В «Котле ведьм» Клиффорд Олдерман рассказывает, что история Евы снова была пущена в ход, на сей раз для оправдания убийства многих невинных женщин, бросивших вызов Церкви. В одном из церковных отчетов XVI века мы читаем: «Натура женщины более плотская, чем у мужчины, и еще при создании первой женщины в ней обнаружился изъян, ибо одно ее ребро вышло искривленным. Она несовершенна по природе и поэтому всегда склонна лгать. Колдовство происходит от плотской похоти. Жены должны оставаться целомудренными и покоряться мужьям». После насильственного навязывания и, в конечном итоге, принудительного принятия мужских религий женщины в конечном счете оказались низведены до роли, весьма далекой от того статуса, который они имели в древности в странах, где когда-то правила Царица Неба. Больше всего тревожила абсолютная безапелляционность в постановлениях, приписываемых всевластному мужскому божеству. Время шло, длинная и сильная рука Церкви протянулась повсюду, а вместе с нею и считавшиеся неоспоримыми взгляды на «мораль», и подчиненная, основанная на чувстве вины роль, отводимая женщинам.
В саму структуру современных мужских религий встроены законы и отношения, изначально созданные для искоренения женских религий, женской сексуальной автономии и матрилинейного принципа родства. Эти заповеди, которые многие из наших бабушек, дедушек и родителей воспринимали как слово Божье, святое и непогрешимое, сделались такой неотъемлемой частью семейной жизни, что теперь они воздействуют даже на тех из нас, кто далек от людских масс и таинств организованных религий мира. Несомненно, пора со всей тщательностью исследовать, насколько глубоко эти отношения проникли даже в наиболее светские сферы жизни современного общества, упорно сохраняясь как деспотический пережиток культуры, когда-то полностью пропитанной и контролируемой учением Церкви.
Мы также можем задаться вопросом, в какой мере подавление женских обрядов на самом деле было ущемлением прав женщин.
Смелый вызов XVIII–XIX веков
Миф и образ Евы глубоко проникли даже в ту часть женской души, где хранятся самые сокровенные женские чувства и идеи. Само присутствие истории первой женщины в еврейском мифе о сотворении мира неоднократно волновало сердца, умы и души тех женщин, которые восставали против самовластия мужчин, невзирая на волю всемогущего мужского божества.
Многим из тех женщин, которые первыми осмелились рассказать о своем притеснении и о вопиющем неравенстве в обществе, все еще приходилось иметь дело с библейской легендой о Еве, которая, послушавшись слова змея, пала, что и повлекло за собой самое первое провозглашение мужского господства. В XVIII–XIX веках сила и влияние Церкви были еще большим препятствием на пути к женской независимости, чем в наши дни. Однако пионеры борьбы за равенство женщин мужественно выступили против этой власти, бросив вызов Церкви и ее учениям. Защита прав женщин в каком-то смысле была оправданием женщины по имени Ева.
Мысли и воспоминания о несправедливом наказании Евы все еще символически витали над женщинами, решившими требовать равноправия. В письме Мэри Уолстонкрафт в 1792 году персонажи из Эдемского сада снова стали предметом обсуждения. В книге «В защиту прав женщины», одной из самых ранних попыток разоблачить постыдное обращение с половиной человеческого рода, Уолстонкрафт писала:
…Бытующее мнение, будто женщина создана для мужчины, пошло, пожалуй, с поэтического сказания Моисеева; однако, поскольку лишь немногие из тех, кто воспринимает этот сюжет всерьез, верят, будто Ева и в самом деле взялась из ребра Адамова, такое предположение звучит не слишком убедительно. Разве что из всего этого можно сделать вывод, что еще с незапамятных времен мужчина узрел удобство в том, чтобы силой подчинить себе свою спутницу и этим показать, что ей надлежит пребывать в ярме, ибо мир сотворен исключительно ради удобства и удовольствия мужчины…
Смело навлекая на себя обвинения в атеизме или даже в одержимости «дьяволом», которые в 1792 году все еще представляли собой потенциальную опасность, она публично заявляла: «Хотя против меня поднимется крик, обвиняя в неверии или даже в безбожии, я просто заявлю, что если бы даже ангел явился с небес, чтобы сказать мне, что прекрасная поэтическая космогония Моисея и рассказ о падении человека в буквальном смысле слова были правдой, я не смогла бы поверить в то, что, как подсказывает мне разум, унизительно по отношению к характеру Верховного Существа, и, не опасаясь дьявола перед моими глазами, я осмеливаюсь назвать это здравым смыслом…»
В ту же книгу вошел ее критический разбор «Эмиля» Жан-Жака Руссо, сочинения 1761 года, предлагавшего метод воспитания детей в «свободном обществе». Этот трактат, наряду с «Общественным договором» Руссо, сыграл чрезвычайно важную роль как в американской, так и во французской революциях. Наряду со многими другими отрывками из произведений Руссо, ориентированными на мужчин, она цитировала предписанные им правила религиозного воспитания женщин в той освобожденной Утопии, о которой он мечтал. Руссо писал:
Так как поведение женщины подчинено общественному мнению, то уже поэтому и религия ее обусловлена авторитетом. Всякая девушка должна исповедовать религию своей матери и всякая жена – религию мужа. Если даже эта религия бывает ложною, то послушание, подчиняющее дочь и мать порядку природы, заглаживает перед Богом это греховное заблуждение. Не будучи в состоянии сами быть судьями, они должны подчиняться решениям отцом и мужей[242].
Мэри Уолстонкрафт заметила на это: «Таким образом, права человека были ограничены мужской линией от Адама и далее».
Хотя на момент написания книги Руссо и французской, и американской революции еще только предстояло свершиться, этот человек, яростно отстаивавший свободу и независимость и глубоко повлиявший на революционеров обеих стран, предлагал женщинам (предположительно с чистой совестью) даже в «свободном обществе» подчиняться «авторитету» и «решениям своих отцов и мужей», особенно в вопросах веры. Дочь должна была следовать религии своей матери, но религиозные убеждения последней должны были определяться мужем ее матери. За исключением тех семей, которые представляли собой длинную череду домашних хозяйств без отца, что крайне маловероятно, женщины, якобы лишенные способности «сами быть судьями», должны были просто перенимать богословские взгляды мужчин. Драматическая первая строчка из «Общественного договора» Руссо: «Человек рожден свободным, а между тем везде он в оковах» – как призыв к независимости и свободе – все еще звучит в наших ушах, и возможно, с особенной силой сейчас, в 1976 году. Тем не менее, по словам того же автора, религиозные институты и верования, настаивавшие на том, что господство мужчин над женщинами было предопределено Богом (а религия во Франции и в североамериканских колониях была тогда в первую очередь христианской), по-прежнему должны были приниматься женщинами безоговорочно.
В 1838 году, спустя 62 года после американской революции, еще одна отважная женщина, требовавшая равноправия, писала о мифической праматери всех еврейских и христианских женщин, поскольку право мужчин на угнетение и порабощение женщин по-прежнему повсеместно толковалось как следствие греха и наказания Евы. Сара Гримке, словно находясь в некоем небесном суде, представила аргумент защиты, что, если даже первоначальный приговор и был справедлив, разве женщины уже не достаточно наказаны?
Мне известно, что женщину до сих пор обвиняют в том, будто бы она принесла в мир грех. Я не стану опровергать обвинения при помощи контрдоводов, хотя, как на то уже не раз намекали, готовность Адама согласиться на предложение своей жены не имеет ничего общего с тем духовным превосходством, которым похваляются мужчины. Даже признавая, что Ева была величайшей грешницей, мне все же кажется, что мужчина мог бы удовлетвориться той властью, которую он требовал и осуществлял в течение почти 6000 лет, и что он проявил бы истинное благородство, если бы старался поддерживать падших и укреплять слабых… а не держать женщин в подчинении. Я не прошу уступок из-за моего пола. Я не отказываюсь от наших притязаний на равенство. Все, о чем я прошу наших братьев – это убрать свои ноги с наших шей.
Люси Комисар, бывший вице-президент Национальной организации женщин (NOW) в своем информативном исследовании «Новый феминизм в Америке» описала тот ранний период борьбы женщин за свою свободу и противодействие, с которым они сталкивались. Она поясняет, что женщины впервые осознали свое собственное угнетенное положение, когда попытались высказаться за отмену рабства чернокожих, указав, что попытка женщин принять участие в политике вызвала яростный гнев Церкви – официальных представителей мира мужского божества:
Когда Сара и Анджелина Гримке в 1836 году совершали поездку по Новой Англии, чтобы выступить там против рабства, пасторская конгрегация Массачусетса выступила с нападками на них, указывая, что «сила женщины – в ее зависимости, проистекающей из осознания той слабости, которой наделил ее Бог для ее же защиты. Когда же она принимает на себя роль и тон мужчины как реформатора общества, она отказывается тем самым от данной Богом защиты, и ее поведение становится неестественным».
Однако Сара Гримке не боялась противодействия, даже во времена, когда Церковь еще не так давно за гораздо меньшие проступки сжигала женщин на костре. В своей гневной отповеди она объяснила преимущества мужских религий для самих мужчин и их изъяны для женщин, заявив: «Раз определив, что Иегова поставил женщин ниже мужчин, они, разумеется, хотят оставить ее там; и с тех пор наиболее благородные качества нашего разума подавляются, а способности к мышлению не получают никакого развития».
Несколько женщин, озабоченных отменой рабства, планировали посетить международную конференцию в Лондоне, организованную для обсуждения этой проблемы, но обнаружили, что гр