И протянула Ире сигарету.
Утром Ира подошла к своему иконному уголку. Недавно только купила эти иконы, старалась расставить покрасивее.
— Господи, я не знаю, что я делаю. Я иду убивать своего ребенка. Что мне делать, Господи?!
Зазвонил телефон. Риткин номер. Ира разобрала только одну фразу: «Уезжаю из города». Как так? Куда — из города? Почему?
Ира схватила справочник, разыскала телефон подружкиной мамы. И узнала, что вчера ночью Ритка умудрилась где-то проиграть баснословную сумму денег и теперь вынуждена скрываться.
Вихрем пронеслись перед ее глазами все события за последние сутки.
Вновь зазвонил телефон. Это Таня.
— Ир, ты где? Мы тебя совсем потеряли, трубку не берешь, уж искать хотели! Я была у духовного отца, он молится за тебя, сказал, что у тебя будет сын, твоя отрада и утешение, береги его!
Ира положила руку на живот. Плод… Сами вы — плод. Это мой сын. Никому его не отдам.
И все он уже понимает, это точно. Вчера — Риткину пьяную болтовню, утром — страшное намерение своей матери…
А вечером — тихий голос батюшки, читающий разрешительную молитву.
Не вошла — ворвалась Ира к Тане в дом. Бодрая, радостная, размахивая каким-то снимком.
— Я на УЗИ была! Точно, сын! Здоровенький, крупненький! А еще — смотри-ка чего! Врачи не поняли — а я поняла! Смотри, он же крестится!
Женщины склонились над снимком. Малыш в утробе матери лежал, подняв ручку к личику. Пальчики, щепоточкой сложенные, касались маленького лобика.
Чудо в перьях. Рассказ основан на реальных событиях
— И Аравиту ранил ты?
— Да, я.
— Зачем же?
— Сын мой, — сказал голос, — я говорю о тебе, не о ней. Я рассказываю каждому только его историю.
— Кто ты такой? — спросил Шаста.
— Я — это я, — сказал голос так, что задрожали камни. — Я — это я, — громко и ясно повторил он.
К. С. Льюис. Конь и его мальчик
— Что-то не так? — спросила матушка. Она стояла у раскрытого окна, глаза молоденькие, а под ними острые морщинки, и рот будто кривится.
— Да нет, все хорошо, — ответил муж. — А ты вот зачем у открытого окна стоишь? Продует! И лекарства не пила сегодня, вижу.
— Как это ты видишь?
— Морщишься стоишь. Опять больно? Не сиди больше за бумажками, выключай компьютер, иди спать. Завтра за руку к врачу отведу, раз сама не идешь. Чудо ты в перьях.
— Не-а! Некий мудрец сказал: человек есть существо на двух ногах и без перьев.
— А ты вот в перьях, даром что ученая. Иди отдыхать.
Матушка вымученно улыбнулась и вышла из комнаты. Отец Павел сам подошел к оконной раме, по которой хлестала штора: ветер был сильный и ледяной.
Ехал сегодня домой, в машине играло радио, цоевская песня его юности, еще в техникуме впервые услышал. И слова там: «Всё на месте, да что-то не так». Вот точно, вот именно такое состояние.
Всё на месте? Он совсем молодым был рукоположен в священники, и отправили его в такой безбожный городок на краю области, что хоть плачь. Матушка и плакала. Совсем юная, хрупкая, с осунувшимся лицом и уже заметным животиком, стояла и плакала вот на таком же ветру, как сейчас, когда им в очередной раз отказали в проведении служб в и так еле выпрошенной для того избенке.
И ничего, вода камень точит! Потихоньку он налаживал контакты с местными чиновниками и только появлявшимися тогда частными торговцами, что гордо именовали себя «бизнесмены». Началась стройка. Выделили ему что-то вроде служебной квартиры. Вот только тогда уже понял он, что не нужна ему эта квартира. Тяжело было видеть людей, которые горючими слезами рыдали у архиерея, чтобы дали им священника и чтобы строился храм, — а потом ходили на службы как будто из-под палки и очень редко, сами в золоте — а на стройку не жертвовали ни гроша…
Он любил читать поучения опытных дореволюционных батюшек о том, что священник обручен пастве и должен жить на приходе, он уверенно кивал благочинному, когда тот цитировал этих самых авторов. Вот только переезжать не торопился. Поселились они с женой в городе у ее родни, и родила она в городе, потом кто-то из дальних родственников завещал им «малосемейку».
Маленькая семья перебивалась с хлеба на воду, матушка стремительно теряла здоровье, болезненной росла доченька-отрада. Зажиточные сельчане, подъезжая к стройке отца Павла, оставались не предложить помощь, а позубоскалить над его старенькой «копейкой».
И батюшка решился. Месяца не прошло, как матушка значилась по документам главой небольшого частного предприятия. Позвонил паре друзей по техникуму, в котором учился еще до семинарии. Подтянулись помощники.
Предприятие быстро набрало обороты. Семья переехала в квартиру побольше. Нашелся частный врач для жены и детский садик с изучением иностранных языков для дочки. Теща щеголяла в шубе, подарив местной тетеньке-бомжу свое истасканное пальто, тесть восклицал: «Ай, молодец!»
Часть денег он вложил в храм, и храм наконец открылся. Владыка приехал на первую службу, высоко оценил старания молодого иерея и предложил перевести его в город — завершить еще одну стройку. Отец Павел не поверил своему счастью, тут же отошел в сторонку и позвонил матушке. Немного неудобно ему стало, когда владыка отъехал на своей «волге» от блестящего «рено», отцу Павлу принадлежащего, но… в конце концов даже архиерей ничего не сказал.
Отец Павел зачем-то постучал по пластиковой раме. Словно проверяя на прочность. Трехкомнатная квартира на семью из трех человек. Дочка в элитной гимназии. Матушка имеет возможность лечиться. Машина — между прочим, скромная по нашим временам. И поменять-то не по своей воле поменял: постом врезался в него пьяный водитель, да так, что авто не подлежало ремонту. Никто не верил, что отец Павел отделался легкими ушибами. Хранит Господь. Для Церкви? Для больной жены и малышки? Для… чего?
— Храм, между прочим, большой выстроил и предусмотрел места для мамок с детишками и для больных, и даже для инвалидов, — словно оправдывался отец Павел перед кем-то вслух. — С прихода ни копейки не беру. Начинаем строить богадельню. Сколотил на приходе крепкую команду, которая и на стройке помогает, и благотворителей ищет, и штат для богадельни уже подыскала. И хор прекрасный у нас, и алтарники дисциплинированные, а то вон в деревне алтарник вообще покурить выходил…
Дверь скрипнула («Вот те раз! Надо дверь-купе поставить…»), вошла заспанная дочка. Как сомнамбула, шатаясь, прошла от стены к стене.
— Солнышко, ты что, милая? Что с тобой?
— Ты что делаешь, папа?
— Да так, думаю… Идем-ка в кровать.
Он подхватил свое сокровище и на руках понес в детскую. А дочка с закрытыми глазами промурлыкала:
— А мне приснилось, что ты Евангелие читаешь… Тот отрывок, где фарисей говорит: я и пощусь, и жертвую…
Отец Павел растерянно засмеялся. Уложил малышку в кровать:
— Спи!
«Совпадение. А еще точнее — искушение, — решил для себя он. — Раз приводит не к радости и покаянию, а к смущению и недоумению — значит, искушение».
Никак не мог он заснуть. Никак. Думал. Взял с полки молитвослов, открылся на «молитве о даровании духовного отца». У него никогда не было духовного отца. Где сейчас они, отцы-то духовные, и как их искать?
Вот есть у него один дальний-предальний родственник, священник, отец Игнатий. Он долго не знал о его существовании. Когда пытался выяснить, ему сказали: «Ну да, есть такой, он тебе… многоюродный дядя». Так и запомнил он: «многоюродный дядя». Отец Павел поехал тут же к нему на приход. Симпатичный пожилой старичок, этакий волшебник из сказки, небольшого роста и с голубыми глазами. Чудаковатый немного. Добрый, вежливый, ну и все, а некоторые развели разговоры, что он-де прозорливый старец, и исцеляет, и пророчествует. Тоже мне, искатели чудотворцев. Всем чуда подавай, никто на своем месте потрудиться не хочет.
И «эти» тоже…
«Эти» — отдельная история. Как-то однажды на своем приходе он громко спорил с тетушками из трапезной — как раз о многоюродном дяде. Тетушки уже голосили, уверяя, что отец Игнатий есть великий святой, посланный перед концом света. А отец Павел только посмеивался. Тетушки ушли с надутыми личиками, и тут в храм вошли двое молодых ребят. Парень в «косухе» с длинной гривой иссиня-черных волос и растрепанная девчонка в рваных джинсах с «фенечками» по локти. Оба громко бухнулись на колени для земного поклона. Помолившись у праздничной иконы, подошли к нему. И заявили, что уверовали и теперь ищут приход, чтобы постоянно быть на службах, и духовного отца, который бы их направил по правильному пути.
Это комсомольски-четкое выражение «правильный путь», вырвавшееся из девчонкиных губ с кое-как размазанной помадой, развеселило батюшку. И он решил созорничать: взял да и направил их к многоюродному дяде. Вот, сказал он, дорогие мои, сейчас на такую-то маршрутку садимся и едем к очень заслуженному батюшке, он и будет вам духовным отцом.
Парочка горячо благодарила его, причем девчонка даже разревелась, потом они убежали. А отец Павел остался вспоминать, как правильно пишется слово «экзальтация». Он как раз завел блог в интернете, описывал события на приходе. По-доброму, но не без юмора.
А через три года он попал на престольный праздник к отцу Игнатию. В алтаре, помимо служащих священников, были люди, которых он так или иначе знал и считал «странными». Один монах, в миру живший, который везде ходил с чемоданчиком, а в чемоданчике — только складень с иконами, говорят, он сразу после той службы уехал в какой-то отдаленный монастырь и уже не возвращался. Один мальчишка безусый, бросивший семинарию, но мечтавший о постриге. Наивный неимоверно: «Ой, а вдруг меня каким-нибудь Коприем или Ардальоном назовут? Боюсь!» — «А что, — хохотнул отец Павел, — монах — вот и смиряйся!!» — «Вот если бы Амвросием…» — закатил глаза мальчишка. Отец Павел только вздохнул.