– А если человек совершал страшные злодеяния и под конец земной жизни искренне раскаялся? Может его душа снискать прощение?
– Боюсь ввести тебя в заблуждение. Отвечу так: всё возможно!
– Уф-ф-ф-ф! – облегчённо выдохнула Лиля. – Особо утешительно, что, по твоей версии, как такового ада не предполагается. Меня всегда пугали картины Босха.
– Минуточку! – возразил Олег. – Я ничего не утверждал. Ох, чувствую, достанется мне за мои вольные интерпретации устройства загробного мира. Призовут к ответу: «Что же это вы, Олег, на себя такую ответственность берёте, ещё и смуту сеете в неокрепших душах. За вседозволенность ратуете? Желаете хаоса на земле? Как же простому смертному без страха перед наказанием прожить?» – Олег ржал и подначивал Лилю присоединиться к занятной игре воображения.
– Да-да! Стоишь, как нашкодивший школяр, и бубнишь:
«Простите меня, пожалуйста, дяденьки. Я больше так не бу-у-у-уду!»
– Не-е-е-е, там уже нет ни дяденек, ни тётенек. Не обольщайся, – заливался смехом Олег, крутил в воздухе сальто, без последствий задевал ногами люстру на потолке и даже оставлял полтуловища в стене, граничащей со спальней родителей.
– Папа с мамой уже спустились вниз и чинно-благородно завтракают. Все разговоры только о тебе. По мнению мамы, у тебя гормональное нарушение. Климакс, что ли?
– Ты ду-ду-рак?! Ты!!! – Лиля, краснея от возмущения, не находила нужных слов, заикалась и пыхтела.
– Остынь! Они считают, надо проверить щитовидку. Ну ошибся немного! А ты сразу как ёжик! У тебя противный характер. Неудивительно, что до сих пор одна.
Мужики таких не выносят. Им и так нервно живётся.
Кстати, с щитовидной железой полный порядок. В целом ты девка крепкая. Только если схуднуть немного. С возрастом появятся проблемы. Твоя любовь к сладкому и мучному добром не закончится. Заработаешь диабет.
Предупреждаю, ты в зоне риска.
– Во-первых, не так уж много я ем сладкого. Во-вторых, начала худеть. – И, тяжело вздохнув, добавила: – Усиленно худеть. Не видно, что ли?
– Грамм сто уже потеряла, – заржал Олег. – Можешь не проверять. Это точные данные.
– Я зубы чистить и на завтрак. А ты умничай дальше, зануда!
– И я с тобой! – Олег лунной походкой Майкла Джексона скользил рядом и прошмыгнул первым в ванную комнату.
– Лиль, Лилечка, хочу в душевой кабинке постоять.
Включи воду. Только прохла-а-а-а-адную! – клянчил Олег.
– Глупости какие! Зачем???
– Хочу-у-у-у-у! Неужели так сложно просто взять и сделать то, что я прошу?!
– Залезай! – скомандовала Лиля.
Не дожидаясь, пока из лейки польётся вода, Олег оловянным солдатиком встал ровненько, задрал высоко голову и зажмурился. Потом будто почувствовал первые капли, встрепенулся, радостным криком огласил ванную комнату и завертелся как юла. Он размахивал руками, делал вид, что набирает в ладони воду, плескал её на лицо и рычал от блаженства.
– Енот-полоскун!!! – смеялась Лиля и, как девчонка, хлопала в ладоши.
– Иди ко мне, быстро! Это так весело!
Не успев хорошенько подумать, на ходу скидывая домашние тапочки, как была в пижаме, Лиля оказалась рядом с ним и завизжала от восторга.
– Круто, да?!
– Только мокро и места маловато.
– Мне места не надо, оно всё твоё. Разрешите пригласить на вальс?
– Я не умею!!! – во весь голос хохотала Лиля.
– Так и я не особо. Ну давай, как там надо? Берись за меня.
– За что-о-о-о-о браться???
Вода хлестала по лицу, неприятно забиралась в нос, пижама намокла и прилипла к телу.
– За то, что видишь, Лиля! Ты просто не стараешься.
Смотри, я почти освоился. Раз, два, три. Раз, два, три, – пытался Олег задать ритм танцу.
На крошечном пятачке душевого пространства Лиля, по сути, танцевала сама с собой, но даже в своей телесной пустоте он дарил ей ни с чем не сравнимые ощущения абсолютного счастья. Они вольно и невольно сталкивались взглядами. Его глаза, не пожелавшие сдаваться, оставались почти неизменными, только едва уловимо по-новому светились неоновыми крапинками, будто в них кинули пригоршню мельчайших разноцветных блёсток. «Глаза – это часть мозга, которая в процессе эволюции вылезла наружу», – вспомнила Лиля. Ей как-то об этом подробно рассказывала подруга, врач-офтальмолог. Тогда Лилю это так сильно поразило, что она ещё долго не могла смотреть никому в глаза, словно вторгалась на чужую запретную территорию. Особенно тревожно становилось в музеях, когда она по-новому оценивала полотна великих художников, поражаясь, как именно через глаза им удавалось передать внутренний мир человека, и порой движения тела становились для неё второстепенными.
«Всё же глаза – это зеркало души!» – решила Лиля, и сейчас её не смог бы переубедить ни один самый уважаемый учёный в мире.
– Ты что притихла? Не пытайся ничего понять и осмыслить! Я заставлю тебя написать на листке бумаги крупными буквами: «Всему своё время!. И ты станешь повторять эти слова, пока не свыкнешься с ними раз и навсегда!
Ой!!! – воскликнул Олег, мгновенно вжался в белую кафельную плитку, и из стенки оставались торчать лишь голова и левая нога по колено. Лиля резко обернулась и выскочила из душевой кабинки. «Чёрт, забыла дверь запереть!» На пороге стояла мама Александра и не решалась идти дальше. По её лицу было понятно, что на сей раз она не просто удивлена увиденным, а сражена наповал.
– Что-то случилось? – спокойно спросила Лиля, откидывая назад мокрые волосы, не обращая внимания, как с пижамы стекают обильные струи воды и вокруг неё быстро образовывается огромная лужа.
– Если ты считаешь, мыться в пижаме и орать на весь дом нормально, то, конечно, ничего не случилось.
– У человека могут возникнуть спонтанные желания.
Ничего в этом такого нет. К чему условности? Что за несвобода?
Обстоятельства требовали решительных действий, и она пошла в наступление, поражаясь, как мама быстро сдалась: «Поди, думает, что мне не к эндокринологу, а прямиком к психиатру. Ещё пара таких историй, и мне не выкрутиться…»
– Лилечка, – по-особому ласково пропела мама Александра. – Приехала тётя Женя… Отец ни слова не сказал, что у нас будут гости. Примчалась на себе испробовать твой исцеляющий дар.
Мама хихикнула и, чтобы не обидеть Лилю, тут же сделала серьёзное лицо, не выдержала и рассмеялась.
– Не одна, ещё и подругу свою прихватила. Сидят с напряжёнными лицами, тебя дожидаются. Умора! Это всё отец! Такого, видно, нагнал! Давай быстрее! Нельзя же его в дурацкое положение ставить. Только очень прошу: без шуточек всяких.
– Оле-е-е-ег… Ты где? – тихо прошептала Лиля, когда мамины мелкие шажки окончательно стихли. Не обнаружив ни единого признака его присутствия, растерялась:
«Куда же он запропастился?!» Быстро скинула мокрую пижаму и облачилась в огромный махровый халат, который доходил ей до самых пяток.
– Ты же любишь пообъёмней, – приговаривала Муся, когда делала столь экстравагантный подарок на прошлый Новый год. В халат розово-поросячьего цвета могли одновременно поместиться она, мама Александра и папа Руслан.
– Надеюсь, это не стёб? – ржала Лиля и поглядывала на искренне озадаченное лицо подруги.
– Я думала, тебе понравится, – положа руку на сердце, заверяла Муся. – Уютный, тёплый, настоящий дачный халат!
– А почему такого цвета? Другого не было?
– Могу обменять на голубой.
– Нет уж, уволь! Надеюсь, привыкну.
Халат так и провисел на крючке в ванной, и кто бы мог подумать, что однажды пригодится. В данный момент он достойно выполнял функцию не только халата, но и полотенца, прекрасно впитывая воду. Сделав в нём пару шагов, Лиля запуталась в подоле, поскользнулась босыми ногами на мокром полу и, еле удерживая равновесие, успела ухватиться за раковину. Раздался странный треск. К счастью, крепления выдержали, и Лиля на радостях хихикнула, представив последствия своего падения в обнимку с фаянсовой тяжеловесной раковиной. Не обнаружив Олега в комнате, она выскочила на балкон, надеясь увидеть, как он пробирается сквозь мамины посадки. «Ну где же он? Не исключено, что уже внизу обследует тётю…»
За столом на террасе слышался только голос папиной сестры. Она величественно восседала на стуле Олега и что-то громко монотонно рассказывала. Тётя Женя была училкой со стажем, человеком старой формации, неинтересным, и ничего дельного от неё никто никогда не слышал. Но это не мешало ей разглагольствовать со знанием дела на любую тему и мучительно испытывать терпение окружающих. Больше всех поражал отец, вспыльчивый, не терпящий над собой ни малейшего давления и порой трогательно упёртый. При ней, дочери родной сестры его мамы, он уподоблялся кроткому ягнёнку. Как рассказывала бабушка, так было всегда, с самого раннего детства, и какое-то время они жили все вместе в одной коммунальной квартире, и даже когда разъехались, продолжали плотно общаться семьями. Каким способом двоюродная сестра ухитрялась так сильно всю жизнь влиять на отца, оставалось загадкой. Видно, есть в жизни каждого человека один-единственный, перед которым пасуешь и неосознанно прячешь свой нрав.
– Ой, кто к нам пожаловал! – расплылась в улыбке тётя. – Наш сладкий бегемотик!
Лиля кивнула всем в знак приветствия и выдавила кислую улыбку. «Она когда-нибудь перестанет меня так называть? Или считает, что мне это очень приятно? Назло похудею!» Преодолев желание слегка нахамить наглой родственнице, Лиля уселась на пятый стул, который заранее заботливо подставила мама Александра. Стул полностью не помещался, стоял чуть на расстоянии от стола и казался теперь Лиле абсолютно лишним, как и присутствие тёти Жени.
– Тебе чайку или кофейку? Сырнички, бутербродики… – суетилась мама Александра, чувствуя Лилино недовольство.
– Рассказывай дальше, Евгения… – неуверенно произнёс папа Руслан и с лицом мученика приготовился слушать продолжение какой-то очередной истории, как правило, обличительной. Чаще всего истории касались её профессиональной деятельности и возмущения, какие нынче в школе творятся безобразия: современные дети учителей ни во что не ставят, и каждый цыплёнок, видите ли, личность. Почему, будучи давным-давно на пенсии, она продолжала работать – гневно отвечала: