- К Роману? - испуганно вскинулась Ольга. - Да что ты! Ни в коем случае. Я же не смогу ему объяснить, почему я не боюсь этого шантажиста и не собираюсь ему платить. Пашенька, я знаю Романа, поверь мне, он не скупердяй, у него широкая натура. Он просто достанет эти деньги, принесет мне и скажет: на, заплати, только не волнуйся больше, дорогая. И что мне тогда делать? Взять у него деньги, положить в карман и знать, что он их у кого-то одолжил и должен будет возвращать с процентами? Нет, нет и нет.
- Ну ладно, ладно, - Павел примирительно взмахнул рукой, - не кипятись. Тогда мы сами его вытащим на свет божий и посмотрим, что это за фрукт. Сделаем мы вот как...
Когда раздался звонок шантажиста, Ольга была во всеоружии.
- У вас ничего не получится, - холодно произнесла она в трубку. - Я вчера все рассказала мужу, так что ваша пленка больше никакой ценности не имеет. Я пообещала мужу, что это больше не повторится, и он мне поверил. И простил меня.
- Это вы кому-нибудь другому расскажите, - фыркнул невидимый абонент.
- А никто другой меня об этом не спрашивает, - отпарировала Ольга. - И не звоните мне больше.
- Ладно, - в голосе шантажиста послышалась откровенная злость, - мы еще посмотрим, простил он вас или нет.
Ольга швырнула трубку и вопросительно посмотрела на Павла.
- Не знаю, Паша, я ничего не поняла. Он как-то слабо отреагировал. Я думала, он будет вопросы задавать, говорить чтонибудь. А он как будто смирился с неудачей.
Павел ласково обнял ее, погладил по голове.
- Лелечка, милая моя, не родился еще на свет шантажист, который бы сразу отступал от своих требований. Если бы от них было так легко отделаться, не существовало бы проблем с шантажом. Поверь мне, он клюнул. Когда у тебя рандеву с Романом?
- Мы на завтра договаривались...
- И чудесно. Завтра и начнем.
Глава 16
Настя открыла глаза и осторожно, чтобы не разбудить Чистякова, повернулась и протянула руку за будильником. Половина шестого. Странно. Вчера они вернулись из гостей за полночь, и, засыпая, она с удовольствием представляла себе, как будет в воскресенье отсыпаться часов до десяти. Или до одиннадцати... Но вот на часах половина шестого, а сна ни в одном глазу. Она перевела взгляд на открытое окно: тихое солнечное утро, в комнату вливается свежий прохладный воздух. Между прочим, а где щенок? Три дня болезни, во время которой у него не было сил даже на то, чтобы скулить по ночам, видимо, привели к тому, что он осознал возможность вести себя тихо и не требовать внимания от спящих хозяев.
Она спустила ноги с дивана и оглядела комнату. Конечно, вот он, мохнатый клубок, мирно дрыхнет на своей подстилке с бурным милицейским прошлым. Настя двигалась достаточно тихо для того, чтобы ее не услышал спящий муж, но для чуткого собачьего уха ее телодвижения, вероятно, сопровождались грохотом и треском, потому что Парень моментально приоткрыл один глаз, потом другой и радостно вскочил на свои короткие толстые лапы. Он уже совсем поправился и, как и положено ребенку, начинал требовать еду, едва проснувшись. Настя приложила палец к губам, что, по ее представлениям, должно было означать просьбу не шуметь, подхватила одной рукой щенка, другой - халат и на цыпочках вышла из комнаты, притворив за собой дверь.
- Овсянку будешь? - деловито спросила она Парня.
Тот сидел возле своих мисочек и таращился на Настю круглыми глазами, в которых застыло недоумение. Чего ты меня сюда притащила, если миска пуста?
- Я понимаю, что это гадость ужасная, - сочувственно приговаривала Настя, заваривая в кастрюльке овсяные хлопья, - но доктор велел кормить тебя после болезни исключительно диетически. По крайней мере два дня. Так что сегодня, кроме овсянки, тебе ничего не полагается. Будешь себя хорошо вести, завтра дам мяса.
Убавив огонь на плите, она пошла умываться. Плохо, что нет горячей воды, без утреннего душа она чувствует себя не до конца проснувшейся, а мерзнуть под холодной водой мужества не хватает. Ну ничего, как-нибудь...
Бросив взгляд на свое отражение в зеркале, Настя вздрогнула. Боже мой, она же вчера подстриглась! Совсем забыла... В зеркале вместо привычно спутанных во время сна длинных волос она увидела аккуратную короткую стрижку с челкой на лбу. Вчера ей это нравилось, а сегодня ее снова стали одолевать сомнения. Может, не стоило все это затевать? Лешка, правда, похвалил, но тоже ведь не сразу, сперва возмущался, негодовал, взывал к мнению брата Саши (к Дашеньке он не апеллировал, справедливо полагая, что она тоже участвует в сговоре), и только спустя два часа признал, что получилось вроде ничего, совсем недурно. И при этом не преминул припомнить расхожее мнение о том, что женщина кардинально меняет прическу, когда хочет не менее кардинально изменить свою жизнь, а посему внезапное и ничем не мотивированное решение супруги расстаться с длинными волосами вызывает у него определенные подозрения.
Вернувшись на кухню, Настя застала картину, повергнувшую ее в полное изумление. Парень стоял задними лапами на диванчике, передними упирался в спинку и изо всех сил тянул голову на короткой шее к подоконнику, на котором лежали газеты.
- У тебя что, тяга к культуре? - насмешливо бросила Настя, проверяя процесс приготовления каши.
Щенок пискнул и сделал попытку подпрыгнуть и ухватить край газеты зубами. Попытка не удалась, тогда он опустил передние лапы на сиденье, повернулся к Насте и жалобно взвыл. И только тут до нее дошел смысл происходящего. Быстро схватив газету, Настя расстелила ее на полу. Парень моментально спрыгнул вниз и занял точно по центру газеты весьма недвусмысленную позу.
- Ну ты умен, - озадаченно пробормотала она, собирая в комок собачий туалет и запихивая его в полиэтиленовый пакет. - Всего за две недели запомнил, что писать надо на газетку.
Гордый собой, щенок снова уселся возле мисочек, и на его морде явственно читалось: "Я к тебе с уважением, и ты уж будь любезна... Короче, жрать давай!"
Настя переложила кашу из кастрюли в миску и поставила на подоконник перед распахнутым окном.
- Придется подождать, пока остынет, дружочек.
Она налила себе кофе, достала из холодильника сыр, сделала бутерброд, но не успела поднести его ко рту, как наткнулась глазами на глаза Парня. В них был немой укор и вся мировая скорбь бездомных собак: вот вы тут едите, богатые и счастливые, а я, маленький и брошенный, никому не нужный, должен смотреть на вас и слюни глотать. Настя не выдержала и положила бутерброд на деревянную дощечку, на которой резала сыр и хлеб.
- Ладно, черт с тобой, я тоже подожду. Но кофе-то можно выпить?
Судя по выражению щенячьей морды, кофе пить тоже было нельзя, это расценивалось как предательство.
- Слушай, - сердито проговорила Настя, - ты нагло злоупотребляешь моей психологической зависимостью от тебя. Я согласна не есть бутерброд, пока не остынет твоя каша, но кофе я должна выпить, пока он горячий. Кофе - это же не еда, а питье, ты понял, маленький садист?
Маленький садист, похоже, очень хорошо все понял, во всяком случае, Насте показалось, что в его блестящих круглых глазках мелькнуло злорадство.
- А может, договоримся? - заискивающе спросила она. - Доктор сказал, что сыр - это тоже диетическая еда. Правда, я разрезала для своего бутерброда последний кусок, но я могу с тобой поделиться.
Она сняла с хлеба один из трех жалких кусочков сыра и протянула Парню. В мгновение ока тот оказался возле ее ног и заскулил, плотоядно облизываясь.
- Ну вот и славно, - удовлетворенно вздохнула Настя, с наслаждение глотая горячий кофе.
Покормив щенка овсянкой и налив ему свежей воды, она потихоньку зашла в комнату, оделась, написала Леше записку и вышла из дома.
Боже мой, она совсем забыла, что на свете существуют птицы и что они поют! Утро для Насти Каменской ассоциировалось с необходимостью проснуться (чего не хотелось), встать (чего хотелось еще меньше) и куда-то идти (а этого не хотелось вообще). К полудню ее организм приобретал способность функционировать нормально, но утро - это всегда было плохо, трудно и мучительно. Утро никогда не приносило радости, и даже само слово в Настином сознании было окрашено в серо-коричневые цвета. А оказывается утро - это так здорово! Особенно когда встает солнышко, поют птицы и вокруг шелестит листва. До Измайловского парка всего две остановки на метро, а она так преступно упускает возможность наслаждаться тихими утренними часами! "А ведь могла бы умереть, так и не узнав, как это классно - гулять в парке ранним летним утром, - привычно подумала Настя. - Уже четыре года я периодически прихожу сюда по воскресеньям, чтобы пообщаться с Иваном, но в том-то и дело, что я прихожу общаться, а сам факт, что нужно рано встать и куда-то идти, повергал меня в такой ужас, что я ничего вокруг не замечала. Красота-то какая!"
Она медленно бродила по аллеям и тропинкам, вдыхая полной грудью вкусный, чуть влажный воздух, который непривычно холодил неприкрытую волосами шею. Настя поминутно поднимала руку и проводила ладонью по голове, удивляясь новому для себя ощущению: волосы заканчивались как-то уж очень быстро, и пальцы как будто срывались в пропасть. Всю жизнь, сколько она себя помнила, у нее были длинные волосы, которые она закалывала на затылке в "хвост" и которые подрезала примерно один раз в год на несколько сантиметров. Ощущение короткой стрижки было ей незнакомо и поэтому волновало и одновременно пугало.
Ровно в семь утра Настя подошла к входу, где обычно встречалась с Заточным, и почти лоб в лоб столкнулась с бегущим сыном генерала Максимом.
- Здрасьте, теть Насть, - пробасил юноша не останавливаясь и умчался дальше.
- Эй, а отец где? - крикнула Настя ему вслед.
Максим обернулся и махнул рукой на бегу.
- Идет.
Генерал появился минуты через две, легкий, подтянутый, в ярком спортивном костюме. При виде Насти улыбка смягчила его сухое, чуть скуластое лицо и превратила желтые тигриные глаза в два маленьких солнышка, тепло которых способно было растопить лед и настороженность в душе любого собеседника.