В понедельник в назначенное время Лиля приехала в город по указанному Мусей адресу. Это было цокольное помещение, несколько ступенек вниз, застеклённая дверь под козырьком и по одному грязному окну с каждой стороны. Пространство состояло из одной средних размеров комнаты, небольшого подсобного помещения и на удивление просторного санузла. Лиля молча обследовала каждый уголок, пока молодой франтоватый дизайнер рассказывал Марии, как он всё видит.
Рядом с ними, переминаясь с ноги на ногу, стояла девушка-флорист с повышенной степенью стеснительности.
– Ну как тебе? Нравится?
– А что тут может нравиться? Пусто, грязно, даже присесть негде.
– Лиль, хватит придираться! Арендаторы давно съехали. Всё своё уволокли. Даже не прибрали за собой! Ефим виноват! Со мной бы не прокатило! Проект-то как? Или по новой всё рассказывать?! Для особо внимательных!
– Какая ты деловая, Муся… Простите, Мария! Считай, что со всем согласная.
Парень амбициозно выхаживал взад-вперёд и был явно недоволен таким невнимательным к себе отношением.
«Видно, не из простых, а уже признанных, – решила Лиля. – Цену себе набивает, только ни одного эскиза не подготовил!» Он точно прочитал Лилины мысли и заверил Мусю, что на днях вышлет полный проект на почту.
– Меня Полина зовут, – вдруг протянула руку девушка-флорист. – Простите, что сразу не представилась.
Полина улыбнулась, зарделась, опустила глаза в пол, продолжая смешно семенить на месте, не зная, куда девать руки – то ли за спину, то ли в карманы ветровки, то ли скрестить их впереди для большей уверенности.
Полине было двадцать пять лет, она недавно окончила школу флористов, но в цветы и в составление букетов была влюблена с детства. Самым необычным для Лили оказалось, что Полина, по словам Муси, окончила универ с отличием, но решительно променяла карьеру юриста на работу простой цветочницы, с перспективой на будущее. Её порекомендовала какая-то знакомая Мусиной мамы и гарантировала, что девушка умненькая, покладистая и скромная. Полина сама была похожа на хрупкий цветок – худенькая, с длинными конечностями, белокурая, бледненькая и с круглыми очочками на маленьком носике, через стёкла которых светились бусины карих глаз. «Редкое сочетание – светлая, как одуванчик, а глаза тёмные. На эльфа похожа. С неё впору для детских книжек иллюстрации рисовать и на съёмки экзотических образов приглашать… А она букетики собирать… Ещё и юридический окончила!»
Муся донимала дизайнера расспросами, Лиля смотрела в окно, а Полина отстранённо стояла в уголке и ждала, когда закончится встреча и её отпустят.
– В целом какое впечатление? – прицепилась Муся, как только все вышли и распрощались.
– Полина – приятная девочка. Не знаю, какой уж она флорист. Парень противный. Гонора много.
– Талантливые все с гонором. Это не показатель.
– Главное, чтобы тебе нравилось. Я-то тут при чём!
– Лиль, мы общее дело делаем и подруги, между прочим. Может, я тебя потом партнёром возьму пятьдесят на пятьдесят.
– Не придумывай! Ты деньги вкладываешь, а я с какого боку?
– Вдруг от тебя польза неоценимая будет! – заржала Муся, подхватила Лилю под руку и потащила в маленькое кафе на противоположной стороне улицы.
– Хочешь, Ефиму позвоню? Он мигом сорвётся и отведёт нас в приличное место.
– Нет, не хочу. Настроения нет. Попьём кофе, и домой поеду.
– Я тебя сегодня только до вокзала смогу. Маму отпустить надо, к зубному записана. Дети и так меня не видят: утром встаю – они уже в школе, приду – уроки делают или спят. Всё-таки мать моя – святой человек. Сначала, правда, не сильно меня баловала, не допросишься с внуками посидеть. Последние несколько лет как подменили человека. Видно, от отца устала. Он ещё тот кровосос, слова поперёк не скажи. С возрастом характер ещё хуже стал. Она его, между нами, Пиночетом называет.
Но мужик он добрый и верный, только властный очень и вечно поучает всех. Это у тебя папа Руслан души не чает в Александре. Счастливо ей с ним живётся. Судьба у них такая – счастливыми быть…
– Не гневи Бога! Ты-то чем несчастная?! Ефим вокруг на задних лапках скачет, не знает, чем угодить!
– Ещё посмотрим, – хмыкнула Муся. – Поначалу они все хорошие.
«А с Олегом толком ни начала не было, ни конца. Только хорошим в памяти остался. Слишком хорошим…»
В электричке Лиля села у окна и наблюдала за пробегающими картинками обветшалых от времени домов и производственных строений. Когда показались проблески зелени и вскоре вполне радующие глаз пейзажи, внутри потеплело, и она вспомнила, как Олег пристроился на коленках у добродушного толстяка, не мог скрыть восхищения, тыкал пальцем в окно и по вагону раздавались его громкие радостные возгласы. Сосредоточенно, не мигая, она смотрела на пустое место напротив себя, и видение становилось таким отчётливым, словно она каким-то чудом вернулась назад, в тот самый момент, и ей всё это не кажется, а происходит на самом деле. Воздух непонятным образом производил какие-то колебания и немного шумело в ушах. От напряжения глаза устали, непроизвольно моргнули, и видение мгновенно исчезло. Лиля испуганно поглядывала на сидящих в вагоне пассажиров – они были заняты своими делами и ни о каких колебаниях воздуха вовсе не подозревали. «Накрутила себя! Дура!» Через некоторое время не удержалась и попробовала повторить эксперимент. Как она ни силилась, как ни таращила глаза в одну точку, ничего ровным счётом не менялось. Получалось лишь представить всё в уме, схематично воспроизвести сцену по памяти, но это было совсем по-другому – неярко и нереалистично. Одно удивляло – ей вдруг захотелось переписать этот случай, который теперь виделся ей более эмоциональным и значимым, а не просто смешным и забавным. «И когда он стоял на верхушке Александрийского столпа, и когда шёл по воде… Всё надо переписать! – твердила Лиля, и ей не терпелось скорее оказаться дома. Её словно что-то осенило, дало на многое новый взгляд. – Это и есть вдохновение? Я точно выбралась из дремучего леса, в котором блуждала, не находя дороги».
С этого дня она начала по-настоящему ощущать себя писателем, а не человеком, который просто решил изложить незабываемые моменты своей истории. В тексте появилось много переживаний, раздумий, образ Олега приобретал объёмность и целостность. По утрам она не пропускала пробежек, возвращаясь, весело передразнивала дятла, наскоро завтракала и с упоением садилась за своё творение. Часто пропускала обед и присоединялась к родителям только на ужин. Они не мешали ей, избавив от расспросов и ненужного волнения.
– Я всегда знала, что в тебе пропадает писатель! Помнишь, Руслан, какие забавные истории она сочиняла в детстве? Одно волшебство, а так искренне рассказывала. Точно именно так и бывает.
Пробежки Лиля не оставила, и это стало ритуалом. Из толстушки-простушки она превращалась в интересную девушку, именно в девушку: худоба молодила, и Лиля порой не узнавала себя в зеркале. Куда-то провалились щёки, и остались одни скулы, глаза казались больше, ушли складочки под подбородком, выровнялся овал лица. Наконец-то появилась талия.
Лиля редко выходила просто погулять, а если и выходила, то совсем ненадолго: не хотела тратить драгоценное время, когда так легко пишется, и не раз с благодарностью обращалась к Олегу, уверовав, что он причастен к её новому состоянию.
Мария звонила почти каждый день и докладывала, как продвигаются дела. Модного дизайнера она уволила, прождав неделю обещанные эскизы. К счастью, Ефим привёл другого, средних лет, невзрачного на вид, но честного и толкового, с простым именем Иван. Тот за пару дней придумал основную концепцию, и Муся осталась довольна, а Лиля была крайне признательна, что она не заставляет её переться в город, наблюдать, как кипит работа.
Сентябрь радовал солнечными днями, и температура не падала ниже шестнадцати. Но только днём, к вечеру ощутимо холодало. В саду яблони под тяжестью яблок опустили ветви, призывая немедленно собирать урожай. Потихоньку, один за другим, продолжали распускаться бутоны георгинов, разноцветные астры ждали своей очереди, а красавцы гладиолусы так мало радовали: цветки на длинном стебле раскрывались, тут же нижние ссыхались, и маме Александре приходилось чуть ли не каждый день срезать их по несколько штук разом и ставить в вазу. Сетовала, что сорт неудачный выбрала. Большой клён желтел и сбрасывал листву.
Берёзы не отставали. Только сосны и ели воображали сочно-зелёными одеяниями и гордились молодыми шишками.
Октябрь начался с устойчивых дождей, которые никак не заканчивались. Солнце покинуло Комарово, небо затянулось и низко повисло над посёлком. На участке становилось голо и пусто, только мамины астры продолжали цвести, да одна неугомонная роза вдруг распустила несколько бутонов. Теперь у мамы Александры появилось много забот. Она очищала свой сад от опавших листьев, граблями собирала в кучки, а отец упаковывал их в большие чёрные мусорные мешки.
Иногда они менялись, но подстригать кусты мама отцу не доверяла, обязательно что-то лишнее срежет.
– Столько на земле живёшь, яблоню от груши не отличишь!
– Вон она, яблоня! – Отец махнул в сторону дерева, с которого недавно сняли последние яблоки. – Груши-то у нас и нет! – хихикнул папа Руслан, потом не выдержал и рассмеялся во весь голос: – Вредная ты, Сашка! Всю жизнь вредной была, вредной и осталась.
– Это у нас семейное! – улыбнулась Лиля.
– Ничего и не вредная! Груша, кстати, стоит аккурат за твоей спиной, – захохотала Александра.
– Какая груша?! Да я там ни одной груши сроду не видел!
– Что правда, то правда… Третий год цветёт, а плодов не приносит и хиленькая какая-то. Подкармливай не подкармливай! Как сглазил кто…
– Да кто ж её сглазить мог?!
– Да кто хочешь! Надо святой водой окропить… хуже не будет, только на пользу.
– Видишь, Лиль, какие у нас нынче порядки в доме.
Только глаза утром откроет, сразу к иконе, молитвы свои бубнит. Засыпает – «Прости, Господи! Спаси и сохрани!»