стопузый немец, который пытался меня изнасиловать. Я воткнула ему нож в горло. И он сдох. Правда, я вся вымазалась в его крови. Но это нисколько не помешало мне присвоить его автомат и пойти убивать остальных. Знаешь, почему? – Она выдержала недолгую паузу. – Потому что у меня выбора другого не было.
И многозначительно замолчала, вскинув бровь и с язвительной ухмылкой смотря на Промахновского. Тот выпучил на неё глаза. В них ясно отразилось неверие, и Лиза понимала причину: она совсем не была похожа на того хладнокровного бойца, каким себя описала. Но внешность, как известно, обманчива, и за ее точеной фигуркой, длинными ногами, тонкими изящными запястьями и ясными изумрудными глазами прятался бессердечный и не знающий жалости истребитель нацистской нечисти. Каждого немца она считала своим личным врагом.
Лиза часто вглядывалась в свое отражение в зеркале, и всякий раз с удивлением подмечала, что на лице не написано никаких эмоций. Она не разучилась их чувствовать, нет, напротив, она стали ярче и острее. Просто она не стремилась их показывать. Боялась. Хоть и не признавалась в этом даже самой себе.
Дождь наконец закончился, из-за туч выглянуло весёлое умытое солнце и заиграло яркими зайчиками в мокрой траве. Лиза встала и шутливо отдала Промахновскому честь.
– Ну, бывай, сержант. Не хворай.
– Руку к пустой голове не прикладывают, – напомнил парень.
Лиза фыркнула:
– Не тебе меня учить.
И направилась обратно в избу. Она уже жалела, что так разоткровенничалась перед Промахновским, что наговорила лишнего. Не нужно ему ничего знать о её судьбе.
Вечером в расположение приехал генеральский «виллис» – доставить Лизу в штаб. Ехать туда у неё не было совсем никакого желания, видит бог, лучше уж отоспаться да отдохнуть. Но желание генерала, пусть даже она и не знает его имени и никогда не видела, равносилен приказу. Хотя зачем ему встречаться с ней, она не особенно понимала. Ну да, выполнили трудное задание, но разве это повод? На фронте полно смельчаков, которые превзошли её и в храбрости, и в смекалке.
Но ехать всё равно пришлось. Лиза нехотя уселась на заднее сиденье «виллиса». Немолодой молчаливый шофёр вырулил на дорогу, что двумя накатанными колеями тянулась меж высоченных сосен, стройных белоствольных берёзок и мощных дубов, и они покатили вперёд. «Виллис» нещадно подбрасывало на ухабах, он раскачивался, грозя вот-вот перевернуться, и Лиза вцепилась в край сиденья так, что побелели костяшки пальцев. Но шофёр даже и не думал сбросить скорость, наоборот, давил на газ.
Наконец они приехали в Козельск. Машина запетляла по улицам. Мелькали по обочинам узкой дороги покосившиеся деревянные домишки, спешили куда-то немногочисленные пешеходы. У колодца, согнувшись, стояла закутанная в серую пуховую шаль бабка и с видимыми усилиями крутила колодезное веретено, а чуть поодаль, рядом с тонувшим в густых зарослях сирени забором толпилась стайка босоногих чумазых ребят. Одетые в старые обноски, худые, они играли в какую-то незамысловатую игру – стучали толстыми палками по земле, а потом подпрыгивали в воздух.
Вот они, дети войны, уже повидавшие на своём коротком веку бомбёжки, трупы, голод и кровь. Не слишком ли много? Лиза отвернулась. Ей тяжело было смотреть на этих оборвышей, больше походивших на беспризорников. В горле встал твёрдый ком. Сколько из них уже потеряли своих родителей?..
В штабе вовсю кипела жизнь. Звонко надрывались где-то в кабинетах телефоны, без конца скрипели и хлопали двери, звучали шаги и голоса. У невысокого, в две ступеньки, бетонного крылечка стояли двое часовых. Лизу проводили в приёмную генерала и наказали ждать, когда тот освободится. Она присела на фанерный стул и закрыла глаза. Эх, поспать бы, набраться сил перед очередным заданием! Левашов походя обмолвился о том, что её планируют перевести в другую часть, и Лиза подозревала, что отдыхать там будет некогда. Впрочем, и в своей части она не особенно-то и отдыхала – работы непочатый край.
В дверь приёмной заскочил прыткий низенький паренёк с петлицами ефрейтора на новенькой отутюженной форме. Юркий, по-юношески живой взгляд карих глаз остановился на Лизе. Он пригладил пальцев тоненькие чёрные усики и шагнул к ней.
– Лейтенант Фабиш?
– Она самая. – Лиза поднялась и отдала честь.
– Генерал ждёт вас. Ему доложили о вашем прибытии?
Лиза пожала плечами. Ефрейтор улыбнулся ей и поднял палец вверх.
– Один момент.
И скрылся за дверью кабинета. Лиза снова опустилась на стул. Бесконечная телефонная трещотка уже начинала действовать на нервы, отдаваясь в голове монотонным гулом. Морфей тащил её в своё уютное царство буквально силком, и ей стоило огромных усилий держать глаза открытыми.
– Твою мать, Кудряшов! – загремел в коридоре зычный голос, и Лиза невольно вздрогнула. – Ты этой своей бумаженцией поганой поди да подотрись! Шо ты мотыляешь ею в мене перед носом! Ты результаты выложи! Бумажкой он в морду мене тычет!
Громко хлопнула дверь, и голос стих. Лиза вздохнула, выпрямила спину и одёрнула гимнастёрку с тремя медалями «за мужество» на груди. Всё-таки штаб однозначно не лучшее место для сна. Вдруг стало смешно. Обладатель зычного голоса говорил с ярко выраженным украинским акцентом, и прозвучало сказанное почему-то забавно.
Дверь кабинета приоткрылась, и Лиза увидела в щель ефрейтора. Он что-то говорил, но слов разобрать она не могла. И снова раздался громкий голос, на этот раз до боли знакомый. Настолько знакомый, что у Лизы перехватило дыхание.
– Давай, давай, Смоляков! Веди уже лейтенантика этого геройского!
Ефрейтор выглянул и поманил Лизу рукой. Она встала и на негнущихся ногах подошла к двери. Сознание отмечало какие-то незначительные детали: облупившуюся старую краску, отполированные пальцами кривоватые стальные ручки, потёртый царапанный паркет. Она деревянной рукой потянула на себя скрипучую створку и шагнула в просторный, залитый золотым солнечным светом кабинет. В длинных косых лучах, что проникали сквозь заклеенное крест-накрест газетными полосами окно, роились тучи мелких пылинок, на узком подоконнике стояли несколько горшков с цветами, а в углу тикали монотонно высокие старинные часы с гирьками и маятником.
У растянутой на полстены карты СССР с отмеченной линией фронта и направлениями ударов обеих армий спиной ко входу стоял широкоплечий тучный мужчина в форме генерала-майора, грузно опираясь на костыль с чёрной рукоятью. Коротко стриженый ёжик мягко блестел сединой на круглом затылке, вместо ноги из колена торчала уродливая деревянная культя. Лиза остановилась на пороге, не в силах шелохнуться и поверить своим глазам.
– Папа…
Генерал вздрогнул всем своим могучим телом и порывисто обернулся. Отец. Полностью поседевший, с длинным толстым шрамом через всё лицо, который оттягивал вниз внешний уголок левого глаза, делая лицо суровым и строгим.
Отец безмолвно смотрел на неё.
– Папа… – повторила Лиза и, шатаясь, словно вдрызг пьяная, пошла ему навстречу.
– Лиза!.. – выдохнул он и буквально кинулся к ней, неуклюже припадая на культю и тяжело, трясущейся рукой опираясь на костыль. Тот громко стучал по старому потёртому паркету, отсчитывая шаги: один, два, три, четыре…
Она бросилась ему на шею, рыдая, как маленькая девчонка, и ткнулась носом в пропахший табаком генеральский мундир. Отец прижал её к себе, погладил по волосам и, взяв лицо в ладони, глянул в глаза. Ефрейтор удивлённо пялился на них, стоя у двери.
– Лизаветка! Неужели ты! Доченька… родная… любимая моя… – Его голос сорвался. Он жестом приказал ефрейтору удалиться, и тот поспешно ретировался, плотно прикрыв за собой дверь.
Лиза сильнее прижалась к нему, приподнявшись на цыпочках.
– Я думала, ты умер, – плакала она. – Я думала, ты умер!..
– И я думал, что ты умерла, дочка.
Отец отстранил её от себя и внимательно вгляделся в залитое слезами лицо. Огрубевшие пальцы бережно убрали с щёк и лба налипшие пряди волос.
– Я думал, что все, кроме меня, погибли.
Лиза замотала головой. Слова не шли с языка, сердце неистово стучало в груди, горло сдавливали стальные тиски. Она никак не могла поверить, что всё происходящее – правда. Не сон, не выдумка, а правда.
– Вадим погиб. И Лида. Она сказала, что дом обрушился…
Отец выдвинул из-за стола стул, развернул его и заботливо усадил Лизу, потом плеснул в стакан воды и залпом выпил.
– Обрушился. Я выбрался.
Он снова налил воды и передал стакан ей. Лиза взяла его трясущейся рукой. Несколько капель пролились на брюки, и она почему-то рассмеялась, но вновь натянуто, неестественно.
– И я выбралась, пап.
Когда волнение чуть улеглось, она рассказала ему всё от начала до конца. Отец слушал внимательно, не перебивая. В его глазах колыхалось нечто похожее на жалость, на обиду, на упрёк – не к Лизе, а к судьбе, но ни единый мускул на лице не дрогнул.
– Почему у тебя фамилия другая? – спросил он, когда она закончила. – Опять замуж вышла? Я вообще сперва думал, что лейтенант Фабиш – это парень…
Лиза качнула головой.
– В военкомате напутали. Я теперь Фабиш, а кто-то теперь Левицкая. Хотела обратиться, чтоб исправили ошибку, да документы уже затерялись… – Она махнула рукой. – Сгорело всё к чёртовой бабушке, то есть. Так и осталась Фабиш.
– Поэтому я и не мог тебя найти, – протянул отец. – Потому что искал Елизавету Левицкую…
Лиза схватила его большую руку в свои ладони и, словно кошка, прильнула к ней щекой, блаженно улыбаясь. В глазах всё ещё стояли слёзы.
– Но ведь всё равно нашёл, – прошептала она.
Он снова погладил её по волосам – совсем как в детстве.
– Эх, Лизаветка моя…
Его голос прозвучал глухо и сдавленно. Он, громко стуча костылём, обогнул стол и опустился в кресло. Со отделанной полированным деревом стены на них равнодушно взирал с портрета Владимир Ильич. Снаружи шумели машины, слышались голоса, но Лиза будто ничего не слышала. Её сияющий счастьем взгляд был устремлён на отца. Неужели это действительно возможно – видеть его живым? Неужели она больше не одинока? Внутри волной поднялась восторженная радость, сердце защемило до писка, до хрипоты. Теперь у неё есть смысл жить!