— Да ничего не сделали, — усмехнулся наемник. — Просто у тебя все есть, и ты пальцем о палец для этого не ударил, как и та сука. А я в нищей деревне вырос и за гроши жизнью пятнадцать лет рисковал, чтобы такие, как ты, сладко жрали и пили. Достаточный повод для ненависти?
— Вы не смеете так с нами поступать, — сказал Ахемен, голос которого внезапно дрогнул. — Великие Семьи будут вас искать и покарают.
— Да всем скоро будет на тебя насрать, поверь мне, — убежденно сказал наемник. — Ты запомнил, вояка картонный? Нога, трахнутая девка, отрезанный палец. И так за каждую твою глупость.
Ахемена развязали. Сиплый при этом целился в него из револьвера довольно внушительного вида.
— Я забыл сказать. Это новые игрушки с заводов Эгиби. Пули подточены, поэтому при попадании в ногу, кость разлетится в крошку. Нога срастется, но будет короче. Я такое уже видел. Иногда, правда, начинается остеомиелит, и тогда ногу отрезают. Как тебе такая война? Ты все еще хочешь стать героем, мальчик? Не надо! Вдруг, не получится!
Через два дня. Гульбахар.
Они прибыли к берегу затемно. С катера Гульбахар спустили на лодку, а прибыв на берег, она снова села в зашторенную карету. Через пару часов неспешной езды они остановились у довольно невзрачного дома, и сопровождающий почтительно пригласил ее внутрь.
— Прошу вас, сиятельная. Господин принял все меры предосторожности, он ждет вас в подвале. Никто не должен вас найти, пока все не случится.
Гульбахар понятливо кивнула, и спустилась вниз, где в конце коридора была низкая дверь с засовом снаружи. Она открыла рот, чтобы выразить свое удивление, но сопровождающий грубо схватил ее и швырнул в открытую им дверь. Снаружи лязгнул засов.
Девушка ничего не понимала и оглядела каменный свод, под которым она оказалась. Опустив глаза вниз, она воскликнула:
— Ахемен! Милый! — она даже забыла, как и где очутилась. Ведь он был, наконец, рядом. И он все объяснит. На удивление, тот лежал на широкой кровати, и был бледен. Его лицо выражало удивление, даже скорбь, но только не радость. Гульбахар застыла.
— Ты не рад мне? Тогда зачем писал мне?
— Я ничего не писал, Гульбахар, — с видимым трудом ответил Ахемен. — Прости, я получил по голове, поэтому не могу приветствовать тебя, как подобает. Нас похитили, это была ловушка.
— Как похитили? Значит, это не ты писал мне? Я же убежала из дома, чтобы выйти за тебя замуж. Мать меня хочет в Сагартию выдать, — сбивчиво сказала Гульбахар. — Какая же я дура! Что же теперь подумает мой отец?
Девочка безутешно зарыдала. Ахемен терпеливо ждал, когда все закончится, а потом заговорил.
— Давай поговорим начистоту. Я тут из-за того, что люблю тебя, тут они совершенно правы. Я получил письмо от тебя, будто бы ты приехала с отцом к нам в город, и пошел с визитом. Но придя в тот дом, получил по голове и оказался здесь. А что было с тобой?
— Я получала письма, будто бы от тебя, — всхлипывая, говорила Гульбахар. — Ты объяснялся мне в любви и просил моей руки. Я попросила маму, чтобы она выдала меня за тебя, но она отказала. Тогда я убежала, потому что ты мне это предложил. Ой, не ты, конечно…
— Я тоже просил мать, чтобы она позволила мне жениться на тебе, но она не разрешила. Она подыскала мне невесту в Верхнем Египте, представляешь? Она училась с моей сестрой.
— Тебя хотели на Аменирдис женить? — Гульбахар широко раскрыла свои прекрасные глаза. — Но она же старше на три года, у нее губы толстые, как у нубийки, и она жуткая злюка. Она меня изводила так, что я даже иногда плакала.
— Я сказал, что если она решит меня на ней женить, то я завербуюсь в карфагенскую армию, и смогу сам решать свою судьбу.
— Ты так сказал ей? — восхищенно спросила Гульбахар. — Я бы не осмелилась.
— Я бы это сделал. Мне все равно, кроме тебя, никто не нужен…
— Ну что, голубки, наворковались? — в комнату зашли наемники. Один из них по-прежнему держал Ахемена на прицеле. — Значит так, детки. Мы вас выкрали, потому что вы два дурака набитых. И мы чуть животы не надорвали от смеха. Рассказать бы кому, да нельзя. Вы напишете письма, и они поедут к вашим родителям. Мы получим выкуп, а вы — свободу. Все ясно?
Ахемен и Гульбахар хмуро кивнули.
— Ты, герой, уже объяснил этой девке, что будет, если ты взбрыкнешь? Нет? Не посмел? Ну, тогда я! Слушай меня внимательно, сучка. Мы знаем о вас все, и знаем, чему вас учили в ваших сраных школах. Если ты будешь подбивать его на глупости, то он получит пулю в ногу, а тебя мы поимеем прямо на его глазах. А чтобы тебе не было слишком приятно, то после этого я тебе отрежу палец. Ты поняла?
Судя по глазам Гульбахар, она совсем ничего не поняла. В ее жизни такого произойти просто не могло. Это совершенно невозможно. Кого поимеют? Ее? Это то, что она подумала, или ей показалось? Они же шутят, наверное! Она же княжна! Папа всех накажет!
— Не поняла, — со вздохом сказал наемник. — Еще раз повторяю, кукла безмозглая. Ты же у нас благородная девица? Так вот, если будешь дурить, или этот жеребец вздумает дурить, то ты перестанешь быть девицей. А потом у тебя станет на один палец меньше. А когда закончатся пальцы, я отрежу тебе уши, нос и выколю глаза. За тебя в любом состоянии отвалят кучу денег. Так стало понятней?
Гульбахар зарыдала от ужаса, отодвигаясь от этих страшных людей.
— Отпустите нас! Пощадите! Вам заплатят, только не делайте со мной ничего! Умоляю!
— О, кажись, теперь поняла. Пошли, Карл! Вот бумага и чернила. Пишем слезное письмо мамочкам. И чтобы не меньше страницы, иначе ляжете спать голодные, а ведро с дерьмом простоит тут неделю.
Дверь со скрипом закрылась, а снаружи лязгнул засов.
В тот же день. Арнульф.
— Слушай, Арнульф, — спросил сиплый, когда они поднялись наверх, — а на хрена их в одну комнату поселили?
— Так господин сказал, — пожал плечами старший из наемников. — Там какой-то невшибенно умный мозговед эту операцию разрабатывал, за немереные деньги. По сравнению с этим, вся наша работа в диверсионных группах — чисто второй класс школы при храме светлого Бога. Он лично каждое письмо писал. Демон, а не человек. На людских душах, как на арфе, играет.
— Ну, надо же! — почесал затылок сиплый. — С какими затеями у нас задание. Слушай, там же кровать одна. Получается, он ей вдует, как пить дать.
— Так вроде бы на то весь расчет. У нас тут полтора-два месяца есть. Девка залететь должна.
— А если не залетит? — спросил донельзя удивленный сиплый.
— Господин сказал, что должна. Тот мозговед все рассчитал. Он весь такой раненый герой, а она при нем сестра милосердия. У него сотрясение плевое, он через неделю как огурец будет, ты же видел, какой лось здоровый. Их там гоняют, как проклятых. У меня тысячник из этой Сотни был, из мидянских князей. Зверь, а не мужик. В пятьдесят лет на одном пальце подтянуться мог, и марш-бросок в полной выкладке делал. Еще назад отбегал и пинками отстающих гнал. Сука! Так вот, сопляк такой излечился от ее забот, а делать то им нечего целый день. Она в него влюблена, как кошка, и он на ее портрет, сказали, все руки стер. Без вариантов, дней через десять, она ему даст, хоть и благородная.
— А зачем надо, чтобы она залетела? — с приоткрытым от удивления ртом спросил сиплый.
— Мне не сказали, — с сожалением ответил Арнульф. — Сказали только, что это важно.
— Так мы ее приходовать не будем, что ли? Ты же грозил пацану?
— С ума сошел? С нас шкуру снимут. Это я пугал, чтобы этот бугай себя тихо вел. Он же мягкий, как говно, ты сам видел. Боится, что его принцесску помнут.
— Я бы ее помял, — мечтательно произнес сиплый. — Я таких девок и не видел никогда. Может, присунем ей по-тихому, без синяков?
— Да нельзя пока, — с сожалением сказал Арнульф. — Господин особо на это упирал. На нее муха сесть не должна.
— А пацан? Его тоже не трогать? А если он на нас кинется? Драться то он обучен!
— Тогда с половиной денег попрощаемся, понял? Пацана мочить только в крайнем случае, если совсем каюк. И даже калечить нежелательно.
— Вот блин, — снова почесал голову сиплый. — Задача. Девка, которую тронуть нельзя, и пацан, который руками подковы гнет. И обоих надо так запугать, чтобы сидели, как мышки, и исправно трахались каждый вечер.
— Во! Ты все правильно понял. Вот прямо так все и должно быть. Я же тебе главного не сказал. Они мыться должны каждый день, так что тебе воду носить.
— Зачем это? — открыл рот сиплый.
— Мозговед сказал, что эта девка, если от нее пахнуть будет, ему не даст. Постесняется.
— Почему не даст? — спросил совершено сбитый с толку сиплый.
— Да я откуда знаю? — в сердцах ответил Арнульф. — Они же благородные. У них все не как у людей.
Глава 10. Пророчество № 89
Через неделю. Ахемен.
Ахемен, конечно ждал, когда Ее привезут, но появление княжны все равно стало шоком. Она ударила по всем чувствам сразу, как и тогда, на ассамблее. Самая красивая, и самая желанная девушка на свете. А он лежит, как последний слабак, боясь, что его снова вырвет в таз. Как же это унизительно!
На удивление, Гульбахар пришла в себя довольно быстро. Она плакала только в первый день, а потом на ее хорошеньком личике отражалась упорная работа мысли. Спать им пришлось на одной кровати, потому что, когда Ахемен захотел лечь на полу, Гульбахар заявила, что тогда тоже ляжет на пол. Так они и заснули, боясь прикоснуться друг другу. Ведь и так, то, что произошло, было немыслимым позором для любой девушки из приличной семьи. Она ухаживала за ним, резко отвергнув его робкие попытки отказаться от помощи.
— Не забывай, Ахемен, что я пять лет проходила медицину. У тебя небольшое сотрясение, и рвота с головной болью — это абсолютно нормально. Через пять-семь дней ты будешь абсолютно здоров. А пока тебе нужен только покой. Никаких резких движений, звуков и яркого света. Ты же сам заметил, что если не шевелиться и просто лежать, то голова болит гораздо меньше.