Ничего. Только деревья мирно покачивают зелёными ветвями да трепещет от ветерка тонкая жёлтая трава. Ногу жгло раскалённым металлом, и Лиза зажала рану ладонью. И откуда только взялись тут немцы? Как обошли дозор? Надо же, шныряют прямо у них перед носом средь бела дня, нагло так, по-хозяйски, а они об этом даже не знают! Она одним рывком подтянула к себе винтовку, скатилась с небольшого уступа и бесшумно скрылась в колючем подлеске, накинув на голову капюшон. Её явно не хотели убивать, только предупредили, иначе прострелили бы не ногу, а голову. Немец хотел поиграть.
Кто-то в критической ситуации начинает паниковать, кто-то – мыслить чётко, последовательно и холодно, Лизу же охватывали тупая упрямая ярость и азарт. Она перезарядила винтовку и, прикусив от боли губу, всмотрелась через прицел в глубину леса. Ну нет уж, не уйдёт от неё этот умелец! Не получит обещанный железный крест за убийство русской волчицы! Скорее, крест будет деревянным – или никакая она не волчица, а жалкий щенок.
Она напряжённо вглядывалась в каждый куст, каждый ствол, держа палец на спусковом крючке, и когда немецкий снайпер наконец проявил себя, метко выстрелила и тут же подтянула винтовку обратно. Немец ткнулся лицом в усеянную мелкими сухими веточками землю, дёрнулся и затих. Ну вот, один готов. В том, что их тут несколько, Лиза ничуть не сомневалась. А убедиться в этом лично пришлось меньше, чем через минуту: ещё один снайпер появился прямо перед ней и направил дуло винтовки в лоб. Их взгляды перекрестились подобно двум рапирам и зацепились друг за друга: изумрудно-зелёный Лизин, и немецкий – светло-карий, почти янтарный. Его губы были плотно сжаты, светлые брови сошлись на переносице, на широких плечах висела оплетённая ветвями с листвой маскировочная сетка. Он ударом ноги вышиб у неё из рук трёхлинейку. Та отлетела в сторону и с треском рухнула в можжевельник.
«Не сдамся!» – мелькнула в голове чёткая мысль. Лиза, забыв о ране, вскочила на ноги, схватила винтовку за дуло и ударила немца прикладом в живот, но вывести его из строя не удалось: он ловко вывернулся, вырвал винтовку и с размаху треснул ей по лицу. Лиза полетела на землю. Её собственная трёхлинейка осталась лежать в подлеске. Она выдернула из ножен на поясе финку и прямым коротким ударом вонзила остриё немцу в ногу.
Он взвыл. Лиза, не теряя ни секунды, выдрала у него винтовку, но он ударил её носком ботинка под подбородок. Перед глазами вспыхнули искры, взметнулись вверх и загудели в голове металлическим звоном. Пальцы разжались. Ну вот и всё, бой проигран – и она ничего не может сделать. Немец возвышался над ней подобно могучему колоссу, руки крепко держали направленную на неё винтовку.
– Сволочь! – прохрипела она и, утерев с губ кровь краем рукава, презрительно усмехнулась ему в лицо: – Что, с бабой драться для вас нормально, да? Где ж ваша хвалёная честь германского солдата?!
– Тьи нье баба, – на ломаном русском отчеканил он. – Тьи польноценний зольдат.
Он передёрнул затвор. Лиза смело и сурово смотрела ему прямо в глаза – светлые и холодные, как два кусочка льда. Она никогда не боялась смерти, вот только умирать так глупо не хотелось: пристреленной, как собака, в лесу. Немец надавил на курок, но выстрелить не успел. Откуда-то появился Промахновский, сбил его с ног и замахнулся коротким обоюдоострым ножом, но немец ловко перевернулся на спину, перехватил его руку за запястье и с силой сдавил в ладони. Нож беззвучно упал на мягкую чёрную землю, а они закатались по земле, молотя друг друга кулаками.
Лиза оцепенела. Её охватил дикий первобытный страх – как тогда, в Брестской крепости, когда она впервые воочию увидела войну. Только тогда ей довелось столкнуться с немцами так близко, как сейчас: куда привычнее было видеть их через прицел винтовки.
Промахновский сжал немцу горло пальцами и потянулся к ножу. По лезвию скользнул солнечный зайчик. Немец сипел и хрипел, вцепившись обеими руками в его запястье, на лбу вздулись толстые синие артерии, а Промахновский вдруг замер, как изваяние. Всё произошло за считанные секунды, и Лиза даже не успела сообразить, что делает. Когда немец, воспользовавшись секундным замешательством противника, скинул его с себя, она подорвалась, схватила с земли винтовку и с размаху ударила немца прикладом по затылку. Он грузно повалился на Промахновского. Лёд в глазах потускнел, веки закрылись.
Лиза, тяжело дыша, закинула винтовку на плечо и стёрла ладонью пот со лба. Промахновский сидел на земле и оторопело глядел на неё, хлопая длинными ресницами.
– Чего расселся? – стараясь скрыть дрожь в голосе, спросила Лиза. – Вяжи фашиста давай.
Он ожил и засуетился: схватил подсумок, выудил моток шпагата и крепко перемотал немцу руки, потом затолкал в рот кусок ткани и тоже перевязал. Тот шумно засопел, веки дрогнули и приподнялись. Лиза мотнула головой.
– В расположение его. Бакарёв где?
Промахновский кивком указал куда-то в сторону:
– Там.
– Так иди и приведи его! – скомандовала Лиза. – Или он собирается тут и дальше сидеть? – Её взгляд метнулся к немцу. – Сколько вас было? Двое?
Тот кивнул. Она схватила его за шиворот и потянула вверх, заставляя встать на ноги, а потом подтолкнула в спину. Немец покорно побрёл вперёд через лес. Лиза ткнула ему винтовкой в затылок.
– Туда давай!
Она решительно направилась к опушке – там была её тропинка, что пролегала через небольшой овраг и помогала значительно сократить путь до расположения. Бакарёв почти что бежал впереди, без конца оглядываясь и держа свою трёхлинейку на взводе, Лизе же казалось, что ещё чуть-чуть – и она свалится без чувств прямо в высокую траву. Голова кружилась, перед глазами мелькали разноцветные всполохи и вонзались в затылок миллиардами острых иголок. Уши снова и снова будто закладывало ватой, а дрожь будто поднималась откуда-то из глубин организма и опрокидывалась на неё шумными волнами.
Промахновский с тревогой поглядывал на неё. «Наверное, действительно паршиво выгляжу», – размышляла Лиза. Ещё бы, ей никогда не доводилось получать ботинком по лицу! Она снова и снова сглатывала набегающую кровь и облизывала пересохшие губы. Ссадины на лице нестерпимо жгло. Они вышли к пологому, буйно поросшему полевыми ромашками спуску, и двинулись к рябиновой рощице, за которой расположилась их часть.
– Ты почему его не убил? – спросила Лиза и кивнула на немца. – Пожалел?
Промахновский повёл плечом и перехватил поудобнее трофейную винтовку.
– Никак нет, не пожалел… – сконфуженно прошептал он. – Не смог почему-то… У меня первый раз такое, чтоб не на жизнь, а…
– Ясно, – хмыкнула Лиза. – Глаза его увидел, да?
Промахновский кивнул.
– Запомни: никогда не смотри немцу в глаза, если собираешься его убить. Никогда.
5.
Рану нещадно саднило. Каждое, даже самое малейшее движение отдавалось резкой болью. Тело будто прошибало разрядом тока, и на лбу выступал холодный пот. Лиза материлась сквозь зубы, проклиная всё на свете: войну, немца, который её ранил, лес, саму себя. И как только она, русская волчица, могла не заметить, что совсем рядом притаились снайперы? Правильно командир говорил, слишком она стала самоуверенная. А врага, как известно, недооценивать нельзя. Хорошо, что парней не поубивали, а то как бы потом отчитывалась перед начальством? Взяла на обучение, под своё командование и ответственность, и не уберегла в первом же бою!
Командир разведотряда, капитан со смешной фамилией Шапкин, и Левашов сидели в штабной палатке. На местами поеденной ржавчиной небольшой печке сердито свистел чайник, в огне потрескивали толстые поленья. В тесном предбанничке дремал, уронив голову на руки, связист Колька Нечаев. На занозистом колченогом столе шипела и пищала рация. Рядом исходил паром полный стакан чая в резном, потемневшем от времени подстаканнике.
Лиза подошла к нему, нарочито громко стуча сапогами по полу. Колька встрепенулся и сонно заморгал, а увидев её, принялся вставать.
– Товарищ лейтенант…
– Да сиди, – махнула рукой Лиза и кивнула на вход в палатку. – У себя?
– Так точно, у себя. С разведчиками план обсуждают.
Лиза поморщилась от боли в ноге, крепко сжала зубы и заглянула внутрь. Командир сидел у окна и курил, стряхивая пепел прямо на пол. Трое разведчиков расположились у приставного стола.
– Разрешите, товарищ командир?
Командир вскинул на неё глаза.
– О, Фабиш! Как раз вовремя! Проходи. – Он встал, приставил свой стул к столу и жестом указал на него. – Присаживайся. Мы тут как раз разрабатываем план.
Лиза присела на краешек стула, глубоко вдохнула и зажмурилась на секунду, пытаясь унять головокружение, но вместо этого её снова бросило сперва в жар, потом в холод. В глазах потемнело, и Лиза в панике схватилась за спинку стула. Не хватало ещё рухнуть в обморок прямо тут!
– Ты чего, лейтенант? – донёсся откуда-то встревоженный голос Шапкина. – Плохо тебе?
– Она же раненая, – ответил Левашов.
Лиза ещё раз вдохнула и на несколько секунд задержала воздух в лёгких. Головокружение отступило, лишь в ушах гудел всё тот же опостылевший колокол. На языке появился кисловато-горький привкус. В палатке пахло сыростью, табаком и пылью, и этот запах, казалось, въедался в лёгкие, затрудняя дыхание.
– Ничего страшного, – прошептала она. – Я за этим и пришла. Попросить, чтобы вы меня с задания не снимали.
И снова на неё опрокинулась горячая тёмная волна. Лиза вынырнула из неё и, собрав всю волю в кулак, решительно посмотрела на Левашова. Она была уверена, что сможет выполнить задание; в конце концов, оно ведь не завтра! А через неделю у неё уже всё заживёт. Не может она спокойно сидеть в расположении, зная, что совсем рядом разгуливают немцы. Она должна сама, своими руками убивать их, гнать прочь, иначе зачем тогда жить?
– С задания мы тебя, лейтенант, снять и не сможем, – хмыкнул Шапкин и закинул ногу на ногу. – За операцией следят из Москвы, и она должна быть выполнена тютелька в тютельку. Сама знаешь. А людей нет. Тем более, таких людей, как ты. Поэтому крепись.