– Бр-р-р! – отмахивалась от мух Лиля – Отличное место помечтать! Ничего не скажешь!
– Где ты там застряла? Поднимайся! Тут гораздо симпатичней.
Второй этаж мало отличался от первого: двери в комнаты были варварски вырваны с петель, и пространство представлялось неким лабиринтом в чужую жизнь, от которой ничего не осталось. В самой большой комнате посередине стоял диван с дутыми подлокотниками и пузатой спинкой. Сидушка пришла в негодность, и из неё торчали железные ржавые пружины. Какой диван имел первоначальный вид, было непонятно, но явно плюшевый, осенних немарких цветов. По всей видимости, диван и рядом стоящий перекошенный сервант с остатками лакового покрытия относились к расцвету социализма и ещё вовсю встречались на питерских дачах, да и в городских коммуналках тоже. Всё в этом доме было покрыто слоем пыли и усыпано кусочками штукатурки, обвалившейся с потолка.
– Сядем? – предложил Олег и галантно указал на диван.
– Ты с ума сошёл?! На нём живого места нет!
– На мне тоже нет, но тебя это ничуть не смущает. Или как? Может, ты за свои треники переживаешь?
– И за них тоже, – как можно спокойней ответила Лиля и осторожно уселась на краешек. Она почувствовала, как во рту пересохло. – Аллергия на пыль! Давай уйдём. Сейчас буду чихать без остановки. Апчхи! Видишь?!
Апчхи!
Ей было не остановиться, она чихала и чихала, а из глаз катились слёзы. Олег присел рядом, положил ладонь ей на лоб, закрыл глаза, и она мгновенно перестала чихать.
– Авиценна! Вот если бы при жизни ты обладал такими способностями – цены бы тебе не было! Это скольким людям ты смог бы помочь!
– Есть те, кто и при жизни обладают этим даром. Скажу больше, все умеют, но не догадываются об этом.
– Значит, каждому-каждому дан этот дар? И что мешает людям познать его?
– Отсутствие веры. Веры в свои силы. Вера в себя – это и есть самый великий дар.
– А вера в Бога?
– Это одно и то же. Миллионы утверждают, что верят в Бога, совершают какие-то обряды, доказывая свою веру, но даже на йоту не могут приблизиться к истине.
Ещё раз повторю: лишь единицам открываются врата познания себя, а значит, и Бога.
Лиля, слушала, затаив дыхание – в его словах присутствовал невероятный посыл убеждённости, и воздух вокруг начал звенеть и вибрировать с невиданной силой, да так, что ей пришлось опять заткнуть уши, закрыть глаза, прижать голову к груди, согнуться до самых колен и истошно крикнуть:
– Хватит! У меня сейчас лопнут барабанные перепонки!
Внезапно всё прекратилось.
– Лиль, не принимай мои слова за правду. Не понимаю, как так происходит, что я рассуждаю о том, о чём не имею ни малейшего представления.
Олег сидел, понуро опустив голову, руки безвольно свисали, почти доставая до пола, и на той, где ещё совсем недавно было три прозрачных пальца, остался всего один, но сама кисть пропала, отчего палец странно болтался сам по себе. К новым потерям прибавились стопа на этой же стороне и коленка, другая часть продолжала стойко держаться, не считая брови. От значительных потерь плотности Олег выглядел больше трогательно, чем ужасно. «Ко всему привыкаешь», – подумала Лиля, и на душе полегчало.
– Так, хватит умничать! – Олег медленно встал, приподнялся к потолку и несколько раз плавно, растекаясь в длину, обогнул диван. – Настало время мечтать! Готова?
Лиля послушно мотнула головой. Сейчас она опять окажется в сказке, а это самое удивительное, что только может происходить в её жизни. Когда в детстве Лиля прочитала «Алису в Стране чудес», ей каждый день стали сниться сны и наутро она могла пересказать каждый крошечный незначительный эпизод. Много было из того, что она прочитала в книге, но многое придумывала сама; правда, ей казалось, что в её снах нет ни доли вымысла и все персонажи реально существуют. Иногда воображение так разыгрывалось, что она считала себя Алисой, а не обыкновенной девочкой Лилей. И это именно она путешествовала по волшебной стране, встречая на своём пути Белого кролика в камзоле, синюю меланхоличную Гусеницу, мудрого Чеширского кота, безумного Шляпника, жестокую правительницу Червонную Королеву… С возрастом всё подзабылось, но некие странности остались, о которых она знала, ни с кем особо не делилась, полагая, что её сочтут великой выдумщицей. Она сохранила все детские игрушки и относилась к ним как своим сотоварищам: общалась с плюшевыми зверюшками, бережно стирала куклам платья, здоровалась со всеми по утрам и перед сном желала спокойной ночи. Они жили своей жизнью, время от времени посвящая её в свои тайны. Их секреты Лиля сочиняла сама и опять же в глубине души верила, что всё, что возможно придумать, обязательно существует. А уж как и где, её мало заботило. Ей никогда не требовалось объяснений, что есть реальность, а что лишь её воображение. В выдуманном мире всегда было спокойней и безопасней. Там всё казалось прекрасным, даже опасности, которые подстерегали на каждом шагу.
Они же в действительности ненастоящие, и она могла придумать любой конец истории. Увы, в жизни так невозможно, это огорчало и разочаровывало её.
– Помнишь правила? Тебе надо расслабиться и выкинуть из головы то, что мешает сосредоточиться. Ничего не жди сверхъестественного. Это отвлекает. Просто плыви безмятежно по течению. Как только ты достигнешь состояния полного покоя, дай мне знак.
Лиля откинулась на пузатую спинку дивана, закрыла глаза и, едва шевеля губами, прошептала:
– Я готова…
Сначала её поразила тишина. Густая, таинственная…
Лиля впитывала её, как от жажды пьют родниковую воду, вдыхала всеми лёгкими, и у неё был свой аромат. Тело больше не делилось на анатомические части – оно становилось одним целым, и появилось ощущение невесомости. Ещё чуть-чуть, и она взлетит. Главное – не испугаться и не спугнуть это чувство. Тишина резко оборвалась, и она услышала нарастающий шум. Шум становился всё громче и громче, и это был не простой шум, а что-то похожее на музыку, состоящую из всех звуков, окружающих её в повседневной жизни, только далеко не мелодичную, но выстроенную по своим особым правилам. Она невольно открыла глаза. Перед ней разворачивалась необыкновенная картина возрождения. Осколки стёкол плавно кружили, подлетали к окнам и заполняли утраченные фрагменты. Столбы пыли и грязи взметались смерчем вверх, собирались в один спиралевидный столб и исчезали на глазах. Обои, шурша, покрывали стены, широкими мазками невидимый маляр красил в бордовый цвет деревянный настил пола. Двери, белые и обновлённые, заняли своё законное место. Диван вместе с Лилей отъехал к стене. Он стал точно новенький, плюш благородно переливался зелёно-охристым орнаментом, и на нём обосновались бархатные разноцветные подушечки с ручной вышивкой. На потолке повисла люстра с тремя вытянутыми рожками, похожими на лилии. Такая была у них на старой квартире. Мама купила её незадолго до того, как Лиля пошла в первый класс. Вспомнила, как бабушка недовольно покосилась на люстру и категорично высказалась, что ничего более уродливого она в своей жизни не видела. Потом мама заменила её на чешскую хрустальную, чем очень порадовала бабушку и огорчила Лилю. Откуда ни возьмись, появились комод, этажерки с кружевными салфетками, железная кровать у окна с набалдашниками на спинках, аккуратно застеленная и с грудой огромных мягких подушек, покрытых белым плетёным платком с красными розами. На пол плавно опустился свёрнутый ковёр и медленно начал раскручиваться. По виду он был тоже домотканый, составленный из кусочков ткани, и Лиля, когда они с мамой ходили на базар, часто видела, как их продавали чистенькие бабульки в белых платочках. Вскоре шум и шуршание опять сменила тишина, а потом дом наполнился голосами и детским смехом.
– Алиса! Почему ты не спускаешься? Мы все уже сели за стол.
Голос женщины был знакомым и вовсе не знакомым, удивляло, что она звала какую-то Алису. Лиля тихонечко встала с дивана и осмотрела все комнаты. Никого не найдя, она нерешительно подошла к лестнице и, делая шаг за шагом, пошла вниз.
– Алиса! Ты, как всегда, самая последняя. Садись скорее.
За большим круглым столом сидели две смешные рыжеволосые конопатые девчонки-близняшки – лет по пять, в шёлковых розовых платьицах с белыми кружевными воротничками и огромными синими атласными бантами на головках, по одному с каждой стороны; мальчишка с белым, как снег, чубом лет десяти и мужчина, такой же белобрысый, как и его сын, но с тёмными богатыми усищами, что не делало его облик суровым – наоборот, очень даже добродушным. В его неестественно голубых глазах притаилась детская непосредственность и придавала взгляду особую мягкость. Самым необычным казалось то, что на коленках у мужчины сидела чёрная кошка, и это точно была Агата.
– Агата?! – невольно вырвалось у Лили.
Кошка равнодушно отвернула свою мордочку, будто не признала её.
– У нашей Агаты сегодня дурное расположение духа.
Ты же знаешь, какая она у нас странная. То приходит, то уходит… Недаром что бродячая. Привыкла жить сама по себе.
– А давно она у вас?
– Алис, что с тобой?! – воскликнула женщина. Всё семейство устремило на Лилю удивлённо-вопросительный взгляд.
– Это она так шутит! – загыкал мальчишка с белым торчащим чубом.
Лиля сдержанно улыбнулась и заняла свободное место напротив конопатых девчонок, одна из них показала ей язык и рассмеялась. На столе рядом с каждым стояла тарелка и чашка в кобальтовую сетку. На середине – большое блюдо со стопкой горячих блинов, миска со сметаной и три вазочки из дутого стекла с разным вареньем. Внимание Лили привлекла хрустальная ладья с конфетами «Мишка на севере», «Каракум», «Белочка».
Она невольно потянулась к ним, уж больно заманчиво вновь вспомнить вкус детства. «Может, у них и сливочное полено имеется? Сливочное полено и сейчас можно купить, но вкус у него вовсе не тот, что прежде».
– Алиса, сначала позавтракай, а потом тянись за конфетами. Какой пример ты подаёшь младшим!
– Когда я хочу что-нибудь вкусненькое украсть со стола, вы меня тряпкой! – обиженно высказалась Агата и соскочила с колен мужчины.