– Как я с этим со всем справлюсь, ума не приложу!
Так было спокойно, когда сидел в животе. Всё в жизни менять надо. Нас теперь двое. Вернее, есть я и тот, кто от меня зависит.
На отца ребёнка и мужа Маша не рассчитывала. Даже в роддом забирать их не приехал. Припёрся в такой важный день лишь к полуночи. У него уже тогда кто-то появился. Он сам вскоре сознался, что другую полюбил, не хотел её травмировать, пока в положении ходит. Ребёнок отнимал столько сил, что Маше не до переживаний было.
– Да я и не любила его никогда! Пусть катится. Вырастим! У меня отец при деньгах, не пропаду.
И не пропала. Ещё через пару лет замуж вышла, родила второго, и опять всё наперекосяк пошло, хоть и восемь лет вместе прожили. Выпить любил крепко и часто. Но в целом человеком неплохим был и после развода по сей день с ребёнком общается и того, что от первого брака, не забывает, родным считает.
– Третий раз замуж пойдёшь – может, остановишься, не станешь больше рожать, – подкалывала Лиля.
– А чего не родить?! Пусть растут, хоть будет кому в старости за мной ходить. Ты лучше о себе подумай!
Советчица хренова!
Лиля остановилась на лестнице, ухватилась за перила перевести дыхание. Что-то резко кольнуло под сердцем, и стало трудно дышать. Вспомнила, как по глупости зале-тела в первый и последний раз. Это было на втором курсе. Студенческая вечеринка с табачным дымом и артиллерией алкоголя. Сама не поняла, как всё произошло; выпила лишнего и с непривычки разум потеряла. Переспала с прыщавым однокурсником, который на следующий день усердно избегал её. Обида и разочарование разрывали на части. Колебаний, делать аборт или нет, не возникло ни разу, как и переживаний по этому поводу.
Не рожать же от того, с кем если и столкнёшься случайно взглядами, кроме брезгливости и пустоты, ничего не почувствуешь. Стыдно было не перед ним – перед собой; одно счастье, что парень оказался неболтливым и никому не поведал, как по пьяни с ней переспал.
А этого Лиля боялась больше всего. По правде говоря, что не рассказал никому – тоже стыдно было, значит, стеснялся сознаться, на какую красавицу позарился.
«И что я о детях вспомнила? Ну нет у меня их и не будет!
Через два года сорокет. Надо было раньше думать. – Быстренько подсчитала в уме. – Ого, какой бы большой уже был! Тьфу! Ну зачем об этом… Бы да кабы!» Непонятная злость то ли на себя, то ли на всё и всех забурлила внутри пузырями, как вода в закипевшем чайнике. Тряхнула головой, смахивая непрошеные раздумья, и медленно, меряя ступеньку за ступенькой, пошла дальше по лестнице. Напротив балкона её комнаты росла старая щербатая берёза. Листвы она давала мало, то ли по возрасту, может, то ли из-за какой древесной болезни, и отец неоднократно пытался её спилить. Каждый раз в роли спасительницы берёзы выступала Лиля, убеждая отца не трогать дерево: привыкла к нему, не представляет, как однажды проснётся, подойдёт к окну, а его нет.
– Посадим другое, – предлагал отец.
– И сколько ждать, пока вымахает? Жизни не хватит.
Солнце ещё светило вдали, даря мягкий свет и бархат тепла. «Какие дни жаркие! Непривычно для Питера. Каждый день ждёшь, что погода резко изменится и наступит обычное, скупое, дождливое лето, когда к вечеру хоть пуховик надевай. Тихо… Замерло всё и отдыхает от невыносимой духоты… Мама переживает: в колодце воды почти нет, насос еле-еле качает. Засуха грядёт!..» Маленький балкончик, окружённый резной оградой, точно висел в воздухе. Иногда Лиля накидывала подушки прямо на деревянный настил и подолгу лежала, уставившись в небо. На первое дачное лето, как только установились тёплые деньки, планировала купить лежанку, поставить кофейный столик со стульчиком, но вскоре погода испортилась, и всё так и осталось в планах на будущее.
В Питере не приходится рассчитывать на долгое тепло, две недели – уже счастье. А тут как по заказу. Гроза разок прошумела, все счастливые ходили. С соседнего участка вовсю слышались весёлые голоса, раздавались старые советские песни и тянуло свиным шашлычком. Сколько раз соседи звали в гости – не сподобились, вечно то мать, то отец заняты.
– Больно шумные! И не знаем мы их совсем! – оправдывалась мама Александра, а Лиле очень хотелось: по всему, люди гостеприимные и всегда здороваются чуть ли не по-родственному.
Внизу в траве, у самого основания берёзы, что-то зашуршало. Пригляделась… Агата! Чёрная как смоль кошка смотрела на неё в упор и вдруг издала протяжный долгий звук, больше напоминающий вой собаки.
– Ты как тут оказалась?
«Неужели родители дверь входную забыли закрыть? Может, через террасу пробралась или окна где открыты? Сейчас налетит всякой нечисти!» Агата продолжала противно подвывать, не отводя от неё свои пронзительные глазища. «Прав отец! Непростая у нас кошка. Иногда так посмотрит – не по себе становится, точно сказать что-то хочет». Идти вниз лень, но Лилю толкало любопытство узнать, отчего Агата так разоралась под её окнами. «Похоже, она зовёт меня выйти из дома…
Никогда не слышала, чтобы кошки поступали подобным образом. Собаки – да, но кошки!!!»
Все двери в дом были плотно закрыты, и под берёзой никого, точно Лиле всё померещилось, и она, чертыхаясь, повернула назад к крыльцу. Агата, как ни в чём не бывало, лежала в гостиной рядом с отцом на диване.
– Ах вот ты где?! Ещё и спящей претворяешься!
– Почему претворяется? Уже битый час млеет. Умаялась от жары, бедная!
– И никуда не выходила?! Всё время с тобой была? Пап, ты уверен?
– Лиль, а в чём, собственно, дело? – Отец приподнялся с дивана и подозрительно зыркнул на спящую Агату.
Оставив отца без ответа, Лиля побежала искать маму Александру, которую в конце концов нашла в спальне на кровати с зажатой книгой в руках.
– Что-то новенькое или старую про привидение дочитываешь?
– Решила дочитать… – Мама Александра посмотрела на Лилю поверх очков. – А ты чего запыхалась? Надо вставать… Уже скоро десять. Не поливали ещё. Припозднились мы сегодня с отцом.
– Это наша тётка у вас всю энергию сожрала! – выпалила Лиля и, минуя свою комнату, опять понеслась вниз по лестнице. «У меня сдают нервы… Если не увижу Олега ещё пару часов, за себя не ручаюсь…» Она наматывала круги по участку и не заметила, как вышла мама поливать свои посадки и молча исподтишка наблюдала за ней.
– Я разминаюсь, мам. Решила каждый день спортом заниматься.
– Ты бы лучше мне помогла, чем свои психи демонстрировать! Сейчас отец выйдет, хоть перед ним не мечись!
– А я и не мечусь. Я, может, кайфую. – Лиля начала бойко приседать, покрываясь липкой испариной. – Сейчас отжимания! – Она коряво растопырила ноги, ладошками уперевшись в мощённую плиткой узкую дорожу, поползла на руках вперёд и, кряхтя, отжалась восемь раз, больше не смогла.
– Совсем форму потеряла! Раньше до пятнадцати раз как минимум могла, а то и до двадцати пяти.
– Ты не форму потеряла, а голову свою! – ворчала мама Александра, поливая любимую мальву.
– Что за шум, а драки нету? – Отец Руслан лыбился, щурил от удовольствия глаза. Они мгновенно превращались в щёлочки, а сам он – в хитрого лиса из детских сказок.
– Давай, дочка, помогай! Не стой без дела! Дожди редкие нынче. Вон трава какая пожухлая. Если так дело пойдёт, колодец совсем обмельчает. – Он задрал голову и почесал за ухом. – Ни облачка! Дождя завтра не жди. Сегодня обещали сорок процентов, завтра – пятьдесят!
Вруны! Хорошо хоть, недавно гроза прошла…
Закат, как и положено в это время года, когда ещё и весь день солнечно, казался бесконечным. Небо на горизонте поражало удивительными красками. Оранжевый цвет плавно переходил в пунцово-красный. Потом небо начало медленно гаснуть, но оставалось светлым и напоминало предрассветное. Нагретая за день земля и всё, что произрастало на ней, дарили тысячу ароматов лета.
«Надо жить и радоваться. Зачем забивать голову всякой ерундой, тем более тосковать по Олегу, которого сама и выдумала. Не то чтобы выдумала, но явно переоценила его роль в моей жизни. Неужели трудно воспринимать всё, что происходит, будто смотрю фильм, не имеющий ничего общего с реальностью? Этакая виртуальная игра воображения с вымышленными действующими лицами. Он это не он, а я это не я!» – уговаривать себя стало неким ежедневным ритуалом или мантрой, которую надо настойчиво читать, дабы не впасть в заблуждение. Ей захотелось поскорее записать все свои мысли в заветную тетрадку и подробнее остановиться на случае с Агатой, который окончательно убедил её в загадочной сущности приблудной кошки, хоть Олег и убедительно заверял: кроме того, что она его видит, больше нет в ней ничего противоестественного. «Он многое скрывает от меня.
Уверена, и про мою тетрадку знает… и ведь ни разу не заикнулся, точно она не имеет к нему никакого отношения». Вдруг Лиля отчётливо осознала, почему Олег стал ей настолько дорог и необходим. Он совершенно по-другому воспринимает её. Ему не важна форма, для него главное – содержание. В его глазах она не такая, какой её видят многие, и мыслит он совсем иными критериями, не свойственными большинству. Для него не существует человеческого фактора, всё выстроено особым образом, и день ото дня он совершенствуется в этом, постигая нечто новое, что отдаляет его от суетности, ненавистной ей суеты сует.
– Эх, на море бы сейчас! – по-бабьи в голос выдохнула мама Александра и провела рукой по лбу, стряхивая обильные капельки пота. – Духотища! А помнишь, Лиль, как мы несколько лет подряд ездили в Анапу, к папиным дальним родственникам? Тебе тогда лет двенадцать было.
– Тринадцать – поправила Лиля. – Господи, как давно!
А почему мы к ним ездить перестали? Не припомню что-то…
– Это ты у своего отца спроси. Ездили-ездили, и вдруг он решил, что неудобно злоупотреблять гостеприимством. Вскоре муж Дарьи, Прохор, умер. Помнишь их?
Дядя Прохор красавец был! Огромный, крепкий, русский добрый молодец!
– Какой русский?! Чистый хохол! – вмешался в разговор неожиданно появившийся папа Руслан. – Не знаю, как насчёт красавца, но очень вредный… Как ни крути, вредный!