это слишком сахарно, чтобы быть правдой.
А еще я помню, как Зойка сказала Розе о Лешкиной матери: мать? Много ты знаешь. Зойка знала, что Лешка не родной сын своей матери. А он сам, неужели он не знал, что приемный? Быть этого не может, все соседи знали, что ребенок неродной, и даже если взрослые не сказали, то в семьях велись разговоры, которые слышали дети, и уж они-то обязательно сказали бы Лешке, что родители приемные.
А когда появилась Полина Щеглова… вот как это было? Зачем она появилась в этом дворе? Это не была случайность, ей что-то понадобилось, но что?
И как это связано со смертью алкашей и грязнули Зойки? И как это увязать с огромной суммой старых денег, которые в свою бытность настоящими деньгами могли подарить владельцам гораздо лучшую жизнь, чем в этом доме?
А может, это вообще никак не связано, и надо оставить все для полиции.
А еще есть Степан. И его машина — внедорожник, и сам он высокий и не носит модных узких штанов… Хотя его машина темная, но помнится мне, в последнюю неделю не было дождя, и машина могла покрыться пылью, а значит, при тусклом свете запросто выглядела бы серой.
Потому что уж очень совпало его появление в моей жизни с убийствами.
Впрочем, как и мое появление в этом доме, пацаны даже заподозрили меня, а теперь я думаю, что приземлилась аккурат посреди глаза урагана, и стена тайфуна смыкается вокруг меня с угрожающей быстротой. Что-то здесь варилось все это время и как раз сейчас закипело, а я случайно оказалась посреди этого.
Я вам говорила, что невезение преследует меня всю жизнь? Ну, вот.
Мне нужно расспросить кого-то еще, думаю, докторшу.
— У тебя такой вид, будто ты решаешь судьбу мира.
Ах да, Степан еще здесь.
— Степа, ты не можешь ненадолго одолжить мне машину? — Я знаю, что о многом прошу, но иначе мне нипочем не успеть. — И побыть тут с детьми, а я смотаюсь в больницу.
— Ты заболела?
— Нет, конечно. Это насчет Катьки звонили, я должна…
Я безбожно лгу, но ему об этом знать не надо.
— А у тебя есть права?
Конечно, у меня есть права, и машина была, а потом заболел папа… ну, вы понимаете.
Получив ключи от машины, я выскакиваю из квартиры. У меня пара часов, и за это время мне нужно кое-куда смотаться.
— Вы сестра… — Врач делает постное лицо. — Конечно, вещи забрала полиция, но мы записали адрес, по которому проживала ваша сестра — с ее слов, конечно. Зерновая, дом восемь, квартира сорок. Это на Бородинском…
— Я знаю.
Как же не знать, это квартира Виталика Ченцова.
А теперь она Лилькина, и мне надо туда.
— У вашей сестры в кармане были ключи. — Доктор роется в ящике стола. — Сумку полиция забрала, а мы начали ее раздевать, ну и выпали ключи.
Я и сама таскаю ключи и сотовый в карманах, это очень удобно.
Квартира Виталика — небольшая однокомнатная конура, оставшаяся ему от родителей, погибших в какой-то аварии примерно за год до нашего знакомства. И Катька жила здесь с Лилькой, потому что вот знакомый заяц, нормальной расцветки, этого зайца ей моя мама купила на прошлый Новый год, когда все еще было хорошо и все были живы. И вот эту курточку лиловую ей тоже покупала моя мама — на вырост, и вот эту шапку с двумя пушистыми помпонами.
И Катькины вещи повсюду.
Видимо, Катька забрала Лильку ради квартиры, а потом, выяснив, что квартира ни при каких раскладах ей не достанется, просто отдала ставшего ненужным ребенка в приют и решила взять на приступ наш бывший дом. Катька никогда не выпускала из рук ничего, что считала своим.
Я забираю документы на квартиру с собой, попутно осматривая это жилище. Обычный клоповник, надо привести все это в порядок и сдавать, а дальше Лилька сама разберется, что с этим делать.
Кто-то открывает дверь, но я закрыла ее на задвижку, так что ключ бесполезен.
Но мне интересно, кто пришел, и я смотрю в глазок. Так и есть, Катькина подружка, и у нее есть ключи.
— Тебе чего здесь надо?
Это мы говорим хором, хотя я не знаю даже имени вульгарной девицы.
— Ты не можешь сюда приходить, ты ее даже сестрой не считала, Кэт мне говорила, что ты всю жизнь только ныла и нос задирала, считая себя умнее всех. — Девка орет и пытается протиснуться в квартиру. — Ты была в этой семье лишней, ты родителей ревновала к девчонкам, ты…
Я выхватываю у нее из рук связку с ключами и толкаю ее обратно на лестницу.
— Квартира принадлежит моей племяннице, тебе здесь делать нечего, а если ты не прекратишь орать, я вызову полицию, и мало тебе не покажется.
Это совсем не то, чего ожидала незваная гостья. Видимо, у нее обо мне сложилось превратное мнение.
— Да кому она нужна, эта постоянно ноющая макака. Она же в приюте.
Она заметно сбавила тон, все эти орущие бабы в леопардовых штанах мигом затихают, когда понимают, что есть вполне реальная возможность выгрести сдачи. Только «девочки» этого не понимали, потому что так их воспитали, внушили им, что они хрупкие, беспомощные и беззащитные и что при виде их всем захочется умиляться и бросаться на помощь, а не бить по роже.
Ну, вот такие клише в обществе: если барышня маленькая и тощая — надо защитить или прогнуться под любую ее тупую истерику, она же такая маленькая и тощая. А если высокая, то должна быть умнее, лучше, делать больше работы и не сметь огрызаться или защищать себя — смотри, какая ты здоровенная лошадь и какая она маленькая, неужели тебе жалко для нее?
Да, мне жалко, потому что рост — это вещь вообще случайная, а вот характер — нет. И вдруг я, здоровенная жирафа, толкнула такую маленькую худышку на лестницу и всем своим видом даю понять, что готова зайти гораздо дальше, а это разрыв шаблона. И пока девица чинит свой разорванный шаблон, я тем временем закрываю квартиру и прячу ключи в карман. Я тороплюсь, мне надо еще кое-куда.
— Когда у них с Виталиком все начало складываться, я знала, что все плохо закончится. — Барышня семенит за мной, как приклеенная. — Виталик был не тот человек… у нас одно время был с ним роман, но потом я поняла, что он…
О боги, Виталик и эту окучил. Наш пострел везде поспел.
— Я ей говорила, чтоб она не ходила в тот дом. — Девица стучит каблуками за моей спиной. — Я говорила — сдай ты эту обузу в приют и живи в этой квартире, но ей деньги были очень нужны, а ты же ей адреса не сказала, а могла и помочь сестре, и она была бы сейчас жива, это все ты виновата. Зачем только Кэт пошла в этот дом! Ценного там ничего не было, даже драгоценности матери куда-то подевались, мы везде искали… Но она пошла, я же говорю, ей очень деньги были нужны, и она сначала искала тебя — все говорила, что Лидка всегда при бабках, вот хоть и дура, но умеет устраиваться, и не нашла, никто не знал, куда ты подевалась, вот она и пошла, чтобы пригрозить той вашей тетке полицией, заставить ее выплатить часть стоимости дома, и…
Я сажусь в машину. Историю эту я именно так и представляла, ничего нового сейчас не услышала, все полностью в духе «девочек» — сделать первое, что взбрело в пустую башку, а о дальнейшем не подумать, последствия кто-нибудь уладит.
Думаю, наши родители оказали «девочкам» весьма плохую услугу, внушив им, какие они особенные. А те взяли и поверили, ведь это так здорово — фордыбачить, как захочется, и никто ничего. Особенные же.
Мне во что бы то ни стало надо поговорить с прежней хозяйкой моей квартиры, Марией Дмитриевной, но дело в том, что я не знаю ее нового адреса.
А вот Рита знает.
— Заезжай за мной в агентство, поедем вместе. — Рита воодушевленно кричит в трубку. — Давай, я тебя жду.
Конечно, она увяжется за мной, как я об этом не подумала. Но лучше пускай она, чем полиция.
— О, Степан тебе уже свою машину дал? Быстро у вас…
— Что — быстро? — Меня вот всегда злили такие выводы. — Ничего быстрого, просто дал на время и с детьми остался.
— Ну-ну…
Убить готова таких всезнаек. Терпеть не могу граждан, делающих выводы из фактов, придуманных ими самими. Но ссориться с Ритой нельзя, не по-вампирски это — действовать напрямую.
Мария Дмитриевна живет во времянке. Здесь тепло, светло и очень чисто, бабка сидит в кресле и что-то вяжет, подслеповато щурясь.
— Уж не знаю, что вам бабуля скажет, она из ума давно выжила.
Это та самая внучатая племянница Люся, которая забирала старуху в тот день, когда я въехала в свою квартиру.
— Мы ненадолго. — Рита улыбается самой приветливой улыбкой, на которую способна. — Просто кое-что спросить.
— Да мне-то что, просто не скажет она вам ничего толкового, все мозги у ней высохли. Сидит в кресле, вяжет и молча ухмыляется, как малахольная. Но она тихая, в туалет тоже сама ходит, так что хлопот с ней немного.
Ну, как же.
Бабка устроилась отлично, и это не потому, что у нее высохли мозги, а потому, что они у нее имеются, в отличие от племянницы, вот хоть и внучатой.
— А, девушки пожаловали. Чаю?
Ее взгляд веселый и открытый, и если это означает выжить из ума, то я не знаю даже, что на это сказать.
— Можно и чаю. — Рита выкладывает из пакета пирожные и конфеты. — Мария Дмитриевна, мы пришли у вас спросить кое о чем.
— Ну, это как раз я поняла. — Старуха проворно заваривает чай. — У меня никто никогда ни о чем не спрашивал, а я в тот гадюшник не лезла никогда, но все видела. Проще было не вмешиваться, уж больно много там было грязи… знаете, отчего-то люди предпочитают не жить по-человечески, а разводить вокруг себя грязь и барахтаться в ней, как свиньи.
Но у каждого из нас есть выбор — участвовать в этих забавах или нет.
Я отпиваю чай и рассказываю о последних событиях.
— Ну, значит, вот когда все разрешилось. А я-то думала — сколько ж еще все это будет тлеть? Мне жаль, детка, что ты попала в эту кашу, но мой тебе совет: не суйся, дела давние, счеты тоже старые, что тут уже исправишь, как Галина померла, так все и посыпалось.
— Митрофановна, что ли?
— Ну да. — Мария Дмитриева вздохнула. — Ведь это она всех колготила там. Я ни во что не вмешивалась, да я единственная, у кого детей не было, так что с Галиной никаким боком, а так-то все там, почитай, через ее руки прошли. А вот у самой своих детей не было, не дал Бог: Лешка, бедолага, приемыш у них.