Мария Сергеевна убежала под лестницу и там разрыдалась.
— Теть Марусь, ты чего?
Мария Сергеевна подняла голову. Над ней склонилась старшая медсестра Оля. С Олей они никогда раньше не разговаривали, и Мария Сергеевна даже не знала, как ответить. К тому же она ей в дочки годилась. Но внутри вдруг будто что-то сорвалось, как плотину снесло, и она с всхлипываниями и причитаниями выложила ей все. Она ожидала, что Оля пойдет жаловаться — Людмиле Викторовне, родным девочки, кому угодно или просто уйдет…
— Знаете что, Мария Сергеевна, я никому ничего не скажу — хорошо? Но вы меня дождитесь — хорошо? Я вам все объясню, а завтра выходной, и мы с вами кое-что сделаем — хорошо? Не плачьте.
И Оля убежала.
— Садитесь, садитесь, — подгоняла Оля Марию Сергеевну. — Вот так, пристегивайтесь…
Олин «дэу матис» показался тете Марусе просто сказочной каретой… только салатового цвета и маленькой.
— А может… не надо? — промямлила тетя Маруся.
— Так, Мария Сергеевна, вы вчера решили, а сегодня уже не надо. Мы же договорились, что сегодня я за вами заезжаю, и мы едем в церковь. Все помните? У батюшки на исповедь попроситесь. У меня когда был случай… ну, в общем, один там… ладно. Я тогда на исповедь пошла, мне соседка посоветовала. И так легко! Такая благодать!
Оля с улыбкой покачала головой, и машина тронулась.
Дорога оказалась непростая. Оля вела машину нервно, при этом везде были «пробки». Каждому водителю, неверно поведшему себя на дороге, Оля «бибикала» — болван, мол, куда лезешь… Один раз «бибика» заела и гудела долго-долго, после этого Оля не жала на сигнал, а просто громко ругалась на всех водителей разом.
— А в какую церковь мы едем? — спросила Мария Сергеевна.
— А какая попадется первой! — задорно ответила Оля.
Тут в машине что-то застучало.
— Да что же это! — всплеснула руками Оля. — Еще и напротив кладбища… Ой, смотрите, смотрите!
Из ворот кладбища выходил молодой высокий священник.
— Вот! — воскликнула Оля и лихо завернула прямо к воротам. — Идем к нему поговорим!
— Но здесь нет церкви… и молодой такой… — пролепетала тетя Маруся.
Оля не слушала ее. Она выскочила из машины. Минуты три она отчаянно жестикулировала перед батюшкой, показывая то на небо, то на иерейский крест на его груди, то на машину, где притаилась Мария Сергеевна. Потом подбежала:
— Так, теть Марусь, давай к батюшке, тут часовня есть, там поисповедуешься. А я пока в сервис.
Услышав про сервис, тетя Маруся спорить не стала. Вышла, сказала «здрасте». С легким поклоном поздоровался и батюшка. Они шли рядом, медленно, молча. «Он молодой, поэтому сам не знает, как себя сейчас вести», — решила тетя Маруся.
В часовне зазвучали слова молитв перед исповедью. Тетя Маруся исповедовалась впервые в своей жизни. «Что будет, если не мыть тело с младенчества? — объяснял батюшка. — А вы душу с младенчества не мыли…» Тетя Маруся будто физически почувствовала эту грязь. Она оглянулась, увидела икону Богоматери с Младенцем, представила себе, как некая женщина вот так держала на своих руках маленькую Машеньку, и слезы хлынули из глаз. Ей не хотелось «прощать себя», ей хотелось, чтоб ее простили и полюбили — да, простили и полюбили! — те, перед которыми она так виновата. Перед погибшей матерью — что погубила ее дочь. Перед дочерью, чье неокрепшее сердечко не вынесло разлуки. Перед… а отец-то там есть? Он, наверное, еще молодой, и остался один, и потерял самое родное и дорогое, и вовсе не хочется говорить обычное «заживет, забудется». А вот на Кресте Тот, Который, как объясняет батюшка, взял на себя все страдание мира.
— Прости! — закричала она.
«Прощаю и разрешаю», — услышала она. Батюшка учил креститься. Щепотью сложил ее пальцы, поднес к ее лбу…
Она, ослабшая, села на лавочку. Почти легла. Она задавала вопросы, батюшка отвечал, и ей казалось, что она маленькая, а рядом стоит ее отец, который любил ее, растил ее, жалел и с удвоенной нежностью относился к ней с тех пор, как умерла ее мать.
— А отец девочки меня простит? — спрашивала она молодого священника слабым голосом. Откуда ему это знать — сейчас ее это не заботило, и казалось, что он ответит на все вопросы.
— Простит, — отвечал батюшка. — Вот ведь как получается… Чтобы вы прорвались к Богу, чтобы покаялись, — ради этого понадобились жизни трех людей…
— А они сейчас у Него? — кивнула она на распятие.
Батюшка шел прочь с кладбища. Поодаль Оля вела под руку тетю Марусю.
Вот и ворота. Вдруг начался дождь. Оля взвизгнула и потащила тетю Марусю за собой к машине. А батюшка вдруг достал из кармана мобильный телефон и поднес его к уху — видно, позвонил кто-то.
— Забавно — правда? — смотрится, когда батюшка в рясе и с мобильником? — щебетала Оля. — С другой стороны, они тоже люди, что ж им…
Они поравнялись с батюшкой. А он говорил невидимому собеседнику:
— Да, Миш, спаси Христос тебя, благодарю, что звонишь. Да, я сегодня Машутку свою схоронил. Один отпевал, отец Александр не смог, заболел. Да понимаю, понимаю, что не смог ты приехать. Да, в одной оградке, Ксюша моя и Машенька. Да, с час назад… Ну, задержался на кладбище, были на то причины.
Лида
— Мам, мы опять в монастырь? — недовольно протянул десятилетний Герка, выглянув в очередной раз в окно «маршрутки». — А бабушка сказала…
— Цыц, — отрезала мать.
Герка спокойно уткнулся в материно старое пальто и через минуту уже сопел во сне.
«Ну вот и все», — в очередной раз прошептала Лида, прижимая к себе сына. Руки теребили край траурного платка, закрывшего поседевшие пряди.
Лида выросла без родителей. Рано пошла работать, рано вышла замуж, рано родила первенца. «Рано, все рано…» Муж спивался, семья нищала на глазах, Лида все чаще оказывалась в больнице после жестоких побоев. Ребенок фактически рос у неверующей свекрови, а ведь они с ним уже начинали ходить на службы в церковь, ездили в монастырь. В монастыре хулиганистый Герка всегда был паинькой, а однажды после службы подскочил к отцу Стефану, которого многие чтили как великого молитвенника и прозорливца, и заявил: «Батюшка, я хочу быть как вы! Возьмите меня в монахи!» Отец Стефан молча гладил малыша по иссиня-черным, как у матери, волосам…
В последний раз Лиду привезли в больницу с переломами скулы и челюсти. За время пребывания в больнице она ни разу не взглянула в зеркало на свое изуродованное лицо. Вернувшись домой, она своими руками, как маленького, одела Герку, собрала нехитрые пожитки и на последние гроши сняла комнату. Муж их не искал — и на том спасибо.
И вдруг однажды на улице подскочила бывшая соседка: «Лида, соболезную!» Выяснилось, что «энтого ирода» постигла «Божия кара»: муж уже неделю как помер, упившись. Был он некрещеным безбожником, и поминали его так же, как и жил, — водкой.
И теперь Лида с сыном ехала к дорогому батюшке — посоветоваться, как жить дальше.
Батюшка принял семью радушно и тепло. Увидел черный плат: «Отмучилась?» Благословлял, святынечки сыну дарил. А прощаясь, строго выговорил Лидии: «Смотри! Если замуж соберешься, то только за вдовца или холостого, с разведенным семью не заводи. Только за верующего и только венчаться!»
Возвращаясь из монастыря, Лида размышляла: «Ну зачем батюшка говорил прописные истины?» Герка снова спал под жужжание колес автобуса, уткнувшись в Лидино плечо. И вдруг женщина заметила, что на нее пристально смотрит сидящий напротив молодой мужчина. Одет небогато, но прилично, руки рабочие, обручального кольца нет, по виду ее ровесник.
В следующие дни, идя с работы или выбегая в магазин, она, как ни странно, часто встречала этот взгляд. А однажды, выйдя в воскресный день из храма, увидела этого человека снова — и подошла сама.
Его звали Антоном. Он рассказал, что только начал узнавать о Православии и очень хотел бы ходить в храм, хотя родные против. Простой рабочий, может иной раз и в компании друзей посидеть, и выпить. Хотел бы создать семью, но разведен, да и здоровье слабовато, «кому такой нужен…». Сердце Лиды дрогнуло от жалости.
С тех пор они виделись все чаще, а вот в храм она ходила реже. Новые мысли, заботы закружили ее. Герка снова стал больше бывать у бабушки, но мать словно не замечала этого. А однажды «жених» просто перебрался к ней с чемоданом вещей. Герка, хлопнув дверью, сбежал ночевать к Лидиной бывшей свекрови… Как-то Лида спохватилась: надо бы к отцу Стефану, он конечно же все поймет, посоветует. Позвонила подруге — позвать с собой. А та удивилась: «Неужели не знаешь? Батюшка уж месяц как умер!» На могилу Лида не поехала.
Венчаться Антон не предлагал, а вот выпивать начал. А Лида узнала, что беременна. С радостным известием бросилась к будущему папе, надеясь, «как в нормальной семье», на цветы и подарки. Но Антон «порадовался» по-своему: выпил бутылку водки, подрался с Геркой и уснул, растянувшись на полу. Вечером рыдающего мальчишку, громко ругаясь, увела к себе бабка.
А потом наступило прозрение.
Лида ожидала приема у врача-гинеколога, когда к ней подошла медсестра и сурово объявила:
— Вас вызывает заведующая.
— Вы что ж это, милая, вытворяете? — заведующая грозно сверкнула глазами из-под очков. — Да еще на таком большом сроке на учет становитесь?
— А что? — растерялась Лида.
Заведующая швырнула в руки женщине листы с данными анализов. Лида помнила порядок граф в этих карточках еще по первой беременности: анализ на ВИЧ, вирусные гепатиты, потом другие болезни, которые всегда пугали Лиду уже одними названиями. Но сейчас на всех листах стояли какие-то многочисленные пометки, а в каждой графе значилась отметка о положительной реакции!
— Это какая-то ошибка, — прошептала Лида.
Потолок закружился, в ушах зашумело, и женщина, схватившись за живот, сползла по стене на пол…
Открыв глаза, она увидела около себя двух медсестер, любопытно и брезгливо разглядывающих ее. Лида по-прежнему лежала на полу, руки ей никто не подал. А откуда-то сверху раздался голос заведующей: