя, не беспокоилась.
В комнату вошла докторша, в руках у нее кастрюлька, обернутая полотенцем.
— Вот каша молочная, вам обеим хватит позавтракать. — Она оглянулась по комнате. — А где же наша красавица?
Я кивнула в сторону заячьих ушей.
— Боится она чего-то, что ли…
— А как ты думала, столько стрессов за последние месяцы. — Докторша сняла туфли и подошла к кровати. — Где ты, дорогая? Смотри, что бабушка принесла тебе.
Из-под одеяла выглянула нахмуренная мордочка.
— Ты не бабушка…
— Конечно, бабушка — бабушка Лутфие. И смотри, что я тебе принесла!
Докторша вытащила из сумки яркую книжку и зеленого зайца, небольшого, очень ушастого. Почему он зеленый, я понятия не имею, но он прямо изумрудный, честное слово.
— Зайка!
— Да, зайка. — Докторша улыбнулась. — Кушать хочешь? Я тебе кашку сварила, сладенькую и вкусную, с изюмом и курагой.
— Спасибо.
— Ай, какая девочка хорошая, она бабушке спасибо не забыла сказать! — Докторша всплеснула руками. — Так вылезай, пора покушать.
Девчонка с опаской сползла с кровати и осторожно подошла к докторше. Зеленый заяц присоединился к желтому.
— Вот покушаешь и пойдешь гулять, а я к тебе вечером зайду, расскажешь мне, где была и что видела. Расскажешь?
Девчонка кивнула, серьезно рассматривая зеленого зайца.
— Ну, вот и хорошо. — Докторша поднялась и повернулась ко мне. — Вот, держи: тут ваш распорядок дня и советы по уходу, чего не поймешь — звони мне. Ну, и примерное меню на неделю, и помни: никаких вредных продуктов.
Можно подумать, что я умею готовить… да и кастрюль у меня никаких нет.
— Хватит вам обеим дуться, пора начинать жить. А я вечером привезу направления на анализы, в понедельник утром сходите в поликлинику, карточку заведете и сдадите анализы. Я ее к себе приписала, наблюдаться будете у меня. Да я и так буду ее видеть ежедневно, потому что на фоне такого стресса у ребенка иммунитет понижен, нужно постоянно следить за ее состоянием.
Я обреченно киваю. Но выхода нет, девчонка — вот она, никуда не денется, и я полностью отвечаю за нее.
И вот мы здесь, кормим выводок наглых разжиревших уток. А скоро обед, и если следовать меню, то я должна сварить какой-то овощной суп и сделать паровые котлеты. Ну, и компот, конечно. И только с компотом не будет проблем. Деньги-то пока есть, но кто знает, когда я смогу начать работать, а нужно покупать продукты, и кастрюли нужны хотя бы две. И сковородка.
— А давай сходим на рынок, ты как?
Она молча берет меня за руку. Похоже, она готова идти куда угодно, лишь бы не в приют. А я прикинула наши возможности, и по всему получается, что лучше всего сейчас пойти на барахолку и купить там нужное за копейки.
Знаете, я всегда любила такие рынки. Старушки продают разный хлам, но среди него попадаются стоящие вещи, и часто они совсем новые. А для нас сейчас важна любая экономия.
Конечно, со временем я обзаведусь хорошими вещами, как и работой, но пока нам сгодятся три белые эмалированные кастрюльки в желтых розочках — мал мала меньше, и небольшая чугунная сковородка тоже сгодится, пусть даже все это не новое, но в отличном состоянии. Хватило денег и на простенький набор столовых приборов, совсем новый, в заводской картонной коробке, откуда выпала этикетка «ОТК, № 46, 1974 год», а около чайной лавки у старушки, торгующей разнородной старой посудой, мы купили заварник, плошку под варенье и вазочку для печенья — белые, в желтых розочках, и стоило это реально копейки. Все эти вещи гораздо старше меня, но в отличном состоянии, и стоили нам совсем небольших денег даже в свете моего нынешнего материального положения.
Меня еще и снабдили объемистым пакетом, куда я по дороге загрузила мочалку в виде апельсина, детский шампунь, гель для душа с бегемотиком на бутылке, пачку соли, пучок укропа, килограмм картошки, несколько морковок и пару луковиц. И пакетик хорошего чая, совсем немного, но это именно чай. Маленький магазинчик на краю рынка торгует рассыпным чаем, самым разным, и в этом магазинчике мы, конечно, задержались.
И теперь у меня одна цель — донести все свои покупки и не разбить ничего. И при этом не потерять девчонку, которая уже едва плетется, так устала.
— Давай на скамейке посидим?